Трин

Трин
Ксения Нечаева

Настало время, когда интернет позволяет каждому заявить о себе. Время, когда талант ничего не значит.

Писатель Макс Трин одержим популярностью. В его мечтах роман «Искупление» уже покорил мир. Но что делать, если на самом деле о книге не говорит никто? Кроме неё, Мии. Блогера, влюбленного в роман.

Может ли один человек повлиять на толпу, обожающую поражения?

Ксения Нечаева

Трин

Говорят, что между двумя противоположными мнениями находится истина. Ни в коем случае! Между ними лежит проблема.

И.В. Гёте

1

Писатель – родственник дьявола.

Один желает получить твою душу, другой жаждет внимания. И неизвестно, чья одержимость сильнее.

Когда работа над книгой завершена, мир для писателя преображается. Цвета становятся яркими, наполненными солнечным светом. В этот миг кажется, что покорить Эверест и переплыть Адриатическое море не проблема. Все становится возможным.

Желание поделиться творением цепляется мертвой хваткой. Невозможно обойтись без читателя, который проникнется историей и преисполнится восторгом.

Подумать только: дело целого года, а порой и нескольких лет, завершено. Мысли, уложенные стройными рядами на бумаге, больше не щекочут голову изнутри. Они уступают место новым идеям, которые вот-вот должны зародиться и продолжить благородное дело – доведение писателя до бессонницы.

Но пока можно выдохнуть и спокойно уснуть.

Максим Макстрин – псевдоним Макс Трин – испытывал величайшее наслаждение. Его книга, труд последних двух лет, отнявший силы, и подаривший порцию невроза, была завершена. С нескрываемым удовольствием он дописал слово «конец», глубоко вдохнул, поправил квадратные очки и с силой вытолкнул из себя воздух.

В общий чат мессенджера Макс написал сообщение: «История завершена. Жду вечером у себя, прочитаю последнюю главу». В группе, помимо самого Макса, были двое его лучших друзей. Кирилл – преподаватель истории в институте гуманитарных наук, двадцати семи лет. Андрей – журналист местной газеты, коллега Макса, двадцати восьми лет.

Читать вслух для друзей Макс любил больше всего. В этот момент по их реакции, по выражению глаз, он понимал, насколько хорошо получилось выразить мысли. Иногда во время чтения Макса посещало озарение, относительно того, что следует изменить или добавить в повествование. Маленькая блажь, позволяющая Максу чувствовать себя востребованным и, возможно ли, успешным писателем.

Около восьми вечера, словно договорившись прийти разом, порог квартиры Макса переступили Кирилл и Андрей. Макс положил в три стакана лед, налил по небольшой порции виски, передал друзьям и пригубил сам.

– Не могу поверить, что смог завершить его, – Макс кивнул на толстую пачку бумаги, лежащую перед ним на столике, которая была тем самым романом, подарившим ночи без сна и восемь седых волос.

– А как мы-то рады, что больше не придется слушать твои ежеминутные размышления о книге, – Кирилл выпил виски и протянул Максу стакан, прося добавки. – Начинай читать, интересно, как все-таки ты закончил историю.

– Конечно, мы можем не одобрить, – вторил Андрей.

– Или заставить все изменить.

– Впрочем, кто мы такие, чтобы диктовать гению.

– Всё сказали? – Макс улыбнулся уголком рта и поправил квадратные очки.

Парни кивнули и соприкоснулись бокалами.

– За новый роман!

– За будущий бестселлер!

– За победу! – Андрей посмотрел на друзей, поднявших брови. – Ну должен же я был что-то сказать?

Макс отставил бокал в сторону, вытащил из пачки листов последние, отошел в сторону от дивана, где сидели друзья, прокашлялся, поправил очки и начал читать вслух.

Дорога до детского дома бесконечна. Хотелось бы сказать, что это был самый трагичный момент в моей жизни. Что мы ехали в полной тишине, разрываемые противоречиями. Что до сих пор я мысленно возвращаюсь к этому моменту, не в силах сдержать слезы. Но все было не так.

Арсений, пристегнутый ремнем безопасности, кричал и царапал щеки. Думаю, что если бы он мог дотянуться, то вместо своего лица впился бы в мое. Я со страхом поглядывала на его обгрызенные ногти, под которыми все еще были остатки штукатурки – он успел-таки накарябать свое имя на стене дома. Прощальный жест, призванный сохранить себя в нашей памяти навсегда.

Все когда-то заканчивается. Даже самая долгая дорога в жизни. Папа остановил машину как можно ближе к крыльцу.

– Не отдавай меня! Я вас ненавижу!

В этот момент мне хотелось дать Арсению пощечину, но я огромным усилием воли подавила желание. Нельзя было сорваться, ведь я продержалась так долго. Не проиграю. Не в этот раз.

Навсегда запомню, что чувствовала в тот момент. Завершилась война. Враг повержен, загнан в угол и ждет расправы, а флаг победителя красуется на Капитолии.

Папа вышел из машины, открыл дверь Арсения и расстегнул его ремень безопасности.

– Выходи!

Арсений истошно завопил, словно ведьма Банши, и бросил в папу рюкзак с вещами, что лежал на сиденье. Папа его поймал, спокойно поставил на землю и повторил:

– Выходи.

Но уж я-то знала, что скрывается за папиным приторно-спокойным тоном. Сколько злости, боли и страха. Чуть меньше, чем было во мне.

Кажется, Арсений задумал остаться в машине навсегда. Как будто его спина подверглась заклятию вечного приклеивания. Тогда папа схватил Арсения за руку и вытянул наружу.

– Оставайтесь здесь, – велел папа нам с мамой. – Я сам его отведу.

Папа поднял худенького Арсения на руки и понес в сторону дверей детского дома, на пороге которого ждали воспитатели.

– Отпусти меня! Я хочу обратно! Нет! Я не пойду туда!

Арсений вырвался из папиных рук и подбежал обратно к машине. Он распахнул дверь переднего сиденья, где была мама, и, упав на колени, прошептал:

– Не отпускай меня. Ты же знаешь, что там мне не выжить. Мама…

Папа подбежал к нему и оттащил от машины. Следом подошли воспитатели и охранник.

– Мы с ним справимся, – сказала воспитатель, и положила руку на плечо папе, смотревшему, как Арсения несет к детскому дому охранник, подняв его словно пушинку. – Уезжайте. Вы много пережили.

Словно одержимый, Арсений выкручивался, заламывал руки, пинал охранника и кричал. В этот момент он был похож на дикого звереныша, загнанного в ловушку и понимающего, что его ожидает впереди. Хоть я и не была ни в чем виновата, но почувствовала укол совести. Я вертела головой, пытаясь прогнать этот самый назойливый голос. Не в этот раз, совесть. Только не сейчас!