Сторож брату своему

Сам-то он был одет куда скромнее: скромный тюрбан золотистого цвета и такого же цвета – цвета иноверцев – джубба. Туфли ему, согласно последним указам халифа, носить возбранялось. Поэтому личному лекарю матери аль-Мамуна – а это, конечно же, был он – несмотря на размеры состояния, приходилось надевать презренные сандалии.

Однако неодобрение Садуна ибн Айяша вызывалось отнюдь не ревностью и не обидой на запреты. У себя дома сабеец надевал такие туфли и снимал туфли с таких рабынь – кстати, верующих ашшариток, – что главному евнуху Бишру оставалось бы только завидовать и выщипывать скудные волосенки, росшие заместо бороды. Так вот, неодобрение лекаря вызывалось совсем другими причинами.

Крикливая роскошь, с которой одевался главный евнух, могла привлечь нежелательное внимание. А господина Бишра позвали в этот домик на Малом базаре Харата по такому делу, что нежелательного внимания стоило бы не привлекать совсем.

Но не зря говорят: мужчина, лишенный естественных удовольствий, будет искать им замены в собирании предметов и устраивании пакостей. Вот и почтеннейший Бишр развлекался как умел – его страсть к редким камням вошла в поговорку. Про пакости тоже многое рассказывали.

А кроме того, случившееся на базаре не добавляло лекарю хорошего настроения. Джунгарский юнец оставил их с носом, и столь тщательно подготовленный план действий можно было забыть как небывший.

Но к делу:

– Джамшид, позови Бехзада, – приказал Садун одному из айяров, сидевших на корточках у двери лавки.

Тот сплюнул комочек гашиша и скользнул в обвисшие старые двери.

А евнух тем временем допил чай, наморщил желтоватое личико и проскрипел:

– Кто этот достойнейший молодой человек, столь не вовремя встретивший нашего… эээ… гостя?

– Это Элбег, сын Джарира ибн Тулуна Хумаравайха, – сухо отозвался Садун ибн Айяш.

– Элбег?.. – наморщился смотритель халифского харима.

– Когда он приходит в масджид, он называется Абдаллахом. Или Убайдаллахом. Или еще как-нибудь… правильно… – тонко и злобно усмехнулся лекарь.

Евнух залился высоким козлячьим смехом:

– Ха-ха-ха… правильно… ха-ха-хххааа… А вам лучше не попадаться на язык, почтеннейший!.. ха-ха-ха!..

Садун ибн Айяш, однако, не выказывал никакой веселости. Дождавшись, пока его собеседник отсмеется, он тихо проговорил, задумчиво поглаживая бороду:

– Если эту тварь перехватили, значит, люди ибн Тулуна давно за ней следят. Возможно, судьба не отвернулась от нас, а напротив, помогла не совершить опрометчивый шаг…

– Опрометчивый?.. – усмехнулся евнух. – Вы называете убийство среди бела дня «опрометчивым шагом»?

– Это… существо… – рот Садуна брезгливо скривился, – нельзя убить простым оружием. Возможно, его нельзя убить даже особым оружием.

– Неважно, – обрюзглое личико капризно сморщилось. – И мне также совершенно неважно, зачем госпожа приказала мне прибыть сюда и сидеть с вами на грязном базаре, глядя на то, как ваши наемные убийцы…

Голос досточтимого Бишра сорвался в шипение. А лекарь, напротив, просиял и улыбнулся:

– А я готов объяснить, почтеннейший! Госпожа, так же как и я, не верит клятвам ашшаритов, которые вы даете нам, неверным.

Евнух сморщился, как снятая лимонная кожура.

– Ну-ну, почтеннейший, мы же с вами не дети… «Клятва, принесенная кафиру, ни к чему не обязывает, и жизнь того, кому поклялись, не запретна для вас» – мой любимый хадис вашего пророка, – продолжал ласково улыбаться Садун.

Евнух, все так же скривившись, молчал. Только холеные пальцы продолжали перебирать подвески огромной пряжки, скреплявшей пояс. А лекарь потянулся к чайнику и подлил в свой стаканчик:

– Лучшая печать на договоре – кровь. А еще лучше – свидетельство над этой кровью произнесенное. Заметьте, вам бы почти не пришлось лгать под присягой: Адхам ибн Ирар был бы благодарен, если бы в суде вы назвали его убийцей. Над ним насмехается весь город: казнивший его деда нерегиль месяц как в Харате, а Адхам даже пальцем не пошевелил, чтобы отомстить. Объявив ибн Ирара зачинщиком нападения, вы бы оказали бедняге услугу!

И Садун, хлопнув себя по колену, от души расхохотался, расплескивая только что налитый чай. Базарный шум и крики драки – кстати, стража уже присоединилась к побоищу и растаскивала дерущихся, орудуя палками, – отгораживали от толпы не хуже самых плотных дверей. Евнух молчал, отвернувшись.

Лекарь, прищурившись, вздохнул и оценивающе посмотрел на темные подглазья почтеннейшего Бишра – печень. Скопцу не хватит времени насладиться камнями, что прислала ему в подарок госпожа Мараджил. И на должности смотрителя харима нового халифа ему не бывать – печень отравит устаду Бишру жизнь гораздо скорее, чем осуществятся замыслы госпожи. Но пока старый кастрат мог оказаться очень полезен…

Размышления Садуна прервал молодой зычный голос:

– Звали, дядюшка? Пора?..

Сабеец мгновенно обернулся к молодому красавцу с пышными черными, по парсидской моде подкрученными усами. И, оценив то, как тот поправляет завязку штанов, зашипел:

– Пусть тебя заберут дивы, Бехзад!.. Что ты орешь? И что ты делал со своими шальварами, о сын греха! Я прибью эту шлюху! Она должна оставаться девственницей! Где Джамшид?!..

Бехзад и айяры за его спиной согласно заржали:

– А она девственница, дядюшка! Га-га-га! Мы там – ни-ни!.. Га-га-га!

– Где Джамшид?! – свирепо рявкнул Садун.

– Она умоляла закончить с ней! – держался за живот Бехзад. – Она ж такая горячая, сучка, ей все мало! Можете быть уверены, почтеннейший, – сквозь смех молодой парс обратился к жующему тонкие губы евнуху, – мы ее обучаем только хорошему – как доставить удовольствие нашему повелителю наилучшим способом!

И перегнулся от хохота пополам. Айяры вытирали слезы рукавами.

– Молчать!.. – зашипел Садун, зеленея.

Смех оборвался.

– О ком речь? – тихо переспросил Бишр.

– Госпожа в своей мудрости предусмотрела несколько путей к цели, – мягко улыбнулся Садун. – Раз самый прямой и надежный оказался для нас закрытым, мы прибегнем к другому совету блистательной ханум…

Айяры тем временем негромко рассказывали Бехзаду о случившемся – мол, нерегиля перехватили, и все отменяется. Красавчик подкрутил ус:

– Эх, жаль… Я б его… – и свирепо прищурился, кладя ладонь на рукоять джамбии.

– Замолчи, дурень, – мрачно оборвал его Садун. – Лучше благодари богов, что Джариров сынишка нас опередил: еще неизвестно, кто бы кого первым поддел – ты его или он тебя.

– Я, дядюшка, в сказки больше не верю! – радостно заржал красавчик, и айяры его громогласно поддержали.

Лекарь лишь отмахнулся. И приказал:

– Отдай кольцо, племянничек. Сегодня оно тебе не понадобится.

Несколько смутившись, молодой парс посерьезнел лицом. Но все-таки сделал то, о чем просил лекарь: снял с большого пальца здоровенный, безобразный на вид перстень – толстый, железный, с плоским дорожным камнем в грубой оправе. Внимательный глаз разглядел бы гравировку: воин в длинной кольчуге с обнаженным мечом в руке. Человек осведомленный сразу бы понял, что камень и оправа весят одинаково – с точностью до кирата. Таковы были требования книги «Гийят аль-Хикам» к изготовлению талисмана, придающего сражающемуся мужество, отвагу, а также дарующему его оружию удачу.

Вернув кольцо, молодой человек как-то сник, отошел к рассевшимся у стены айярам и принялся жевать гашиш.

Старый сабеец удовлетворенно кивнул. И, поднимаясь, жестом поманил евнуха: прошу, мол, за мной в комнаты. Драка уже сошла на нет: среди рассыпавшихся риса, фруктов и черепков копошились маленькие оборвыши, торопливо выбирая из мусора остатки пищи, их пихали под зад подметальщики – ругаясь, они пытались сгрести в кучи потерянные туфли, носовые платки и обрывки одежды.