Птицы молчат по весне

* * *

Полчаса спустя в камине уютно потрескивали поленья, и промозглая сырость в гостиной понемногу уступала место приятному теплу. Стол был покрыт нарядной камчатной скатертью, а из трактира принесли горячий бульон со слоёными пирожками, запечённую форель, бутылку белого вина. Иван позаботился даже заказать шоколадное пирожное для графини, а воротившись, принялся спешно ставить самовар.

– Я обычно не обедаю и не ужинаю дома; если же это случается, то Иван берёт всё в трактире неподалёку, – извинился Всеслав в ответ на любопытный, вопросительный взгляд Анны. – Мы не завели здесь даже кастрюль, а плита не растапливалась, по-моему, ни разу. Я ведь часто уезжаю.

Анна сидела на диване, закутавшись в коричневый халат из мягкой, тёплой верблюжьей шерсти. Он был ей настолько велик, что графиня, пожалуй, смогла бы завернуться в него, как в одеяло. При свете свечей и аргандовой лампы Анна уже казалась даже слегка порозовевшей, а когда они нечаянно встречались глазами, щёки её начинали рдеть. Всеслав настоял, чтобы она согрелась, закусила и выпила немного вина, прежде чем начать какие-то объяснения. И без того было ясно, что не просто так графиня Левашёва на ночь глядя, без приглашения прибыла к малознакомому мужчине.

– Итак, – начал он после того, как Иван убрал со стола, – как бы ни была вам неприятна эта тема, по-видимому, её не избежать: я догадываюсь, графиня, что на вас снова было совершено покушение. К счастью, вы не пострадали. Полагаю, вам нужна моя помощь?

Анна подняла голову и взглянула ему прямо в глаза как-то удивлённо и недоверчиво, будто ожидала совсем других слов.

– Вы всё ещё на меня сердитесь за те слова? Но я… Я думала… Когда я только вошла, то хотела сразу сказать, но вы не дали мне такой возможности…

Теперь пришла очередь Всеслава смутиться и побагроветь; не дожидаясь его ответа, графиня быстро продолжала:

– Вы были правы, во всём правы: меня хотели убить! Муж, мачеха, Элен, да даже Люба – все, все меня предали! Прошлой ночью…

Всеслав был не в силах усидеть на месте: он вскочил и принялся расхаживать по комнате, пока Анна подробно описывала ему произошедшее в стрельнинском поместье Калитиных. Надо отдать должное – она, по-видимому, обладала совершенной памятью художницы и великолепным вниманием к деталям. Закрыв глаза, он слушал и вспоминал комнату с обоями в синенький цветочек и мольбертом, бородатых людей, вооружённых ножами, запах немытых тел, вкус крови на клыках…

– Это был волк, снова волк! – взволнованно говорила Анна. – И ещё ворон! Я знаю его – он прилетал ко мне раньше, ещё до моей свадьбы, когда был жив папенька… Но теперь они пришли вместе, а потом исчезли… Ранним утром, ещё затемно, когда народ разошёлся, я вышла из сторожки и пешком отправилась в соседнюю слободу, но моих спасителей больше не видела. Я наняла мужика с телегою, чтобы добраться до города; мы ехали очень долго, шёл дождь… Потом я пересела на извозчика и приехала к вам.

Теперь Полоцкий представлял себе всю картину прошлой ночи – не ведал только, каким образом у Анны получилось сделать так, чтобы волк и ворон бросились её защищать… Похоже, графиня и сама этого не понимала до конца – а вот Злата ничуть не ошиблась по поводу необыкновенных способностей дочери! Злата знала про неё всё, хотя видела Анну лишь несколько раз в жизни! Вот странно: удивительный магический дар графини Левашёвой сильно отличался от колдовства мавок. Уж не потому ли, что Анна была наполовину мавкой и наполовину – человеком?

Занятый этими мыслями, он почти перестал слушать, что она говорит, а вместо этого лихорадочно прикидывал, можно ли талант Анны как-то применить для спасения Златы? Что сделают сёстры-мавки и сама Праматерь, если узнают, что в их роду появилось столь удивительное существо?! Захотят забрать её к себе? Сёстры, вопреки тому, что болтали о них в деревнях и сёлах, никогда не крали обычных девочек и девушек, ибо те для мавок были бы бесполезны. Но Анна!.. И ведь она сама не знает и не понимает своей природы!

– Теперь для родственников я считаюсь мёртвой, – дрогнувшим голосом продолжала Анна, – хотя, кто знает, если под развалинами дома не обнаружат тела, Левашёв и мачеха, вероятно, поймут, что я выжила. Я не уверена, но, возможно, это дело одного-двух дней.

– Разумеется, домой вам никак нельзя! – откликнулся Всеслав, с трудом заставив себя вернуться к насущным проблемам. – Вы пока побудете здесь, у меня, а потом…

Он умолк, снова встретив её удивлённый, непонимающий взгляд.

* * *

Что-то было не так. Что-то в их разговоре шло совсем не туда. Почему он всё время думает о чём-то своём? Вместо того чтобы, наконец, обнять Анну, как в первую минуту появления в его доме, признаться ей в любви? Ей ведь не почудилось – лишь только князь Полоцкий оказался на пороге, он прижал её к себе, что-то прошептав – она не расслышала, что именно. Но он был так близко, обнимал её так крепко, что она слышала, как стучит его сердце… А потом поспешно отпустил, принялся беспокоиться о её здоровье, безопасности – и ни слова о любви! Или князь всё ещё обижен на те грубые слова? А может, он стесняется любви к замужней даме? Так надо сказать, что с графом Левашёвым они были и остались чужими, да ещё ненавистными друг другу людьми, что их брак оказался чудовищным недоразумением!

Только вот найти подходящие слова отчего-то было невероятно трудно. Анна мучительно подыскивала их, а язык будто прилип к зубам: как же тяжело, будучи женщиной, откровенно говорить о своих чувствах! Ну отчего Вацлав Брониславович не поможет ей?!

А он вдруг поднялся с места и протянул ей руку.

– Вижу, графиня, вы совсем устали и желали бы отправиться почивать. Иван уже постелил вам в спальне; если же вам что-нибудь понадобится, просто скажите. А завтра я отправлю Данилу, моего управляющего, разыскать вам девушку для услуг – не волнуйтесь, я ему полностью доверяю. Он никому не скажет о вас ни слова.

При этих словах слёзы выступили у неё на глазах: Анне тут же вспомнилась Люба, которой она тоже полностью доверяла… Она даже не ожидала, что предательство горничной станет таким болезненным ударом, однако теперь ни одному слуге на свете, даже самому преданному, Анна не смогла бы поверить. Она попыталась отогнать эту мысль, но лишь горько разрыдалась. С той самой минуты, когда Любаша поведала ей о планах мачехи и мужа, Анна ещё не пролила ни слезинки; теперь же остановиться оказалось невозможно.

Она почувствовала, как Вацлав Брониславович усадил её обратно на диван. Он примостился рядом и смущённо уговаривал её не расстраиваться и выпить немного вина. Но, наверное, её усталые нервы, натянутые как струна, не могли более выдержать… Полоцкий замолчал, без слов обнял Анну – какими же сильными и тёплыми были его руки! – и привлёк к себе, ласково покачивая, баюкая, словно ребёнка.

– С вами больше ничего не случится! – прошептал он. – Пока я рядом, вас никто не обидит!

Она потянулась к нему в ответ, сжала в ладонях его лицо, порывисто и страстно запустила руку в его густые чёрные волосы… Как же хорошо, что он всё-таки решился, теперь не придётся ничего объяснять…

* * *

«Наверное, все они в какой-то мере обладают этим даром, – отрешённо думал Всеслав, сжимая Анну в объятиях, в то время как она жадными поцелуями буквально впивалась в его шею и плечи. – Никто не может противиться их страсти. Никто не может перед ними устоять»… Анна была так красива – как ни одна из светских дам, которых он встречал здесь, в Петербурге. И в ней, так же, как и в Злате, звучала эта обольстительная, будоражащая музыка летнего солнца, леса, природы, волшебства… Она так похожа на Злату, просто одно лицо! Как же раньше он не замечал, что Анна – копия своей матери! Как будто нечто, против чего он был бессилен, некая ворожба, присущая Анне и Злате, молчала до сих пор – а теперь расцвела со всей силой!

Он зарывался лицом в её волосы: они пахли, точно душистые лесные травы, а кожа её была нежна, как цветок, нагретый солнцем. В её голосе он слышал пение утренних птиц, а миндалевидные глаза меж длинных чёрных ресниц светились, будто тёмные очи озёр, отражающие луну… Совсем как у Златы.

Злата… Боже, что он делает?!

Всеслав попытался отстраниться, но это оказалось нелегко: в объятиях мавки всякий человек теряет собственную волю. Никто не может противиться её страсти, никто не может перед нею устоять…

Но ведь Анна – не мавка! Она ничего не знает про них и даже не умеет пользоваться собственным магическим даром! Эта мысль вернула его к действительности; Всеслав глубоко вздохнул и сжал руки Анны в своих ладонях.

– Анна Алексеевна, – попытался он выговорить, но получился какой-то хриплый шёпот.

В ответ графиня Левашёва засмеялась воркующе-тихо, будто горлица, скользнула к нему ближе и коснулась его щеки нежными, точно лепестки ландыша, пальчиками. Всеслав потряс головой, чтобы избавиться от наваждения.

– Анна Алексеевна, прошу вас, подождите…

– Что ты? – прошептала она в ответ. – Не говори ничего… Молчи…

Всеслав едва не застонал: так эти интонации напомнили их со Златой безумные, страстные до саднящей боли, ночи. Он всегда предчувствовал её уход! Но сейчас – нет, нет, так нельзя!

Он молчал, употребив всю волю, чтобы не откликаться на ласки. Затем собрался с силами и приподнялся.

– Графиня. Я не прошу простить меня за что, что произошло, но… Я не могу остаться с вами этой ночью.

Она вздрогнула, поспешно отстранилась и потянулась за валяющимся на полу халатом. Князь Полоцкий видел, как матово-смуглое лицо Анны – да, это снова была графиня Левашёва – покрылось горячечным румянцем. Он поспешно отвернулся: таким молодым и прекрасным было её смуглое, стройное тело, освещённое багровыми отсветами догоравшего камина. Если он станет смотреть на неё – пожалуй, снова не выдержит!

– Ч-что? Почему вы так?.. – её голос по-детски дрожал – казалось, она готова была опять расплакаться. – Князь, я ничего не понимаю. Я пришла к вам, как к единственному защитнику… Больше мне некому довериться.

Чувствуя себя последний скотиной, Всеслав опустился на колени перед атласным диваном, на котором он минуту назад едва не совершил, по его же мнению, бесчестный поступок… Он зажмурился. Кого он так страстно желал только что – Анну или свою возлюбленную Злату? Или обеих – потому что никто не может перед их чарами устоять?! Но ведь он, государь волкодлаков, не должен бездумно поддаваться колдовству, словно отрок, впервые встретивший мавку или русалку на своём пути?

* * *

Анна в замешательстве смотрела на Вацлава Брониславовича, забыв даже оскорбиться. Она уже готова была позволить ему назвать её своей, раз и навсегда! Ведь он же сам обнял её и увлёк на это узкое, неудобное ложе!

Князь стоял рядом на коленях, покорно опустив глаза, точно на молитве. Анна тряхнула головой, убирая с лица растрепавшиеся кудри.

– Отчего вы не хотите быть со мной, отчего?! – её голос звенел, как струна. – У меня нет мужа, граф Левашёв – чужой мне человек! Эти дети, что вы видели, они вовсе не…

Полоцкий схватил её за руки.

– Молю вас, Анна Алексеевна, остановитесь! Вы вовсе не должны мне что-то объяснять, и я не имею права на ваши семейные тайны! Я не хочу, чтобы вы сейчас сгоряча рассказали то, о чём будете жалеть впоследствии.

Вообще-то он был прав: не стоило обнажать тайны сестры перед чужим для Елены человеком! Но разве Элен заслуживала деликатности со стороны Анны? К тому же Вацлав Брониславович скоро станет для неё самым близким существом – тогда он, конечно, имел бы право знать всё.

А он, меж тем, продолжал:

– Графиня, мы обязательно должны быть более откровенны друг с другом, но сейчас момент для этого крайне неудачный. Я повёл себя, как… – он запнулся. – Мне нет прощения.