Зверобой

14. Выступ

Снова было какое-то полулето, полукровка с аллергеном отчуждения. Тополиный пух метался снежными комьями и залетал в лицо – в нос, в глаза, в рот. Ян отмахивался от него, как от назойливых мух, весь был как на шарнирах. Марьяна хохотала, глядя на него, распускала свои рыжие волосы, чтобы побольше налипло. Смотри, говорила она, как будто зима. Сними, сними, чтобы казалось, что сейчас январь.

Он снимал. Доставал камеру, наводил резкость – так, чтобы и пух не остался невидимым, и глаза рифмовались с зеленью на деревьях. Марьяна казалась ему невероятно красивой.

После встречи с Ольгой Марьяна красивой себя не считала.

Смотрела с сожалением в зеркало на свое отражение, завязывала волосы в плотный узел, и было вроде как ничего, а потом смотрела глазами Ольги – придирчиво и жадно, и все ей сразу не нравилось: и колени могли бы быть поострее, и скулы покруче, и мышцы порельефнее, и даже пальцы, наверное, потоньше, хотя уж на это Ольге наверняка наплевать. У нее самой были крупные пальцы, длинные, сильные, как у трансвестита. Марьяна часто смотрела на эти пальцы и думала: ты же создана для того, чтобы любить женщин, иначе зачем тебе такие сильные пальцы. Хотя если ты пианистка…

Ольга не играла ни на каком инструменте.

В один из дней Марьяна решилась предъявить Ольге Яна.

– Ну что, покажешь своего будущего? – спросила Ольга, как бы имея в виду: мужа.

– Будущего бывшего? – парировала Марьяна, которая почему-то не сомневалась, что с ним не продлится долго, как и всегда.

– Ну давай же, – улыбаясь, сказала Ольга и прошептала ей в самое ухо, обняв за талию: – Я умираю от любопытства.

Ян давно уже хотел познакомиться с «подругой», к которой дьявольски ревновал, но хотелось верить все равно, что нет для этого никаких оснований.

Встретились на летней веранде у самой реки.

Ольга сидела за столиком в красном платье и курила, глядя на плывущий, как дым, тополиный пух, Марьяна увидела ее и тут же пожалела, что согласилась.

Но делать нечего – они с Яном подошли к столу, и Ольга изобразила крайнюю степень радушия и доброжелательности, поспешно сминая в пепельнице сигарету.

– Рассказывайте, дорогой Демьян, чем вы так покорили мою чудесную сотрудницу, раз она даже готова променять меня на вас, – весело щебетала Ольга, а Марьяну тошнило от лицемерия и лжи.

«Сотрудницу», бля!

Демьян что-то там отвечал, Ольга хохотала – как тогда, в туалете, иногда даже дотрагивалась до его руки – мол, успокойтесь, все хорошо, вы в безопасности. Хотелось ее придушить.

Ян растаял – легкость, с которой вела себя Ольга, ее расположение, бокал вина и пелена тополиного пуха его расслабили, даже показалось, что он все выдумал, что ничего нет и не было, что у его девушки просто классная начальница, всем бы такую, но черт его дернул взглянуть на Марьяну.

Она сидела справа от него, а Ольга напротив, так что все это время ему было не слишком-то сподручно на нее смотреть. Но тут он повернулся – хотел как будто поделиться своим радостным открытием – больше не надо ревновать, как здорово, что мы со всем разобрались, я понял, почему вы дружите, она же просто классная, да ведь? Классная – да?

Марьяна смотрела на Ольгу во все глаза, практически не моргая. Ольга тоже на нее смотрела – уже не смеясь, как будто остыла, она качала на ноге туфлю, а под скулами у нее двигались желваки. Марьяна грызла ноготь на большом пальце, ничего вокруг не замечая.

– Ну, – холодно сказала Марьяна, не отводя взгляда от Ольги, но обращаясь явно к Демьяну. – Доволен?

И взгляд ее был влажным, злым и серьезным, как будто еще мгновение, и она вскочит, опрокинув стол, и вопьется дрожащими губами в смеющийся Ольгин рот.

Демьян решил этого момента не дожидаться.

Он резко встал и попросил прощения: нужно выйти, сделать звонок.

– Ты что творишь? – спросила Ольга удивленно.

– А ты что?

Марьяна так злилась, что мысль придушить Ольгу казалась ей очень реальной.

Ольга удивленно подняла глаза, усмехнулась и стала прикуривать сигарету.

– Зачем ты с ним? – спросила она, затянувшись.

Марьяна не ответила. Она и сама не знала. «Тебе на зло» – это не ответ.

– Ты сейчас пойдешь и извинишься, – сказала Ольга. – А потом мы с ним мило попрощаемся, вы пойдете домой, и ты прекратишь считать, что у тебя есть право издеваться над людьми.

– Конечно, – скривилась Марьяна. – Ведь такое право есть только у тебя.

– Я была милой, – сказала Ольга. – Скажешь, не так?

– Ты была такой милой, как будто ты моя мамаша, которой не терпится выдать замуж свою неликвидную дочь.

– Я никогда не относилась к тебе как к дочери. И уж тем более я никогда не считала тебя неликвидной.

– Демьян считает, что ты моя любовница.

– Ему не из-за чего так считать.

Марьяна осеклась. Конечно. Конечно, не из-за чего.

Неужели ты можешь допустить эту мысль.

– Пожалуй, мне пора, – сказала Марьяна, вытирая рукавом набежавшие слезы.

– Помиритесь, – серьезно сказала Ольга. – Я не хочу, чтобы вы расстались из-за меня.

– Мы все равно расстанемся. Из-за меня.

Марьяна нашла Демьяна на ступеньках недалеко от кафе. Он перекатывал камушек от одного ботинка к другому.

– Прости, – сказала она. – Я просто нервничала, что что-то пойдет не так.

– Да, – сказал Демьян. – Понятно.

– Давай просто позволим друг другу иметь какое-то прошлое.

– Прошлое?

– Ну знаешь, ведь я не пришла к тебе девственницей, которая только что родилась. В моей жизни уже были и люди, и чувства.

– Я не уверен, что это – прошлое.

– Нам нужно подумать о нас.

Демьян встал и кинул камень в реку – высоко и метко, через дорогу и парапет.

– Хорошо, – согласился он. – Давай подумаем о нас. Но сначала я попрощаюсь с Ольгой, а то невежливо.

Он быстро зашагал от нее в сторону веранды, и Марьяна подумала, что он Ольгу сейчас, наверное, убьет, но с места не сдвинулась.

– До свидания, – сказал Демьян. – Рад был познакомиться.

– Вы врете, – добродушно сказала Ольга. – Но это не важно. Берегите ее.

Демьян кивнул и добавил:

– У Марьяны скоро день рождения. Я снимаю небольшой фильм про нее, а за кадром хотел прочесть одно стихотворение, но сейчас подумал, может быть, вы его прочтете?

– Почему я?

– Потому что она вас любит, а меня нет.

Ольга затянулась и выдохнула, глядя на Демьяна, как небоскреб на голубя, и сказала так, будто речь шла о сорте батата или комарах на участке:

– Стихотворение вы прочтите сами. А что до любви – не думайте об этом. Все пройдет.

Демьян повернулся и вышел с веранды.

15. Ожидание

– Две полоски, Ян.

Он сразу проснулся, в глазах все еще было мутно, но радость волнами поднималась по ребрам. Марьяна стояла над ним в майке и шортах, в руках – кусок пластика, похожий на ручку. Ян уставился на красные полосы.

– Серьезно? Это значит, что у нас будет ребенок?

– Нет, это значит, что я – сказуемое.

Иногда привычка Демьяна все переспрашивать раздражала. Но он не заметил. Обнял ее, уткнулся лицом в живот. Марьяна подавила желание отстраниться. Погладила его по голове, как хорошего мальчика.

На завтрак подал ей полный фарш: сбегал за свежим хлебом, яйца-пашот навертел, салат настругал. Молодец. Марьяна накинулась на еду, как Маугли с голодного острова, поймала себя на мысли, что подташнивает, и это, наверное, уже токсикоз.

Потом с ужасом начала думать о том, как все устроено здесь – они не так давно переехали, а теперь предстояло найти врача, вставать куда-то на учет, врубаться в объяснения на другом языке. Все это пугало и злило.

Написала маме: Я беременна.

Написала отцу: У нас с Яном будет ребенок.

Написала Юле: Я залетела, прикинь.

Больше решила никому не писать.

Потом лежала на крыше дома в шезлонге, слушала, как квакают ответные эсэмэски, но не было сил протянуть руку, чтобы взять телефон.

Мы не поедем кататься на лыжах, думала Марьяна.

Я не смогу выпить шампанского на вечеринке русского клуба.

Мне нужно бросить курить.

И я не смогу полететь в Россию на Новый год.

Эта мысль была особенно страшной почему-то, Марьяна заплакала.

Жизнь менялась, и менялась, ее не спросив.

Демьян носился весь срок вне себя от радости, Марьяна все больше капризничала, как будто это она ребенок, которого нужно выносить и заслужить. Родители мучали ее удаленным мониторингом состояния, Юля выслала почтой идиотскую подушку для беременных, которая заняла полкровати. «Если что, она легко заменит тебе мужика», – написала она в сопроводительной записке. «Мужик у меня и так есть», – подумала Марьяна, как будто с сожалением.

Тем временем мир обрастал весной. Марьяне с трудом удавалось работать, все больше хотелось спать, неудобно было все: размещать живот в постели, садиться в машину, мешать, как неловкая утка, грязное месиво городского снега, держаться за руль зудящими от напряжения руками, ремень давил, все раздражало.

Они ездили с Демьяном смотреть в монитор и слушать биение сердца. Марьяну спросили, хочет ли она узнать пол, и она согласилась. Врач сказал: итс притти литтл герл. А Марьяна знала и так. Радовалась, но все время думала: скорее бы ты родилась, скорее бы ты уже родилась.

Было страшно нести ответственность за эту хрупкую жизнь, произрастающую в ней, нужно поскорее отделиться, держать ее на вытянутых руках, в теплом одеяле, в объятиях, но снаружи, а не глубоко внутри – в темноте замкнутого пространства, которому она не доверяла.

Марьяна читала, что беременность – лучший период в жизни женщины, и не могла с этим согласиться. Вместо этого она все дальше забиралась в нору, часами лежала, глядя бессмысленно в потолок, в попытке вернуть вкус жизни, смотрела дешевое порно – испытывала отвращение, но все равно смотрела, там все были одинаково некрасивы, несчастливы и не беременны.

Вообще-то она хотела ребенка. Хотела ребенка от Ольги, хотела его для нее –ведь ты же, помнишь, хотела второго? – потом для себя, чтобы Ольгу ребенком выбить. «Вот будет у меня ребенок, – думала Марьяна. – И какое мне будет дело до Ольги? Я буду водить его в этот вот детский сад, возле музея, в листве высоких деревьев. После сада мы пойдем в кафе, я куплю мороженое, мы будем есть и смеяться, мы будем ходить в музей – возле детского сада, все рядом, очень удобно».

Когда они встречались у Ольги дома, Марьяна думала, глядя на Веню – внезапно и на ее глазах выросшего парня, с такими же мягкими, как у матери, чертами лица: «Я хочу ребенка от твоего сына».

От этого мальчика, которого ты так и называешь – «мальчик», с его большими глазами и странными, несколько старомодными манерами: «я спрашиваю вас из праздного любопытства». Неизвестно, откуда он этого понабрался, я никогда не слышала от тебя таких слов. Представь: он будет держать меня за руку, прохладно и легко – совсем как ты касаешься ладонью моего запястья – вот, мол, смотри, как я замерзла, когда же дадут горячую воду, на улице всего лишь двадцать. Ему уже двадцать – чем не отец моему ребенку? Нашему ребенку.

Будешь суп, мальчик? Я хочу ребенка от тебя.

Нет, ты подумай: твоей невесткой буду я – твоя невеста. Не беспокойся о сыне: прежде всего, я буду любить в нем тебя, но это не значит: не любить его. Это значит любить его, как тебя, как твою руку, как любую часть тебя. Мы никогда не расскажем ему, как все произошло. Почему вдруг я стала чаще бывать в твоем доме, странно, в твое отсутствие, странно, он моложе – нас. Мы не расскажем.

Здравствуй, мальчик, а что – мамы нет дома?

Какое-то время Марьяна всерьез просила друзей-мужчин помочь ей – ну неужели жалко?У вас этого добра!Хорошо, что ничего не вышло, наверное, хорошо, что получилось потом – с Демьяном, который ее любил.

Но все равно пришлось очень долго, долго, невыносимо долго ждать.

Демьян все время был в университете, на все консультации приходилось ездить самой. Марьяна с трудом протискивалась между рулем и сиденьем, включала музыку на полную громкость и ехала – пела и материлась на проезжающих мимо водителей – по-русски, конечно, и те неодобрительно квакали и сигналили, но ей было наплевать.

Марьяна подстриглась, рыжие волосы ссыпались на пол, как первый снег – тот же волнующий шорох – предчувствие новой жизни, ветер свободы под шапкой. По направлению врача посетила кружок будущих мам, сидела с презрительным видом, грызла печенье у кофепоинта, больше не пошла.

Роды прочили в мае, в самом начале, и Марьяна обрадовалась – удобно, когда день рождения выпадает на майские праздники, можно уехать на дачу или устроить вечеринку, может быть, даже на озере. Потом волновалась – все же уезжают на майские, значит, никого никуда не позвать? С другой стороны, будет ли ее дочь жить в России? Возможно, что нет. Тогда никакие майские не помеха – просто удачные дни.

Расцвело что-то желтое, похожее на мимозу, пахло первыми цветами, намокшей землей и мхом. Марьяна поехала в спа-отель. Часа два рулила по ожившим полям с ветряками, мчалась мимо звенящих сосен, причалила к какому-то дивному озеру: утки, лебеди, тугая рябь. Отель тоже оказался очень милым – розовые домики с выходами к воде.

Вечером после ужина легла смотреть сериал. На третьей серии стало мутить, болела спина. Она попробовала встать, сесть или выпить воды – но все знакомые и понятные способы не помогали, а только сильнее раскачивали голову. Набрала Демьяна, тот испугался, потребовал вызывать врачей. Марьяна вспомнила все сериалы, которые смотрела в детстве – про 911, охотников за привидениями, спасателей Малибу – решила, что пока рано для такого демарша. Но последовала другому совету Демьяна – пойти на ресепшен спросить врача. Кое-как добралась до центрального входа, казалось, что спина сейчас просто взорвется, вырвется позвоночником через грудь. Потом осела на пол, дальше идти не было сил. К Марьяне подбежали менеджеры, что-то спрашивали, но она не могла отвечать. Кто-то из этих ребят помог ей забраться в машину, что-то кричал про клинику, ближайшее отделение, там помогут.

В клинике было людно, громко, глаза болели от ламп искусственного света. Сестра подошла и измерила ей давление, поцокала удивленно и сказала ждать. Ждала – выбора не было. Сидеть было больно, дыхание спотыкалось, Марьяна гладила свой живот и повторяла: все будет хорошо, все будет хорошо. А сама не верила.

Наконец вызвали в кабинет, там ее встретила врач. Пожилая, уставшая женщина в накинутом поверх рубашки халате. «Русская?» – спросила врач сквозь очки внезапно и без прелюдий. Марьяна кивнула, все еще не в силах разогнуть спину. «Страховка есть?» Есть, сказала Марьяна, все есть, помогите, пожалуйста, я не могу стоять.

«Приезжаете сюда, а жить толком не умеете, – злобно сказала врач. – И зачем приезжаете?»

Марьяна ничего не понимала. Какая разница врачу, кто она и зачем она здесь, разве она не давала клятву просто помочь?

«Я из Чехословакии, – усмехнувшись, кинула врач. – Однажды пришлось уехать, на этом закончилось мое детство».

И вот ты, русская, родившаяся поздно и почти не заставшая СССР, думала Марьяна, привалившись к расстрельной стене, сейчас ответишь за все грехи страны, которой даже нет на свете. «А я тут при чем?» – хотела спросить Марьяна, но разговаривать было больно. Хорошо, что я не из Германии, думала Марьяна, уже везение.

«То есть вы мне не поможете? – спросила Марьяна, двигаясь по стене к двери. – Просто скажите».

Но женщина не ответила. Отвернувшись, она подняла трубку и выплюнула туда какой-то приказ. Месяц спустя Марьяна поняла, что выжила – и она, и ребенок – благодаря приказу, из-за того, что ее быстро транспортировали в специальную клинику, а там уже ждали, чтобы делать срочное кесарево. Правильный приказ иногда значит больше, чем правила хорошего тона.

Марта родилась в марте – имя пришло само. Сначала Марьяна долго боялась к ней прикоснуться, лежала в постели напротив кювеза – пластиковой коробочки с подогревом – смотрела на спящую девочку и не знала, что чувствовать. Когда Марьяна увидела ее впервые, выйдя из реанимации, – в желтой вязаной шапочке (медсестры на отделении вязали их сами, потому что таких размеров в продаже не существует), она подумала только одно: как у меня мог получиться такой красивый ребенок?

И такой маленький. Только что родившиеся доношенные младенцы казались огромными, словно дети Гаргантюа.

Через неделю она увидела, как соседка достает из кювеза ребенка и целует его. Эта мысль – что можно взять в руки, а тем более поцеловать своего ребенка, поразила Марьяну. Она аккуратно просунула руки в кювез, достала кулек и, стесняясь соседок, неловко прижалась губами к теплой щеке. Это было новое и удивительное чувство в жизни Марьяны – будто купаешься в ванильной реке.

Через месяц приехал отец. Ему дали визу – не без помощи Академии наук, с обычной очередью тогда было сложно. Демьян как раз намедни забрал их с Мартой из клиники, и они начали обживать забытое пространство дома.

– Ты моя маленькая, – говорил отец, низко склонившись над кроваткой. – Это правильно, что ты не родилась в мае, на майские билеты всегда дороже.

Ночью Марьяна не могла заснуть после очередного кормления, сфотографировала спящую девочку. Отправила Ольге.

«Кто это?!» – отозвалась та молниеносно – значит, опять не спала.

«Ну вот, знакомься, – телеграфировала Марьяна. – Этомоя дочь».

16. Дети

Марьяна стояла с отцом у паспортного контроля, облокотившись на красный чемодан. Две кудрявые девочки-погодки – Марта и Ася – с радостным гиканьем наяривали вокруг чемодана круги.

– Хватит! – рявкнула Марьяна и дернула чемодан так, что Ася об него споткнулась.

Дедушка подхватил ее и поднял вверх: ты самолет, самолет!

Ася хохотала сквозь слезы.

Марта тоже протянула руки к деду: и меня подними, и меня, я тоже самолет!

Марьяна листала долбаную ленту. От Ольги ничего.

– Не нервничай, Рысь, – сказал отец. – Вы же даже не опаздываете.

Много ты понимаешь, пап. Я жить опаздываю!

– Ладно, – кисло кивнула она. – Да ты езжай. На работу опоздаешь.

– Да я провожу вас до коридора.

Марьяне ужасно хотелось уже сесть в самолет, выдать детям мультик и подумать про Ольгу. Она и так все время про нее думает фоном, но сейчас хотелось прямо погрузиться в нее, утонуть с головой, как Офелия.

Марьяна с детьми две недели провела в Москве, а Ольга так и не нашла для нее времени.

Сначала сдавала номер на работе.

Потом сына нужно было от армии отмазывать.

Потом муж заболел.

Потом нужно было на конференции выступить.

Господи, как много у тебя дел.

Просто призналась бы, что не хочет, прячется, избегает (тут нужное подчеркнуть).

Но почему?

Валерия на последнем приеме – очном, кстати, так что Марьяна наконец смогла хорошенько ее рассмотреть – и она оказалась еще приятнее, чем онлайн, – огорошила ее тем, что это был харассмент. Вы, говорит, понимаете, что это было ОНО?

Марьяна говорит: Чего «оно»?

Валерия говорит: То. Харассмент.

Марьяна говорит: Нет.

Валерия говорит: Ну как же? Она же ни разу не сказала вам «нет». «Нет» так и не прозвучало. Она вас обнадеживала, поощряла, флиртовала с вами. Вы ей служили, а она пользовалась – властью, статусом, вашими чувствами.

Марьяна повторяет: Нет.

А сама уже думает: может, так оно и было. Но какая разница?

Я просто ее любила, говорит Марьяна. И мне очень хотелось, чтобы она полюбила меня. Неужели было бы лучше, если бы она меня отвергла? И я жила бы со своей травмой типа: меня никто не сможет полюбить, ведь я не достойна любви, потому что меня отвергли.

Очень печальная история, говорит Валерия, и глаза у нее и правда очень печальные. Такие печальные, что Марьяне хочется ее как-то утешить.

Что ж тут печального? – бодро спрашивает она. В итоге же все хорошо.

Да ничего хорошего нет, говорит Валерия. Жаль, что вы не понимаете.

И кажется, вот-вот заплачет.

Но Валерия говорит: Я сейчас очень зла на нее.

Марьяна говорит: Я тоже.

Но, видимо, по другой причине.

И еще, говорит Марьяна, чтобы по традиции добить своего психотерапевта, мне кажется, я не одна такая.

В смысле, почти вскрикивает Валерия (фокус удался).

Я думаю, у нее были еще такие, как я. Вероятно, я была первой. Но после – были еще.

Откуда вы знаете, спрашивает она.

Не знаю. Просто она такая.

Ты – такая. В тебя влюбляются всякие дурочки вроде меня, а потом годами не могут отойти от потрясения. Ты фатальная. Но у нас все зашло слишком далеко, тут даже ты не справляешься. Столько лет – шутка ли?

Любишь ли ты меня?

Не дает ответа.

– Это было неэтично и нечестно по отношению к вам, – тихо произносит Валерия.

– Я так не думаю, – возражает Марьяна.

– Конечно не думаете. Не уверена, что вы вообще понимаете, где заканчиваются ваши границы. Точнее, они у вас заканчиваются, не начавшись.

Марьяна кивает. Вроде как: да, ты победила. Давай дальше. Следующий раунд. И спрашивает:

– А что, если это я ее поймала и мучила?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, знаете: расставила ловушки, поймала, годами тянула за собой.

– Интересная версия.

– Правда?

– Конечно нет, – вскидывает ладони Валерия. – Это просто смешно!

Самолет начинает снижаться.

Марьяна думает о том, как бы ей сделать лицо поспокойнее, когда прилетят.

Демьян будет лезть и допытываться. А она его не любит.

Когда выходила за него, казалось, что любила. Наверное, она просто отражала его любовь.

Как сказала мадам риелтор, которая сдавала им дом в новом городе: гостиная не на солнечную сторону, но зато там чудесный отраженный свет.

Вот и Марьяна – чудесный отраженный свет и жертва харассмента. Но она никогда в этом не признается. Даже в Гаагском суде.

Аська заснула и теперь неудобно лежит на ее руке, и та затекает. Марта рисует с таким остервенением, что даже бумага рвется под фломастером. Марьяна представила на минуту, что было бы, если бы Ольга сказала ей «да». Как минимум у нее не было бы детей, потому что Ольга бы ей не позволила. А может, она бы уже просто забыла о ней.