– Мы здесь находимся уже целые сутки. Ночь сменилась днем, а день ночью.
– Это невозможно! – воскликнул Джордж.
– Я говорю правду, господин! Вы оба спали, и ваш сон был настолько глубок, что я не осмелился разбудить вас.
– Я уверен в этом, ваша честь! – подтвердил Стоп. – Теперь мне понятны судороги в желудке. Не есть в течение двадцати четырех часов… Я умираю с голоду. Пусть ваша честь спросит у своей совести, то есть, я хочу сказать, у желудка. Он должен чувствовать то же самое, что и мой, так как ваша честь постилась столько же времени, сколько и я.
– Вот ты и ошибаешься, – возразил Джордж, внимательно глядя на Казиля и изучая его.
– Ваша честь изволили завтракать?
– Нет, но зато я ужинал.
– А! Когда же это?
– Прошлой ночью.
– И где же?
– Не знаю.
– Ваша честь шутит! Ваша честь насмехается надо мной!
– Никогда в жизни я не был так серьезен.
– Но тогда, значит, вы не все время спали?
– Может быть… Что нам скажет по этому поводу Казиль?
В течение всего разговора господина со слугой лицо молодого индуса оставалось безразличным. Можно было подумать, что он ничего не слышит.
Когда же сэр Джордж прямо обратился к нему, он ответил:
– С тех пор как вы уснули, я бодрствовал и видел, что ваши веки во время сна ни разу не приподнялись.
Это было сказано Казилем таким убедительным и чистосердечным тоном, что молодой англичанин почувствовал тут же, как рассеялись его последние сомнения.
– Мне все приснилось! – разочарованно сказал он.
Любопытство заставило Стопа навострить уши. Подойдя к господину, он спросил:
– Как, ваша честь видела сон?
– Да.
– Приятный?
– Восхитительный!
– Вероятно, ваша честь ужинала, и ужинала так хорошо, что не чувствует голода? Со мной, к несчастью, не случилось ничего подобного.
– Я действительно находился в стране чудес…
– Так вам приснилось еще что-то?
– Конечно.
Казиль, внешне спокойный, слушал рассказ с еще большим любопытством, чем Стоп, зная, что предполагаемый сон Джорджа Малькольма происходил в действительности.
– Во сне я ужинал не один.
– Наверное, Бог послал вам веселого собеседника?
– Собеседника? Нет. Собеседницу…
– О! Это еще лучше. И хорошенькую?
– Необыкновенно прекрасную… Впрочем, я могу только догадываться, потому что на ее лице была черная бархатная маска, которую она отказалась снять, несмотря на все мои просьбы.
– Странное упрямство! Такое я видел однажды, и то лишь в парижской Опере… Ну и как вела себя дама?
– Я поклялся ей в любви; и клянусь честью дворянина, в ту минуту я говорил от всего сердца.
– Такое бывает после ужина. Все знают, что такие обещания ни к чему не обязывают!
Джордж Малькольм засмеялся:
– Уж не принадлежишь ли ты, Стоп, к числу ловеласов?
– Да нет. Не совсем. Но каждый раз, когда мы бывали в Лондоне, дамы очень меня баловали.
Затем, немного выждав, Стоп спросил:
– И дама в черной маске поверила клятвам вашей чести?
– По крайней мере, внешне.
Стоп приложил палец правой руки к левому глазу и лукаво произнес:
– Ну а потом?
– Потом я почувствовал, что непреодолимый сон овладевает мной… голова закружилась, и я потерял сознание… Если случившееся со мной было сном, то и теперь вряд ли я бодрствую.
– О, ваша честь не спит сейчас, так же как и я! – вскричал Стоп. – Можно смело поклясться в этом!
– Но как объяснить это странное явление… этот длительный сон, овладевший нами обоими?
Джордж Малькольм опять повернулся к Казилю: