Испорченные сказания. Том I. Бремя крови

– Со Свобом шестерых, – стрелок не унимался, – Похоронить бы его, как полагается… Найти и похоронить.

– Мы так и сделаем, как только к нам прибудет подкрепление, – сказал Рирз. Он наблюдал, как от остальных кораблей, бросивших якорь рядом с первым, начали отплывать лодки. Бухта заполнилась ими, и каждая везла на подмогу людей, – Скорее всего, они станут за нами наблюдать и ждать удачного времени.

– Например, ночи, – поддержал его мысль Герт.

– Да, например. А значит, нам следует успеть до этого подыскать себе более подходящее место на возвышенности и ждать нападения. Выставим охрану, подготовимся к отступлению, если что. Оставим пока всех женщин, лекарей и тех, кто не умеет сражаться на кораблях.

– Мы выбьемся из графика, милорд, – напомнил будущий кастелян, – Дольше двух дней мы продержать их не сможем.

– Значит нам надо успеть за эти два дня подготовить лагерь. Первая группа отправится сразу же, как причалят лодки.

Глава

II

. Гийер

В день, когда Его Величество Гийер Старскай впервые почувствовал себя неважно, шла королевская охота. Монарх не любил, когда люди поддавались ему и всегда громко высказывал свое уважение победителям. Пожалуй, через чур яро, но лишь затем, чтобы продемонстрировать – он не желает выигрывать нечестно.

Гийер еще в юности прославился как лучший стрелок королевства – тогда он твердо знал, что когда-нибудь займет престол после отца и надеялся перед этим повидать мир. Власть не столько давала силы и привилегии, как говорил его предок, сколько привязывала к месту. А прежде, чем он мог получить разрешение на веселую жизнь, отец обязал его научиться защищать себя и обзавестись всеми навыками, необходимыми для выживания.

В тот день стрелок промахнулся и, пусть он уже перешагнул черту молодости, это было невероятным событием. Гийер не просто не попал в пригнанного загонщиками оленя, но выстрелил куда-то в сторону и едва не ранил пса из собственной своры. Он помнил, как целился, как натягивал тетиву, как смотрел на рогатого, как после в глазах вдруг потемнело, мир закружился и пальцы стали слабыми, чужими и непослушными. Король хотел убрать руку от уха, но вместо этого случайно отпустил стрелу и начал заваливаться на бок.

Что происходило после этого, королю уже рассказывали. Ему поведали, как подоспел его верный подданный, хороший друг и советник Клейс Форест. Он был первым, кто поддержал короля и не позволил ему упасть. Затем подоспели гостившие в то время лорд Брейв Бладсворд и лорд Тормер Дримленс, привезший с собой единственного сына Рорри. Гийеру казалось, что он даже слышал вскрик ребенка прежде, чем мир полностью погрузился во тьму.

Теперь темнота окружала его постоянно. Когда-то он ее не любил, но, по иронии судьбы, только она была способна помочь ему. Яркий солнечный свет причинял боль, и из-за этого шторы были всё время плотно задернуты. В последние дни король даже не вставал с кровати, болезнь совсем его истощила.

Случай на охоте был первым тревожным звонком, однако, в то время никто, кроме друга Фореста не придал этому большого значения. Лекари твердили про переутомление, лорды предполагали, что король мог перегреться или что-то не то съесть, а уж учитывая пир за два дня до охоты, ни у кого не было сомнений, что обморок – закономерное явление. Пожалуй, люди и сам король тут же позабыли бы об этом, будь приступ единичным.

Через три цикла Гийер уже оправился, получил одобрение от лекарей жить привычной жизнью и вернулся к исполнению своих обязанностей. Окрыленный правитель издал указ о проведении рыцарского турнира в честь своего выздоровления и призывал всех лордов явиться на праздник. Королевский отпрыск, принц Аурон, должен был впервые выступить перед зрителями и Гийер хотел, чтобы ребенку рукоплескала вся знать.

Превосходный пир, на который успели прибыть почти все лорды, состоялся почти через семь циклов после приступа. Лишь сам Гийер знал, что слабость никуда не делась, а лишь предпочитала не проявлять себя. Мужчина, в свою очередь, решил не говорить о ней даже лекарям. Переутомление было хорошим оправданием состояния, а потемнения в глазах, которые теперь могли застигнуть врасплох почти в любом месте – во время приема просителей, на пиру, на охоте, в покоях во время умывания или пока король шел по коридорам или спускался по лестницам, было не столь сильными, как в первый раз. Всего на несколько секунд Гийеру приходилось зажмуриваться – он даже научился не покачиваться при этом.

Переломный момент случился через два дня после большого застолья, во время турнира. Два лекаря, которые все это время были приставлены к королю, и мало того, что следили за ним денно и нощно, но и вдобавок заставляли своих помощников следовать за Его Величеством даже в уборную, убедили его, что продемонстрировать свою мощь, пусть и немного поугасшую с возрастом и из-за сидячего образа жизни, было бы совсем неплохо. Его телу нужна была встряска – утверждали врачеватели, и король был с ними согласен. Он хотел послужить примером для сына и вспомнить былое.

Королевские доспехи были ему все еще в пору, быть может, их пришлось лишь немного расширить на поясе. Что было тому виной – пиры, возраст или последние три цикла без движения при неплохом аппетите, сказать было сложно.

– Его Величество Гийер Старскай! – продекламировал герольд в тот последний раз, когда король вышел на ристалище. Монарху подали шлем и копье с наконечником, который для сражений знати делали специально в виде двух деревянных кругов с проложенными между ними слоями травы и кожи. Перехватив оружие поудобнее, Гийер почувствовал недомогание. Он выпил слишком много вина прежде, чем решил вспомнить молодость и надеялся, что это не помешает.

От внезапного звона в ушах Гийер даже не услышал, кому предстояло быть его противником. Он начал задыхаться в темном доспехе, ему казалось, что шлем сдавливает голову. Упрямо направив коня вперед, на место, с которого он должен был взять разбег, король почувствовал, как силы снова покидают его. Уже довольно поздно, когда протрубили начало поединка, Его Величество понял, что руки больше не могут удержать копье. Его конь занервничал, почувствовав страх всадника, на миг подумавшего, что он умирает.

В этот раз позорное падение и то, как правителя вынуждены были выуживать из доспехов и нести в покои, чтобы там снова отпаивать, видели все лорды. Через день Гийер уже смог вставать с постели и даже поучаствовал еще в нескольких пирах, но он чувствовал на себе пристальные взгляды, полные сомнений в способности Старская продолжать правление. В этот раз, чтобы набраться сил и на самом деле вылечиться, Гийеру потребовалось намного больше времени.

Все ложе, мебель, и даже стены покоев, в которых лежал Его Величество впитали в себя запахи жира, масел и трав от десятков лечебных настоев, компрессов и мазей. И все то время, пока не мог встать король, советник Форест вел дела. Никто не назначал его, Гийер не подписывал никаких бумаг, но этого и не требовалось.

Весь простой люд и вся знать понимали, что управление перейдет к другу правителя Ферстленда в любом подобном случае. Когда Гийер проводил время с сыном или уезжал по приглашению на свадьбу, Форест садился на трон и командовал. Кто-то говорил, что Клейс – всего лишь марионетка в руках короля. В чем-то злые языки были правы – король любил брата своей погибшей жены как собственного, и младший из Форестов платил ему взаимностью. Даже женить Клейса, отослав в собственный замок, стоило королю большого труда.

Его Величество тогда совершил глупость, в чем он убедился, осознав, что готовый на все ради королевства и правителя Форест был способен в одиночку следить за тем, для чего королю требовался целый отряд помощников.

Долгие дни в провонявших лекарями покоях не излечили правителя – ему становилось то лучше, то хуже, но с каждым разом возвращающиеся обмороки становились длиннее, а периоды просветления – короче.

За вторым приступом последовал третий, зачем четвертый, пятый… Сложно было поверить, что совсем недавно король разъезжал по своим владениям, принимал у себя гостей, устраивал пиры, развлекал себя и своего близкого друга и советника охотой, устраивал праздники, решал вопросы с землями Династии Дримленс и чувствовал себя полным сил.

Былую мощь Гийер уж и не надеялся вернуть. Сначала он отменил дальние поездки – дорога в седле стала утомлять его. Со временем правитель стал отказываться от охоты и турниров, от пиров и многочисленных гостей.

Когда монарх ослаб настолько, что приступы стали уже привычным делом, а руки потеряли способность держать даже кубок, до помощника дошли слухи обо всем этом. Король сам же этому поспособствовал, не желая выказывать слабость напрямую – и Форест вернулся, едва не забыв взять в столицу жену. Король благодарил за это всех Богов, а должен был скорее молить о выздоровлении.

Гийер познакомился со своим советником очень давно – на свадьбе. Аалия, королева Ферстленда и сердца правителя, была старшей сестрой Клейса, которого любила, пожалуй, материнской любовью. Мальчишка был смышленым и веселым, он, хоть и прожил на этом свете всего семь лет, казалось, понимает, что его участь – стать вассалом брата и взять в жены леди, на которую ему укажут. Гийер помнил рассказы отца, Фалина, получившего прозвище Добрый – он был четвертым в очереди на престол, но пережил всех братьев и стал королем. Фалин рассказывал, что в детстве не знал, чем хотел заняться, потому что его семье все время было не до него. Та же участь постигла и маленького Фореста, но, если отец короля предпочитал набираться мудрости из книг и трактатов, то Клейс рос бойким, шустрым и чрезмерно хитрым мальчиком.

Чтобы привить брату Аалии хоть какие-то стремления, после уговоров жены Гийер решил сделал младшему Форесту подарок и вселить в ребенка веру, что у него все обязательно получится, сложится наилучшим образом, если приложить усилия. Мальчику нужна была цель и небольшой толчок в нужном направлении. Кто ж знал, к чему это приведет?

Младший из Форестов в самом деле задумался. И решил, что хочет прославиться во что бы то ни стало. Правитель Ферстленда надеялся, что их редкие беседы убедят Клейса взяться за ум, но совсем не ожидал, что спустя годы этот молодой человек стает лучшим из его советников, начнет развивать королевство и вносить разумные и новаторские предложения.

После похорон королевы Аалии Старскай правитель не захотел оставаться один. Может быть, жестоко было играть на братской любви, но именно её использовал Гийер, чтобы убедить лорда остаться при дворе. Доверенный человек, преданный, как собака, в память о сестре и в благодарность за поддержку в прошлом – такой помощник нужен любому королю. И Гийер поддался искушению использовать доверчивого Фореста.

В какой-то момент король перестал покидать замок, а после и вовсе начал выходить за пределы покоев только при поддержке Клейса. Гийер знал, что умирает. Он понял это давно, и сколько бы лекарей ни пригонял его советник, это ничего не могло изменить. Чуть более чем за год до этого, когда он впервые потерял сознание на час, а то и больше, он все осознал. Король сумел мужественно признать, что его смерть неизбежна. Оставлять управлять землями своего сына, еще мальчишку, которому на тот момент едва пошел десятый год, да еще и без поддержки, означало дать повод Династиям начать борьбу за трон. Достойных стать помощниками Аурону Старскаю, тех, кто фактически будет управлять королевством, было много. Но мало тех, в ком король мог быть уверен целиком и полностью, тех, кто, когда придет время, наденет на голову его сына корону, провозгласит его королем и будет рядом, сколько потребуется.

Он знал – ни у одного короля до него не было такого друга, в котором нельзя было бы усомниться хоть на минуту. А у него был Клейс. Даже отец Его Величества, Фалин Добрый, никому не мог доверять полностью. А уж он успел стать самым известным правителем последних сотен лет.

Фалин Старскай был удивительным человеком – его и любили, и считали умалишенным и душевнобольным, и осуждали, и, возможно, кто-то даже его ненавидел. Однако, больше все же любили.

Добрый король не должен был занимать престол, однако, достигнув двадцати трех лет, Фалин, на тот момент заядлый путешественник, верный вассал старших членов семьи и покоритель Новых Земель, узнал, что теперь ему предстоит управлять Ферстлендом. Гийер понимал – его отец успел увидеть многое, пока путешествовал. В детстве он часто слышал рассказы о том, как его отец, влекомый неизведанной далью, хотел увидеть больше, посмотреть мир, но был вынужден сидеть на троне. Гийер к своей участи относился более спокойно, неизведанное не манило его. Он знал, многие интересные вещи могут быть еще и очень опасными.

Насмотревшись на жизнь простолюдин, и только пройдя коронацию и все необходимые процедуры, Фалин стал оказывать помощь людям. Первые его указы закрепили право крестьян подавать жалобы на лордов. Затем Фалин издал еще один указ, обязывающий землевладельцев оставлять своим людям часть доходов с земель, достаточную для прокорма всей семьи крестьянина или ремесленника в течение года, а также позволяющую людям продолжать их дело, будь то засев полей или содержание орудий труда.

Добрый понимал, его слова не возымеют силы, если не будет контроля. Фалин собрал отряды из Серых рыцарей и своих доверенных лиц и назначил им круглый год разъезжать по всем землям, проверяя, насколько выполняются приказы правителя.

Более трех десятков лет назад Фалин Добрый приравнял к мудрецам тех, кого считали обманщиками и шарлатанами. Занимающихся темной магией, алхимиков, любителей создавать непонятные людям вещи, всех, кого считали колдунами и ведьмами, он назвал изобретателями и ученными и издал указ, что теперь они могут учиться в Гильдии Мудрости наравне с лекарями, разумеется, за счет пожертвований. Тогда это вызвало настоящее разделение людей на два враждующих лагеря, даже между членами одной Династии происходили ссоры. Все бунты Фалин Старскай подавлял – где-то силой, где-то – словом, а где-то и монетой. Гийер гордился умным и целеустремленным отцом.

Спустя всего год, когда население королевства еще не успело успокоиться, отец Гийера заявил, что почти закончена подготовка и достройка старого замка на острове Фейт, и он открывает там лазарет для душевнобольных. Это заявление вызвало серию новых волнений и осуждений, Фалин Добрый решал в этот раз все долгими и нудными проповедями от глашатаев, разъезжающих по всем краям. В речах этих говорилось, что умалишенные не прокляты Богом мучений, а лишь больны, почти как тяжелораненые на поле боя воины.

А после пришлось взяться за оружие, чтобы убедить всех в словах, что пробовали втолковывать глашатаи.

Еще одним решительным шагом в новую жизнь стало разрешение лекарям не только облегчать страдания душевнобольных, но и изучать их, писать трактаты для своих коллег. Кроме того, все обучающиеся лекарскому делу стали иметь законное право изучать тела. Раньше это могли делать лишь опытные лекари, Гроссмейстеры и их доверенные помощники.

Гийер знал, что и сейчас есть недовольные, даже спустя столько лет. Он знал, что первые годы были самыми тяжелыми, но Фалин Добрый не сдался. Он понимал – Добрый король старался ради будущего. И Гийер преклонялся перед своим отцом.

Сам умирающий правитель, хоть и шел по стопам предка, понимал его мотивы и стремился сделать жизнь еще лучше, тем не менее, не был таким любезным с друзьями, настолько же щедрым с подданными и удивительно всепрощающим с врагами. Гийер заслужил куда менее славное в глазах народа, но более правильное прозвище. Он стремился именно к этому. Его прозвали Справедливым королем.

Сейчас, когда мир терял очертания и мужчина мог видеть только то, что было внутри него, он проживал свою жизнь заново. Да, он, на самом деле, сделал слишком мало. Он боялся, что не войдет в историю, как его отец, его запишут как справедливого короля, который не привнес ничего нового и вскоре позабудут.

Король смотрел в прошлое и понимал – он лишь исполнитель.

Он не решил ни одного серьезного конфликта – все решилось до него, он не сделал никакого прорыва, не издал ни одного закона, что повлиял бы на жизни его подданных. Гийер Старскай не запомнится с хорошей стороны, а с плохой… Он не позволял себе ничего, что показало бы его не в том свете. Он – сын великого Фалина Доброго, и никто более.

Может быть, все пронеслось как один миг, а может, он пролежал несколько часов – Гийер давно перестал следить за временем. Сейчас его было слишком мало, и оно бежало, бежало, бежало. Никто не способен был его остановить и вернуть.

Лежавший в своей постели изможденный, исхудавший, едва способный шевелиться, Гийер понимал это особенно хорошо. Его время, его часы, минуты, которые были отведены лично ему, неумолимо утекали. Страх стал неизменной составляющей жизни короля, от него было не избавиться. Одиночество утомляло, и лишь будущий регент находил способы поддержать умирающего. Король привык, что стоило ему открыть глаза, как он мог лицезреть встревоженное лицо друга. Поначалу он предпочитал переживать все в одиночестве, но сейчас страх не покидал Его Величество. Сколько бы жрецы ни рассказывали про лучший мир, переступать черту, не зная, что там на самом деле, было страшно.