Гой се, Локи!

Глава 1

Небо стояло низко, свинцом налитое, будто нависшее над землёй зеркало – глухое, бездонное, в коем отражались не свет и не надежда, но лишь усталость да пепельная тень погибших дней.

И вился под тем небом путь древний, глиной размокшей тяжёлый, меж холмов сизых, меж кочек и туч болотных. Колёса вязли в грязи, лошади сопели, и скрип, да хрип, да стук копыт – то был весь глас дороги. А ветер, пахнущий гарью и холодом, всё доносил из-за гор тонкий шлейф дыма – будто дыхание умирающего мира.

Там, за лесами чахлыми, тлел Кальдир – град великий, что пал не от меча врага, но по воле самой земли. За ночь едину обратился он в пепел и уголь, как щепа сухая в очаге судьбы.

И по пути тому, годами исхоженному, медленно тянулись две повозки. Одна – кузнецу Хагни принадлежала, другая – его соседу, лекарю северных кровей.

Телега Хагни скрипела, но держала верно; доска в ней была груба, да надёжна. На ней сундуки да мешки, железо и мука, а поверх – семья его: Инга, супруга тихая, взглядом усталая, но добром тёплая, и пятеро чад малых, что смехом звенели, словно жаворонки в поле.

А старший сын, Торрик, юноша крепкий, уже на пороге мужества стоящий, восседал рядом с отцом, вожжи крепко держа. Хмур был его лик, но глаза то и дело блуждали к другой повозке, где под серым плащом сидела девица Эрида.

Пряма спина её, руки тонкие, в пальцах трепещет кусок старой ткани – обрывок давних дней. Та привычка – от прошлой жизни, когда шить старалась она, да не ложилась нить в ладонь. Не к песням, не к травам, не к ремеслу душа её склонна была – ни в чём не являлся дар. И нарекли её в родной деревне неумехой. Смеялись люди, а женихов, кроме Торрика, не сыскалось. Прочие стороной обходили – страшились девы, что без дара, что в дождь не чувствует, в землю не слышит.

Теперь же всё минуло. Деревня сгорела, насмешки – в дым ушли. Осталась лишь дорога, холод да ветер да взгляд Торрика, что на ней не задерживался.

Хагни, поправляя ремень на груди, обернулся к сыну:

– Держи ровнее, – молвил он негромко, – глина скользка, гляди, не свались в ров.

– Ведаю, – коротко отозвался юноша, не поднимая взора.

Эрида же вздрогнула, коли ветер пронзил вдруг серый простор, и зыркнула на запад, где над лесом возносился чёрный дым.

– Не гляди, родная, – молвила мать её, Мара, положив ладонь тёплую на плечо дочери. – Что сгорело – не вернуть.

Мара была женщиной кроткой и сердцем чистой, лучшей знахаркой в округе. Но люди, что из дальних мест приходили, прозвали её ведьмой, и стали реже стучать в дверь их дома.

Эрида лишь кивнула, но взгляд её не мог оторваться от горизонта. Дым тот, тонкий да упрямый, будто шептал слова забытые – то ли песнь углей догорающих, то ли стон душ, оставшихся под пеплом Кальдира.

Телега встрепенулась на выбоине, и ткань, зажатая в пальцах, чуть не выскользнула. Серый лоскуток, потёртый да ничтожный, был ей дороже золота – память о первой рубахе, в коей мать учила её терпению и ремеслу. Тогда всё было светло – ровный шов, тёплый очаг, улыбка. Да пришёл пожар – и смыл всё.

С другой повозки донёсся голос Торрика:

– Остановимся ли скоро, батя?

– К сумеркам, – буркнул Хагни, взгляд не поднимая. – За лесом поляна будет, там и заночуем.

Дети кузнеца болтали и смеялись, споря, кто первым звезду узрит, – и звуки их, лёгкие, живые, вспарывали тишину, где даже птица не пела.

А с другой телеги лекарь северный, Рун именем, седой, с глазами, острыми как лёд, тихо насвистывал старую песнь Ашхейма. От повозки его веяло сушёной травой, дымом и далью. Время от времени он глядел на Эриду – не с жалостью, но с мудрым спокойствием того, кто смерть многократно видел и мир за ней познал.

Рун происходил из племени северного, что жило меж моря и чащи, в землях, где рассветы холодны и звёзды висят низко. Там, за снежным лесом, стоял Ашхейм – древний город, основанный варягами, приплывшими из-за волн морских.

Там же жила и младшая сестра Эриды – Калиста, дитя странное, что ещё в колыбели выделилось: глаза её видели то, что прочие не смели, а смех звучал, будто звон северного ветра в пустых долинах.

– Смотри вон туда, доченька, – хрипло промолвил Рун, указывая узловатым пальцем на дальний, в дыму утопающий хребет. – За теми горами стоит мой родной стан, Ашхейм зовётся. Там лес шумит, как море, а волны бьются о скалы, будто сердца живых.

Эрида прищурилась, но взору её открывалось лишь серое марево. Горы казались близки, да путь до них мог занять не день, не два – целую седмицу, если не больше.

– Твоя деревня, говоришь? – тихо спросила она, будто боясь нарушить покой дороги.

– Ага, – кивнул Рун, – деревня мала, да крепка духом. Люди там суровы, но честны. Каждый с детства знает своё дело: кто в кузне работает, кто сети в море кидает, кто травы сушит да настои варит. Не то что тут – где все в бегах, в страхе да в пепле.

Он на миг замолк, поглаживая бороду, что уже давно посеребрилась инеем лет.

– Там, – продолжил он тише, – Кровинушка наша, сестрица твоя живет. Калиста. Девка ясноглазая, смышлёная. Сказывали, что дитя особое – с рождения метку имела, руной похожую. Люди сперва радовались, мол, знак добрый. Да не знаю я, как выросла она.

Эрида слушала, не перебивая, с интересом слушая про младшую сестрицу. Не помнила она Калисту, девку увезли в Ашхейм каа только ходить научилась. Ветер тихо шелестел по дороге, где колёса вгрызались в глину. Небо нависало низко, будто само внемлёт их словам.

– А ты давно оттуда ушёл, батюшка? – спросила она наконец.

– Давненько, – вздохнул старик. – Когда матушка твоя пришла учиться к нам. Люба стала она, да и поехал с ней.

Повозка под ним заскрипела, и сухие травы, свисающие с борта, зашуршали, будто прошептали старое заклятье.

Сумерки медленно сползали на землю, и когда последние отсветы заката растаяли за спиной, дорога нырнула в тень густого леса. Воздух тут был иной – влажный, смолистый, с горьковатым духом хвои и старой коры. Ветки ели сходились над головами, образуя свод, похожий на низкий потолок древнего храма, где вместо молитв шептались листья и трещали сучья.

– Вот он, Ашхеймский бор, – негромко молвил Рун, придерживая вожжи. Голос его стал глухим, будто сам лес впитывал в себя всякий звук. – С этого места и начинается моя земля.

Эрида приподнялась, глядя вперёд. Дорога узкая, едва различимая в полумраке, шла между мхом да корягами, петляя, будто змея. Лошади ступали неохотно, фыркая и мотая головами.

– Густо тут, – шепнула Инга, прижимая к себе младших. – Будто и зверя нет.

– Потому как место старое, – ответил Рун, не оборачиваясь. – Тут прежде капище стояло. Люди жертвы клали, чтоб лес пощадил.

Торрик насторожился:

– А зачем просить у леса пощады?

Старик взглянул на него поверх плеча. Глаза его, в полумраке отражая тусклый свет луны, казались глубже, чем прежде.

– Потому что лес этот живой, парень. Не в том смысле, что растёт – а в том, что слышит, дышит и глядит. Кто сойдёт с тропы, того не сыщешь. Не волк утащит, не пропасть сглотнёт – сам лес возьмёт. Леший у нас не любит гостей.

Дети в телеге стихли. Только треск ветки под колесом нарушал тишину.

Эрида сжала лоскут ткани в ладонях. Ей почудилось, будто между деревьями кто-то смотрит – не зло, не добро, просто смотрит, без мига, будто вспоминает, кого она напоминает.

– А если всё же заблудиться? – тихо спросила она, не отрывая глаз от мрака.

– Тогда зови огонь, – ответил Рун. – Леший боится света. Но и свет нужно знать, какой разжечь. Не всякое пламя верно. Бывает, разожжёшь костёр – а проснёшься не у людей, а под землёй, в его чертогах.

Хагни хмыкнул, словно не верил в старые байки, но взгляд его тоже стал настороженным. Даже он чувствовал – не прост этот бор.

Ночь надвигалась плотнее, и луна, пробиваясь сквозь ветви, серебрила мох и корни. Казалось, дорога сама ведёт их, помня, куда нужно идти.

Лошади дышали тяжело, пар клубился над их мордами, а из глубины леса доносился тихий, едва различимый звук – то ли стук дятла, то ли далёкий шаг.

Рун поднял руку, остановив повозку.

– Не шумите, – прошептал он. – В этих местах каждое слово имеет уши.

И, будто в ответ, ветер прошёлся по ветвям, качнул верхушки елей, и где-то в стороне, за деревьями, мелькнул слабый зелёный огонёк – как будто кто-то затаился меж стволов, выжидая.

Эрида замерла, чувствуя, как мороз пробегает по коже.

Рун перекрестился по-северному, коснувшись груди и плеч.

– Едем, – тихо велел он. – Пока тропа сама нас держит, не свернём. А лешему пусть достанется лишь тень наша.

– А если все же утащит? – Торрик недобро нахмурился, расправляя плечи.

– В мое время только девок молодых таскал. —Рун пожал плечами, морщинистыми руками поглаживая кожаные возжи, – Мы их обычно откупали, да дорого он берет.

– Откупали? – переспросил Хагни, в голосе его прозвучала тень усмешки, но глаза оставались настороженными. – Чем же можно лесного купить? Монетой?

– Монетой, – Рун покачал головой, – не возьмёт. Леший цену знает и не всякая душа её потянет. Просит он не золото, а память. Сладкую, тёплую, самую дорогую. Отдашь – и будто жил без тех дней вовсе. Но иногда, просил он принести себе порося или выпить чего по крепче. Меда сладкого или браги.

Он помолчал, вглядываясь в густую зелень, где ночная тьма мешалась с лунным светом.

– Потому-то в Ашхейме ни один путник в лес без талисмана не входит. Всякий берёт с собой знак – ветку рябины, кусок угля с очага, или перо из ласточкиного гнезда. Без того леший дорогу спутает, а с тем – видит, что человек не из злых.

Эрида слушала, и лес вокруг будто отвечал его словам. Деревья стояли плотные, сочные, живые. Листья, даже под луной, сверкали зеленью – густой, как изумруд. Казалось, каждая ветка дышит. Мох светился мягким влажным светом, будто в нём прячутся искры, а из-под корней струился слабый пар – тёплый, тягучий, дышащий жизнью.

– Красивый, – выдохнула она невольно. – И страшный.

Рун кивнул.

– Так и должно. Всё, что по-настоящему живое, всегда немного страшно.

Позади телеги жалобно скрипнули, дети Хагни притихли. Воздух сделался густым, и даже дыхание коней казалось громким. Ветви елей низко свисали, местами касаясь плеч – будто сам лес хотел дотронуться.

Торрик, всё ещё держащий вожжи, бросил короткий взгляд в сторону Эриды:

– А если он и вправду выйдет? Этот твой леший. Что делать-то будем?

– Тогда, – сказал Рун спокойно, – молчать. Не глядеть прямо. И не звать по имени – своё имя тут сила. Леший любит соблазнять словами.

Он замолчал, и только треск сучьев под копытами да глухое дыхание ветра сопровождали их дальше.

Дорога шла всё глубже, поднимаясь и опускаясь среди елей. Луна теперь выглядывала лишь изредка, словно сама боялась заглянуть в чащу. А зелёный свет, что Эрида заметила прежде, мелькнул снова – чуть левее, у старого пня. На миг ей почудилось, будто там стоит кто-то: высокий, в плаще из листьев, и смотрит, не мигая.

Сердце у неё стукнуло сильнее.

– Батюшка… – начала она, но Рун лишь поднял руку, не оборачиваясь.

– Вижу, – сказал он глухо. – Не бойся. Лес смотрит, но не тронет, коли идти с миром.

Телеги двинулись дальше. И вскоре зелёный свет растворился, будто и не было его вовсе. Только мох под копытами стал ярче, будто впитал ту искру.

– Запомни, Эрида, – тихо произнёс Рун, глядя вперёд. – Ашхеймский лес не злой. Он просто древний. А древнее всегда ревниво. Не любит чужих шагов по своей памяти.

И будто в ответ, где-то далеко впереди, среди деревьев, зашумело – не ветер, не зверь, а сам лес, качая вершинами, загудел низко, словно море у берегов северных.

Всё вокруг ожило. Листья дрогнули, лошади фыркнули и пошли бодрее, будто кто-то впереди указал им путь.

Эрида тихо перекрестилась по-материнскому обычаю и впервые за долгие дни почувствовала – не страх, а странное, непонятное спокойствие.

Словно сам лес признал её.

Лес становился всё плотнее, ветви над головами сплетались в купол – зелёный, мерцающий, будто сотканный из дыхания самой земли. Воздух густел, и казалось, что каждая ель, каждый корень дышит и шепчет что-то на древнем, непонятном языке.

Эрида сидела тихо, глядя вперёд, пока вдруг не заметила – между ветвями, где лунный свет касался мха, мелькнуло нечто.

Сначала ей почудилось, будто просто тень. Но потом – движение.

Фигура.

Меж деревьев стояло что-то – высокое, человеческое, но не совсем. Тело тонкое, будто вытянутое из самой древесины, кожа – как кора старого дуба, а вместо волос – ветви, увитые лишайником и сухими листьями. На месте глаз – два янтарных света, глубоких, спокойных.

Эрида судорожно втянула воздух.

Фигура смотрела прямо на неё.

На миг ей показалось, что человек-древо поднёс к губам длинную руку, словно прося тишины. И в ту же секунду всё вокруг замерло: ветер стих, даже лошади перестали дышать. Лишь сердце Эриды билось так громко, что она почти слышала его стук.

– Батюшка… – прошептала она, но Рун будто и не услышал – взгляд его был устремлён вперёд.

– Не оборачивайся, – тихо сказал он. – Видеть можно, говорить – нельзя.

Она кивнула, сжав лоскут ткани в ладонях. И когда, не выдержав, взглянула снова, того существа уже не было. Только ветви чуть качались, словно кто-то невидимый прошёл меж них.

– Леший, – шепнул Торрик, обернувшись через плечо, но Рун покачал головой.

– Нет. Старший. Страж. Он редко выходит, если путь чист. Значит, нас пустили.

Через какое-то время деревья начали редеть. Лес, как живое тело, выпустил их из своих объятий. Тени рассеялись, и впереди забрезжил мягкий свет.

Воздух стал свежее, и запах хвои уступил место аромату дыма и тёплого хлеба.

Перед путниками открылся вид на долину – тихую, укрытую от ветров. Среди зелёных склонов стояли низкие дома из камня и дерева, крытые дерном, а над ними тянулся тонкий дым очагов. Где-то журчала речка, и слышался лай собак.

– Приехали, – сказал Рун, выпрямляясь в седле. Голос его стал мягче, почти домашним. – Ашхейм.

Хагни выдохнул с облегчением, потирая плечо.

– Ну, слава всем богам, хоть земля под ногами людская.

Они спустились с холма, и вскоре телеги покатились по утоптанной дороге, ведущей к первому двору. Люди, что встретились им навстречу, смотрели настороженно: женщины в шерстяных накидках, старики у плетней, мальчишки с ведрами. Но как только глаза их падали на Руна – они склоняли головы, кто-то крестился по-северному, кто-то просто отступал в сторону.

На краю деревни, у высокого дуба, стоял дом из светлого камня. У ворот их ждала женщина. Высокая, сухая, с волосами цвета инея и глазами, зелёными, как мох под луной. На плечах – плащ из волчьего меха, а на груди висел диск из меди, в котором играло солнце.

– Матушка, – тихо сказал Рун, спускаясь с телеги. В голосе его впервые за долгое время прозвучала мягкость. – Гой се, матушка.

Старшая жрица Норд выглядела так, будто сама земля вылепила её из корней, камня и ветра.

Седые волосы, тяжёлые и густые, были заплетены в две длинные косы, перехваченные у основания чёрными ремешками. Лицо – в глубоких морщинах, словно трещины древней коры, по которым легли чёрные знаки – руны, выжженные не рукой человека, а самой судьбой. Один глаз её был мутен, словно застекленел, а второй – пронзительно светлый, живой, внимательный, как у волчицы, чуявшей ложь за версту.

На ней было зелёное платье цвета старого мха, поверх – плащ из грубой шерсти, отливающий бурым и болотным оттенком. На груди – застёжка в виде солнца, почерневшая от времени. От неё веяло чем-то первозданным – тишиной древнего леса, где ни человек, ни бог не осмеливались ступать без разрешения.

Когда она говорила, голос её был хрипловат, но в нём звучала сила – как в ветре, что гнёт вековые ели. И даже те, кто считал себя смелыми, не решались смотреть ей прямо в глаза.

– Гой се, Рун, – произнесла она, и голос её был глубок, как земля после дождя. – Я знала, что ты вернёшься. Лес прошептал о тебе ещё утром.

Она перевела взгляд на путников, остановившись на Эриде. Её глаза сузились, будто она увидела что-то большее, чем просто усталую девушку.

– А это… – Норд медленно подошла ближе. – Кровь твоя?

– Дочь старшая, – кивнул Рун. – Матушка, город наш сгорел, здесь хотим теперь жить.

– И то верно. – женщина кивнула, – Заходите. В доме места мало, но всем место найду, всех накормлю. – Норд отступила в сторону, распахнув дверь, скрипнувшую так, будто жаловалась на чужие шаги.

Внутри избы пахло травами, воском и дымом. Воздух был густым, словно туман, через который пробивались тусклые отблески огня. На стенах висели связки засушенных растений, кости зверей и амулеты из бересты. Всё казалось не просто вещами – а стражами, немыми свидетелями чужих судеб.

Изба Норд напоминала поминальную: широкая, но низкая, без единого окна. Свет проникал только через очаг в центре, где тлели угли, отбрасывая на стены пляшущие тени. Тишина в ней была особенная – не мёртвая, а настороженная, будто дом сам слушал, кто вошёл.

– Осталась я с детьми, – сказала Норд, усаживаясь у очага. Голос её стал мягче, но от этого не теплее. – Муж давно ушёл в землю, да и сына с дочкой море забрало. Только внуки и боги со мной.

Она подняла мутный глаз на Эриду, изучая ту без спешки, словно видела её насквозь.

– Ну ничего, – наконец произнесла она. – будет у Калисты помощница. Ты же мастерица, как матушка, верно?

Эрида неловко опустила взгляд, чувствуя, как жар костра обжигает не кожу, а что-то внутри.

Норд же, не говоря больше ни слова, кивнула на лавку:

– Садитесь, путники. В ногах правды нет. Хлеб у меня вчерашний, но вода чистая.

– Спасибо матушка, но не будем мы теснить вас, пойдем к старосте. – Хагни вежливо поклонился женщине, положив руку на плечо старшего сына, – Подскажите, где нам старосту найти.

– В центре он. – недовольно отмахнулась Норд, – В усадьбе он сидит.

– Здравы будьте, – кузнец забрал возжи у сына. Лошадь нехотя пошла по протоптанной широкой дороге, унося от покосившейся избушки шумную свору ребятишек.

Прошло некое время, и лишь скрип повозки кузнеца Хагни, удаляясь за холмом, да тихий стук копыт сливались с дыханием леса. В избе Норд стало тихо, но не пусто: семья лекаря Руна обосновалась, разложив травы, коренья и амулеты, а дым из очага плотно обвивал стены, как будто сама изба вбирала их души.

Эрида, взяв за руку Торрика – старшего сына кузнеца и жениха своего – шагнула в прохладу леса. Тропинка петляла меж стволов, едва видимая в сумраке, а свинцовое небо нависало низко, будто гнездом тяжким над землёю. Торрик шёл рядом, плечом оберегая Эриду, и каждый шаг его был твёрд, уверен, как опора скалы.

– Тихо, родная, – шепнул он, заметив дрожь её рук. – Лес слушает.

– Ведаю… – тихо отозвалась Эрида, сжимая лоскуток, память о днях давних. – Только всё вокруг живое, и ведает обо всём.

Тропинка петляла меж деревьев, и лес густел с каждым шагом. Тьма сгущалась, а луна редкими серебряными лучами скользила по мху. Торрик время от времени поднимал взор к небесам, но свинцовый свод давил на плечи, и лишь шаги, тихий скрип и дыхание деревьев сопровождали их.

– Сей лес, – тихо молвил Торрик, – отец твой говорил, чужих не любит…

– Иду с миром, – сказала Эрида. – Ни тьма, ни зверь не тронут.

И лес будто услышал её: шорохи стихли, ветви перестали скрипеть, мох под ногами засветился слабым зелёным сиянием, а корни образовали узоры, древние, как руны.

И вдруг, меж теней, мелькнула фигура – высокая, тонкая, тело её было, будто соткано из коры и лишайника, а янтарные глаза светились в темноте. Эрида замерла, Торрик шагнул вперёд, оберегая её, но Рун поднял руку:

– Не смотри прямо, – молвил старец. – Лес видит больше, чем сердце твоё. И если идём с чистым, страж лишь пропустит.

Фигура исчезла так же внезапно, как явилась. Лес вновь ожил, но без угрозы – словно приручился к их шагам.

И вот перед ними поляна, укрытая от ветров, освещённая мягким светом луны. Воздух стал свеж, запах хвои уступил место тёплому дымку из трубы. На поляне они увидели юную красоту: девушка сидела на мягкой траве в лёгком сарафане, короткие рыжие волосы её трепались на ветру, словно огненные языки солнца. Рядом с нею стояли двое юношей: один из них, по воле его руки, заставлял цветы расти и цвести, распуская лепестки, как живую ткань; другой держал перчатки до локтей, взгляд его был сосредоточен и осторожен, будто хранитель чего-то невидимого.

Эрида сжала лоскуток ткани, а Торрик лишь крепче сжал её руку. В сердце их зажглась смесь из любопытства, удивления и лёгкого трепета: казалось, поляна эта – не просто часть мира, но отдельный, волшебный уголок, куда обычный человек попадает лишь по воле судьбы.

Ветер доносил до них спокойные разговоры. Звонкий голос девушки, словно колокольчик разлетался по поляне. В ее взгляде читалось что-то хитрое и первозданное, а пальцы ловко вплетали неведомы цветы в венок.

– Эрида, идти нужно… – Торрик недовольно нахмурился, – От юродивых добра не жди…

– А если это лесные жители?

– Они тоже добра не несут. – парень поудобнее сжал локоть возлюбленной, отводя в сторону.

Дорожка не заметно пропала, лес сгустился.

Глава 2

Лес вокруг Аш

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.