Машина пространства. Опрокинутый мир

Проплакав несколько минут, она успокоилась. Чуть позже ее дыхание стало размеренным, и я понял, что она заснула. Я тоже мало-помалу почувствовал, что усталость, скопившаяся за день, дает себя знать, сознание затуманилось, и с течением времени я позволил себе забыться.

Не знаю, долго ли я спал, только вдруг снова отдал себе отчет, что бодрствую, так и не изменив положения тела за всю ночь. Неужели мы раньше никак не могли согреться? Теперь я буквально пылал огнем. К тому же я заснул в очень неудобной позе, и у меня отчаянно затекла спина. Безумно хотелось двинуть рукой, на мгновение выпрямиться, в довершение бед жесткий воротничок рубашки врезался мне в шею, а медная запонка больно впилась в гортань. Однако я боялся разбудить Амелию и продолжал лежать в надежде, что меня опять сморит сон.

Вопреки ожиданию и невзирая на все наши приключения, настроение у меня было довольно бодрое. Если вдуматься как следует, наши шансы на жизнь оставались зыбкими; Амелия, видимо, тоже понимала это. Если мы не доберемся до жилья в ближайшие сутки, то скорее всего найдем свою смерть здесь, на плато.

И тем не менее я не мог, не в силах был вычеркнуть из памяти тот миг, когда невзначай заглянул в будущее Амелии. Я знал, что если Амелия окажется в Ричмонде в 1903 году, она неизбежно погибнет в пламени, охватившем дом сэра Уильяма. Возможно, я действовал тогда неосознанно, но свои безответственные эксперименты с машиной времени я предпринял именно с целью защитить Амелию от ее судьбы. Это, правда, повлекло за собой наше нынешнее затруднительное положение, зато совесть моя была спокойна.

Где бы мы ни оказались, какой бы год ни шел на Земле, я твердо решил, что мне делать. Отныне я буду считать главной задачей своей жизни проследить, чтобы Амелия не вернулась в Англию до тех пор, пока этот ужасный день 1903 года не канет в вечность.

Я уже объяснился ей в любви, и она, кажется, ответила мне взаимностью; после этого мне не так уж трудно будет поклясться ей в том, что моя любовь безгранична, и предложить выйти за меня замуж. Согласится ли она на мое предложение, я, разумеется, ручаться не мог, но многое зависело от моей настойчивости и терпения. А если Амелия станет моей женой, то должна будет считаться с моей волей. Да, конечно, она явно благородных кровей, а моя родословная куда скромнее, – но ведь до сих пор, возражал я себе, это никак не влияло на наши отношения. Амелия – девушка эмансипированная, и если наша любовь – не обман, различие в происхождении не должно повредить нашему счастью…

– Эдуард, вы не спите? – прошептала она мне на ухо.

– Нет. Я разбудил вас?

– Тоже нет. Я проснулась сама, и довольно давно. А теперь услышала, как вы вздохнули.

– Что, уже светает? – спросил я.

– По-моему, еще темно.

– Я, наверное, должен подвинуться. Боюсь, я и так вас почти раздавил.

Ее руки, все еще обнимавшие меня за шею, на мгновение сжались чуть сильнее.

– Пожалуйста, оставайтесь на месте.

– Мне вовсе не хотелось бы удерживать вас силой.

– Это я вас удерживаю. Вы, оказывается, очень неплохо заменяете собой одеяло.

Я слегка приподнялся, почти касаясь лицом ее лица. Вокруг нас в темноте шуршали, перешептывались листья. Я торжественно произнес:

– Амелия, я должен кое-что вам сказать. Я всей душой люблю вас.

И вновь ее руки сжались чуть сильнее, опуская мою голову вниз, пока наши щеки не соприкоснулись.

– Эдуард, милый, – ласково проговорила она.

– Вы больше ничего не хотите мне сказать?

– Только одно… Мне очень жаль, что так получилось.

– Вы меня не любите?

– Не знаю, Эдуард.

– Прошу вас, будьте моей женой. – Я не видел, но почувствовал, как она покачала головой. Но вслух она ничего не ответила. – Вы выйдете за меня, Амелия?..

Она продолжала молчать, и я ждал, не в силах скрыть волнение. Амелия лежала теперь неподвижно, руки ее были сомкнуты у меня за спиной, но оставались спокойными и безучастными.

– Просто не могу представить себе жизни без вас, Амелия, – сказал я. – Мы знакомы, в сущности, так недавно, а кажется, будто я знал вас всегда.

– Мне тоже так кажется, – откликнулась она почти неслышно, каким-то безжизненным голосом.

– Тогда прошу вас – выходите за меня замуж. Когда мы доберемся до населенных мест, то разыщем британского консула или священника-миссионера и сможем пожениться немедля.

– Не надо говорить о таких вещах.

Я спросил, совершенно упав духом:

– Вы мне отказываете?

– Ну пожалуйста, Эдуард…

– Вы уже обручены с другим?

– Нет, и я вам не отказываю. Но, по-моему, не следует говорить об этом, пока наши перспективы не определились. Мы даже не знаем, в какой стране находимся. А следовательно…

Она запнулась. Ее слова звучали неуверенно и неубедительно.

– А завтра, – настаивал я, – когда мы узнаем, куда нас занесло, у вас отыщется какой-нибудь другой предлог? Я ведь спрашиваю вас только об одном: любите ли вы меня так же, как я люблю вас?

– Не знаю, Эдуард.

– Я люблю вас больше самой жизни. Можете ли вы сказать то же обо мне?

Внезапно она повернула голову и на секунду коснулась моей щеки губами. Потом заявила:

– Вы мне очень-очень нравитесь, Эдуард.

Мне пришлось довольствоваться этим. Я приподнял голову и потянулся к ее губам. Поцелуй был мимолетным, она тут же отстранилась.

– Мы вели себя глупо, – сказала она. – Не стоит повторять прежних ошибок. Обстоятельства вынудили нас провести ночь вместе, однако мы не должны злоупотреблять доверием друг друга.

– Ну что ж, если вы так на это смотрите…

– Мой дорогой, с чего вы взяли, что нас никто не обнаружит? Разве мы не могли очутиться в чьих-то частных владениях?

– До сих пор вы не высказывали подобных предположений.

– Действительно, не высказывала, но наше уединение может оказаться обманчивым.

– Сомневаюсь, что кому-либо придет на ум всматриваться в кучу листьев!

Амелия рассмеялась и снова обняла меня:

– Надо спать. Не исключено, что впереди у нас еще долгий путь.