Дракон умрёт. Вот и ладно.
– Но если они помогут? – стучит зубами Эйка. – А твоя жизнь, твоя магия… Ну давай ты подождёшь, ну не смотри на меня так!
Я не смотрю, я закрываю глаза. Она сама поймёт, когда настанет момент. Одного жалко – я ей детей обещал, а видно не…
–…не будет.
– Будут, – заверяет Эйка, целуя моё лицо, – дети будут, я сама это знала, и Хорпа сразу поняла. Я хотела тебе сказать, когда отплывём подальше. Боялась, что ты раздумаешь покидать берег. А ты же так хотел выбраться… с этого… проклятого… острова.
Остров вовсе не проклятый. Зелёные бабочки опять же… Дивные. Вот как на платье Эйки! Она продолжает говорить, но я сосредотачиваюсь на том, чтобы поднять веки. Если я их подниму, то заставлю Эйку замолчать и послушаться. Я не могу рисковать. Тем более если дети. И я хочу успеть… Перестать быть драконом.
– Ладно, – осекается Эй, когда наши взгляды, наконец, сталкиваются.
Она уже не плачет, а злится. Это хорошо.
– Я тебя ненавижу, – когда Эйка это повторяет, хочется слушать и слушать, – я теперь никогда себя не прощу. Кто бы знал, что драконы такие хитрые.
Я улыбаюсь – пока болтаешь, во мне вся кровь кончится.
– Не кончится, – злорадно уверяет она, – сперва я тебя своей кровью напою. А там уже найду, чем поживиться.
Я расширяю глаза: она всегда говорила, что её кровь – это яд.
– А ты как думал! – скалится Эйка. – Слушай, но быстро. Это будет как смерть. Это и будет смерть. Я сама не видела, но так говорят. Ты не сможешь дышать, не сможешь видеть и слышать, ты окажешься в темноте. Но я буду рядом, не бойся. Потом что-то пропадёт навсегда, а что-то вернётся, но по-другому. И Связь исчезнет. Если нам повезёт.
Я моргаю в знак того, что понял. Как ещё реагировать на такую перспективу? Возможно, я должен уронить слезу, но во мне осталось мало жидкости. Прекрасно, одним мечом будет меньше.
Пока я всё это думаю какими-то уже бессвязными обрывками, Эйка целует меня в губы, перебирает мои волосы, и, кажется, гладит меня всего, запоминает меня всего, но я не ощущаю её рук, и это ужасно. Хуже, чем смерть, только это ожидание.
– …хуже, – наверное, у меня это нечаянно вырывается вслух.
– Я знаю, мой свет, – шепчет Эйка, устраиваясь со мной лицом к лицу, – я знаю, но потерпи капельку, обратно ведь не вернёшься.
В сущности, и так нормально. Будто мы вечно болтаем на этом камне и никуда с него не уходили. Кровь смыли волны, а прочее – люди и корабли – где-то в соседнем мире. Я надеюсь, что Эйка не заставит умолять её вслух. Она не заставляет. Она легонько скользит губами по моим векам и проводит пальчиком по моим губам.
– Ни кровинки, – роняет она чуть слышно, – ладно, пей, горе моё… Или я твоё.
Счастье. Я теперь стараюсь не моргать, чтобы не отключиться раньше времени.
– Ну, пей на счастье, – обречённо соглашается Эйка, а потом прокусывает клыками свою губу и целует снова.
Мой рот мгновенно наполняется вязкой ледяной кровью, и первый же глоток мёртвого огня выжигает дыхание. Дышать больше не надо. Сердце ударяет ещё пару раз – больно и глухо – и застывает, как маятник. Я обмираю от страха, но не могу шелохнуться. Эй привычно забрасывает на меня ногу, укрывая своими волосами и крыльями. Я едва ощущаю, как её клыки пропарывают старый шрам и погружаются глубже, чем когда-либо. А дальше мы просто ждём.
Думаю, это самая странная моя гибель. Некоторое время я различаю шелест прибоя, но и он постепенно растворятся в черноте. Эта чернота наползает мне на глаза и на хрустальные корабли, бросающие якоря у песчаной косы. Они прекрасны, как сон. Они непостижимы, как смерть. В конце концов от всего мира остаётся лишь синий огонь маяка, пробивающий черноту. Я до последнего цепляюсь за этот огонь и стараюсь не бояться. Даже когда остаётся лишь память об огне. Я не могу разгадать – это маяк гаснет или я перестаю его видеть? Неважно. Не так плохо всё получилось, если подумать. Зато, когда я вернусь, у меня будут крылья. И будет Эйка. А иначе зачем открывать глаза?
КОНЕЦ