По ту сторону звезд

– Завтра вечером, если не возникнет проблем. Прием.

– Хорошо, – сказала Кира. – Щеттер, а что сделали с телом Алана?

Этот вопрос тревожил ее весь день.

– Его останки доставили на «Смягчающие обстоятельства», как и останки других погибших. Прием.

Кира прикрыла глаза. Значит, у Алана было огненное погребение, достойное короля викингов: пылающий корабль унес его в вечность.

– Ясно. Прием.

Они продолжали обмениваться сообщениями еще несколько минут: майор подсказывала, как облегчить перелет, Кира давала советы, как выжить на Адре. Даже на майора, подумала Кира, тяжким бременем давит эта ситуация.

Наконец Кира спросила:

– Скажите мне, Щеттер: что Карру удалось выяснить насчет ксеноорганизма? Без этой чуши про «засекреченную информацию». Прием.

На том конце линии послышался вздох.

– Чужак состоит из полуорганического вещества, подобного которому мы никогда не встречали. Рабочая гипотеза: эта оболочка на самом деле представляет собой совокупность чрезвычайно сложных наносборщиков, однако изолировать отдельный элемент так и не удалось. Это вещество активно сопротивляется любому анализу. Стоит поместить пару молекул на чип, и они ломают чип или же прожигают его насквозь и исчезают или замыкают электрическую цепь. Ну, вы поняли.

– Что-нибудь еще? – спросила Кира

– Больше ничего. Нам очень мало удалось сделать. Карр был одержим желанием найти источник энергии чужака. По-видимому, он не получает питания от вас. Наоборот, отдает вам энергию, а значит, он должен ее каким-то образом генерировать.

Тут вмешался Эндо:

– Предстоит сверхсветовой переход. Пятиминутная готовность.

– Щеттер, мы вот-вот минуем марковский предел. Пора прощаться. Удачи вам и Иске. Надеюсь, вы справитесь.

И после короткой паузы Кира приказала:

– Эндо, вид с кормовых камер.

Экран перед ней ожил, и теперь она могла видеть то, что шаттл оставлял позади: Зевс и его луны, в том числе Адрастея, превратились в скопище ярких точек чуть правее и вскоре растворились в темноте.

Перед мысленным взором всплыло лицо Алана, горло сдавила судорога.

– Прощай! – прошептала она.

Затем она стала поворачивать камеру, пока на дисплее не появилась звезда этой системы. Кира смотрела на звезду, понимая, что едва ли ей суждено увидеть ее вновь. Сигма Дракона, восемнадцатая в этом созвездии. Когда Кира впервые наткнулась на название этой звезды в докладе компании, оно ей понравилось: оно, казалось, сулило увлекательные приключения, может быть, и опасность – небольшую… Теперь же оно казалось роковым, как будто дракон собрался пожрать все человечество.

– Покажи мне вид с носовых камер.

Экран переключился на вид перед шаттлом. Без имплантов Кира не сразу зафиксировала цель своего пути: маленькую красновато-оранжевую точку в центре экрана. На таком расстоянии две звезды сливались в одну, но Кира знала, что летит к ближайшей из них.

И тут с сотрясающей силой обрушилось понимание: как далеко заветная Шестьдесят первая Лебедя! Несколько световых лет – даль, превосходящая воображение, – и даже со всеми возможностями современных технологий это пространство остается огромным и страшным, а ее шаттл – крошечная пылинка, летящая в вакууме.

– Вас поняла, Наварес. Благополучного пути. Конец связи.

Негромкий вой донесся с кормы: марковский двигатель наращивал мощность.

Кира оглянулась через плечо. Двигатель она увидеть не могла, но могла себе его представить: большой черный шар, тяжелый, грузный, по ту сторону противорадиационного экрана корабля – коварная жаба, притаившаяся где-то в межстенном пространстве. Как обычно, при мысли об этом устройстве ее пробила дрожь. В драгоценных граммах антиматерии таилась радиоактивная смерть – стоит магнитным бутылям отказать хоть на миг, и все в шаттле погибнут. Непостижимым образом двигатель скручивал материю и энергию, чтобы войти в пространство сверхсветовых скоростей. И это всегда пугало Киру и заставляло задуматься: что же происходит с людьми, пока они спят в сверхсветовом пространстве?

На этот раз она выяснит.

Вой нарастал. Голос Эндо:

– Сверхсветовой переход через пять секунд… четыре… три… две… одну.

Вой достиг пика, и звезды исчезли.

Интерлюдия I

1

Вместо Млечного Пути появилось искаженное отражение шаттла – смутная, темная масса, подсвеченная лишь слабым мерцанием кабины. Кира видела в лобовом стекле саму себя, пятно бледной кожи, зависшее над контрольной панелью, – как будто лицо ее отодрали от черепа.

Ей никогда не доводилось своими глазами видеть марковский пузырь: в момент скачка она всегда находилась в криосне. Кира помахала рукой, и ее исковерканный двойник повторил то же движение.

Ее завораживало совершенство зеркальной поверхности: она была гладкой даже не на уровне атомов, а на планковском уровне. Ничего более гладкого не могло существовать, ведь пузырь состоял из искривленного пространства-времени самого космоса. А по другую сторону пузыря, по ту сторону этой бесконечно тонкой мембраны – немыслимость сверхсветовой Вселенной, столь близкой и в то же время столь далекой. Эту Вселенную Кире не суждено увидеть. Ни один человек никогда ее не увидит. Но она знала, что эта Вселенная существует – огромное чуждое пространство, которое роднили со знакомой ей реальностью лишь гравитация и ткань пространства-времени.

– Зазеркалье, – пробормотала Кира.

Старинное присловье покорителей космоса, точность которого она до той поры не осознавала. В отличие от обычного пространства-времени, марковский пузырь не был полностью непроницаемым. Происходила утечка энергии изнутри наружу (чрезвычайно велик был перепад давлений). Энергии утекало немного, но все-таки сколько-то утекало, и это к лучшему, поскольку снижался перегрев. Иначе «Валькирия», да и любой космический корабль, не продержалась бы в сверхсветовом пространстве дольше нескольких часов.

Кира припомнила объяснения школьного учителя физики: «Перемещение со сверхсветовой скоростью подобно движению одновременно по обоим катетам». Этот парадокс поразил ее, и чем глубже она осваивала математику, тем яснее понимала, насколько он точен.

Еще несколько минут она следила за своим отражением. Потом, вздохнув, затемнила переднее стекло, и оно сделалось матовым.

– Эндо, полное собрание произведений И. С. Баха, начиная с Бранденбургских концертов. Когда закончится, включи повтор. Уровень звука – третий.

Вступили первые аккорды, мягкие и точные, и Кира начала успокаиваться. С Бахом, с холодной, математической точностью перехода от темы к теме она всегда ощущала сродство: он строил, исследовал и преображал. И концовка всегда была исчерпывающей, полностью удовлетворяющей. Никакой другой композитор не вызывал у нее подобного чувства.

Музыка – единственная роскошь, которую она собиралась себе позволить. Если не включать слишком громко, большого объема тепла при этом не выделится, а поскольку Кира не могла читать или играть с помощью имплантов, нужно же ей было что-то, чтобы не рехнуться за долгие одинокие дни. Будь у нее при себе концертина, могла бы попрактиковаться, но поскольку концертины нет…

В любом случае успокоительная музыка Баха в сочетании с низким давлением воздуха в кабине помогут уснуть, а это необходимо: чем больше она будет спать, тем быстрее будут проходить дни и тем меньше пищи ей понадобится.

Кира подняла правую руку, подержала ее перед лицом. «Скинсьют» был темнее окружавшей ее темноты, тень внутри тени, он воспринимался скорее как отсутствие чего-либо, чем как реальность.

Ему надо бы дать имя. Спастись со «Смягчающих обстоятельств» – поразительное везение. И захватчик ее не убил, и взрыв, и разгерметизация… Сколько раз уже чужь спасает ее. Хотя, конечно, не будь чужи, она бы и вовсе не оказалась в такой ситуации…

И все же Кира чувствовала некоторую благодарность к своему «скинсьюту». А также уверенность, что он обеспечивает ей бо2льшую безопасность, чем броня морпеху. После того, что они прошли вместе, чужь заслужила собственное имя. Но какое?

Этот организм – клубок противоречий: он и оружие, и защита. Может становиться и жестким, и мягким. Может течь, как вода, и затвердевать, как металлическая балка. Это механизм, но в то же время живое существо. Столько переменных нужно принять во внимание. В одно слово их не вместить. Кира попыталась сосредоточиться на самом очевидном качестве «скинсьюта» – его внешнем виде. Поверхность его напоминала обсидиан, хотя и не была настолько стеклянной.

– Обсидиан, – пробормотала она и мысленно подтолкнула это слово к чужи, стараясь, чтобы та поняла. – Обсидиан.