Анастасья. Парижский роман

Анастасья где-то слышала, что всё начинается с числительных: поначалу не можешь правильно склонять трёхзначные числа, а потом… Кажется, это «потом» для неё уже наступило. Французский и английский требовались постоянно, а в русском необходимости практически не было.

А с кем разговаривать по-русски? Тёти Мары давно нет, а Рафаэль, хоть и свободно читает на русском, никогда не беседует с ней на её родном языке. Впрочем, на каком бы языке он с ней ни говорил, всё равно её постоянные командировки – как пропасть в этом далеко не регулярном общении! L’enfer c’est les autres – так, кажется, у Сартра? En fait, l’enfer c’est juste lui![8 - Цитата из пьесы французского писателя и философа Жан-Поля Сартра (1905—1980) «За закрытыми дверями» (Huis clos): «Ад – это другие», и вариация на эту тему: «Ад – это именно он».] Да, ещё немного, и она действительно начнёт даже думать на французском…

Сидя в своём номере отеля в Монреале, который, за исключением цветовой гаммы, мало чем отличался от того, где она обитала месяц назад в Коста-Рике, Анастасья прокручивала в голове прошедший день. Всё как обычно: абсолютно пустая встреча в офисе Global Alternatives – благотворительной организации, миссия которой осталась для неё загадкой, нудный тренинг по использованию соцсетей, а затем онлайн-совещание с её начальником Ги Шульцем, озабоченным предстоящим гала-ужином в Гран-Пале[9 - Гран-Пале, или Большой дворец (Grand-Palais) – крупный выставочный центр в Париже, построенный для Всемирной выставки 1900 года.]… О, если бы она могла оказаться дома, в Париже!

Устроившись в большой, но совершенно неудобной постели со странной плоской подушкой, она знала, что всё равно не заснёт. Лучше уж как-то себя занять, чем поддаться чёрным мыслям… Соцсети – нет, только не это! Может, включить какой-нибудь фильм? По-хорошему, надо бы выспаться: завтра начальник может позвонить с утра пораньше, у него в Бельгии рабочий день будет в разгаре. А потом снова сиди на этом дурацком тренинге с неформалами-экологами, делая вид, что собираешься немедленно спасать весь мир… Рафаэль сформулировал бы это именно так – значит, она думает не только на его языке, но и его фразами… Полная каша в голове!

«Всё смешалось в доме Облонских…» Так любила говорить тётя Мара… Откуда это? Достоевский?.. Одно время под влиянием Рафаэля Анастасья довольно много читала, но потом бросила это дело. Зачем, ради чего? Она всё равно никогда не будет равной ему и останется всего лишь ученицей, внимающей своему сенсею. Ей не сравниться с Марианной Обенкур – женщиной, когда-то имевшей над ним такую власть… Недавно она прочитала, что знаменитая миллиардерша вовлечена в крупный скандал: кажется, её подозревают в уклонении от уплаты налогов… Интересно, а что он думает об этом?

«Все смешалось в доме Облонских…» – да ведь это же Толстой, «Анна Каренина»! Открыв компьютер, Анастасья немедленно набрала в Интернете название… Она не помнила, читала ли когда-нибудь этот роман. Может быть, в школе? Да, то было в другой жизни…

***

Доктор Гросс оказалась именно такой, какой Анастасья ожидала, – типичной породистой парижанкой: угловато-худая, неброско одетая, с неухоженными волосами и без грамма косметики. Однако её лицо выражало не характерное превосходство и равнодушие, а так необходимую для психотерапевта душевную теплоту.

– Итак, мадам Беккер… Извините, Анастазья?! – Как и все французы, доктор Гросс произносила её имя именно так; впрочем, Анастасья давно привыкла к этому звонкому «з» и ударению на последний слог. – Так на чём мы остановились?

После недавнего перелёта из Монреаля Анастасью клонило в сон: разница во времени по-прежнему давала о себе знать, но сейчас надо было сосредоточиться.

– Доктор Абаду, к которому я обращалась из-за головной боли, считает, что это психологическая проблема… – начала она, стараясь как можно нейтральнее сформулировать то, что её беспокоило. – Я уже полгода не могу нормально спать, голова просто раскалывается. Таблетки не помогают. Ещё бывают неприятные сны… Но лучше я потом расскажу поподробнее.

– Как вам будет угодно. В любом случае, прежде чем переходить к выбору терапии, мне необходимо знать о вас как можно больше. Обычно я сразу предлагаю пациентам рассказать о себе всё, что они считают нужным. О чём бы вы хотели мне поведать?

Такое начало оказалось неожиданным, и Анастасья почувствовала холод протёртого кожаного кресла, которое ей предложили.

– Хорошо. – Она представила, что проходит собеседование с потенциальным работодателем. – Мне тридцать шесть. Закончила магистратуру Ля Гранд-Эколь – я имею в виду парижский Институт политических и социальных наук. Работаю в международной благотворительной организации, много путешествую. Командировки по всему миру, очень утомительные: только что вернулась из Канады, а до этого была в Коста-Рике и в Индии. Жуткий график.

– Понимаю.

– Что ещё?.. Я родилась в России. Да, я знаю, что советуют обращаться к русскоязычным психотерапевтам, но у меня нет времени на поиски… К тому же я очень давно живу во Франции… Да, почти пятнадцать лет.

– Конечно, – согласилась доктор Гросс, – терапия была бы более эффективной, если бы проводилась на вашем родном языке, хотя ваш французский безупречен. Однако вы абсолютно правы: лучше на французском, чем вообще никак!

– Совершенно верно. Не знаю, что ещё надо рассказывать… – В этот момент Анастасья подумала, что, наверное, пришла зря: эта француженка вряд ли сможет понять её загадочную русскую душу – если даже сам Рафаэль, так хорошо знающий Россию, уже десять лет не может этого сделать. – Может быть, вы зададите мне вопросы? – предложила она.

Доктор Гросс охотно пришла на помощь:

– Расскажите о вашей семье!

– Я не замужем, вернее разведена. Никаких связей с бывшим мужем не поддерживаю, это был очень недолгий брак. Собственно, Беккер я по мужу, моя русская фамилия Белкина.

– А ваши родные живут в России?

– О, я с ними мало общаюсь… – Анастасья действительно уже несколько месяцев не звонила матери в Россию и только теперь вспомнила об этом. – Меня воспитала тётя. После смерти отца мать вторично вышла замуж и родила четверых детей. В общем, я оказалась ненужной – меня отправили к тёте… Это была замечательная женщина, я очень её любила. К сожалению, десять лет назад она умерла…

– Кого вы считаете самым близким человеком теперь? – продолжала участливо интересоваться мадам Гросс.

– Близким человеком? Как вам сказать… У меня, конечно, есть друзья здесь, в Париже, но…

Психотерапевт смотрела на неё с такой теплотой и вниманием, что неожиданно для себя самой Анастасья решила пойти ва-банк: поймёт мадам Гросс или нет, но каждый сеанс как-никак стоит двести евро!

– На самом деле в этом главная проблема… Два моих брака – гражданский и официальный – расстроились, потому что… В общем, из-за меня самой, вернее из-за чувства к одному человеку.

Вот, она это сказала! Наверное, помогла очередная прочитанная глава «Анны Карениной»… Продолжать было легче:

– Я даже думаю, что это не обычное чувство, а наваждение, почти умопомешательство. Нет, я не ненормальная, но… Одно время мне казалось, что я его люблю и что это взаимно. Но… Его представления о жизни очень отличаются от моих. Кроме меня у него было много женщин – да, я далеко не единственная, и даже сейчас… И всё равно, когда я его вижу… – Она умолкла; дальше слова как-то не складывались в предложения.

– Что вы чувствуете, когда видите его?

Анастасья уже жалела, что так легко вывернула себя наизнанку, но теперь надо было идти до конца:

– Что я чувствую? Что живу. Что я не одна. Что, пусть я и не чистокровная парижанка, здесь мой дом. Но это только иллюзии – вы понимаете, о чём я говорю?..

***

Бельвиль…

Какой музыкой когда-то звучало для него одно только название этого квартала, самого парижского из всех парижских! Стоя на смотровой площадке у входа в Бельвильский парк, Борис Левин со смешанными чувствами вглядывался в очертания любимого, но уже чужого для него города. Как и прежде, под крышей павильона образца восьмидесятых – уродливого сооружения, щедро украшенного настенными надписями, – тусовалась местная шпана. Крошечный террасный парк, чудо ландшафтного искусства на уступах скалистого холма, радовал красками осенней листвы и ароматами последних цветов.

Стоило спуститься по лестнице, миновать несколько площадок с увитыми плющом арками, и он окажется на улице Куронн… Потом узенькая Шевро, а там до дома, где когда-то жил его приятель Анри, рукой подать! Сколько же раз, выйдя из метро «Пиренеи», он проходил этим маршрутом! А ведь они как-то незаметно потеряли друг друга из виду. Надо бы созвониться, встретиться по-человечески… Или Анри давно его забыл?

За эти десять лет в Бельвиле, кажется, ничего и не изменилось, разве только надписей на стенах прибавилось… Да ещё эти «жёлтые жилеты» с их митингами и бесчинствами! Многолюдные демонстрации из-за налогов и изменения скоростного режима – очень по-французски! Впрочем, Борис, а ещё больше его жена Лена, боялись скорее забастовок транспортников, которые в последние годы сотрясали всю Европу. Он приехал в Париж на три месяца – чудом выбитая в институте командировка для написания докторской диссертации – и теперь сам не верил, что снова оказался в местах своей студенческой поры…

Погрузившись в прошлое, Борис на какое-то время почти забыл о главном – своей книге. Пять лет он корпел над капитальным трудом – монографией о советско-французских отношениях в годы Второй мировой войны. Левин наконец договорился опубликовать книгу во Франции: мадам Шазаль, один из лучших специалистов по России, лично обещала помочь… Это будет отличная, по-настоящему прорывная вещь – хоть сценарий для фильма пиши!

Но сейчас, неподвижно застыв на бельвильской смотровой площадке, Борис не думал ни о «Сражающейся Франции»[10 - La France сombattante – «Сражающаяся Франция» (изначально «Свободная Франция») – патриотическое движение, созданное за рубежом генералом Шарлем де Голлем с целью освобождения Франции от фашистской Германии. Примкнувшие к этому движению военные образовали Свободные французские силы.], ни о де Голле, ни об уникальных архивных документах, которые отыскал за эти годы… Рассеянно вглядываясь в туманную дымку парижских крыш, он как вчера видел перед собой хрупкую девушку с веснушчатым лицом и золотисто-рыжими волосами. Она стояла на этом самом месте, в васильково-голубом платье под цвет её глаз. Юная, трогательно-серьёзная, но всегда готовая рассмеяться от души… Анастазья! Да, кажется, французы произносили её имя именно так.

***

Дома, наконец-то дома!

После непростого сеанса у психотерапевта Анастасье хотелось скорее вернуться в любимый пятнадцатый округ, где её работодатель – SOS World – снимал ей небольшую симпатичную квартиру. Поезда метро опаздывали, везде сновали полицейские, и обстановка отдавала нервозностью: в эту субботу ожидались очередные уличные выступления.

К счастью, в её личном рае – респектабельном и тихом уголке Парижа – всё выглядело неизменным. Один вид элегантных, заботливо разлинованных улиц, где никакое здание не превышало размерами соседнее, а орнаменты и резные двери удивительно сочетались друг с другом, приятно успокаивал. Зимой, когда ветви были голыми, из маленького скверика у метро виднелась Эйфелева башня, краешек её проглядывал и из окна квартиры, расположенной на шестом этаже. Порой Анастасья проклинала почти игрушечный старинный лифт, в котором с трудом помещалась даже она одна… И всё равно каждое свидание с этой квартирой вызывало в ней самые тёплые чувства.

«Тёте наверняка понравилось бы здесь…» – думала она, глядя на привезённый из Тамбова портрет Мариетты Георгиевны в так любимой ею тёмно-малиновой шляпе… Впрочем, тётя вряд ли одобрила бы многое другое.

И всё же думать о грустном не хотелось: ведь она, после этих изнурительных командировок, снова в Париже и уже виделась с Рафаэлем! Пятница – а сегодня именно пятница – всегда была их днём, и Анастасья надеялась, что вечером они снова встретятся в Сите-Ю.

Едва она вошла в квартиру, зазвонил телефон. Увы, это был не он…

– Анастазья, ?a va[11 - Выражение приветствия, означающее: «Как дела?» и «Всё хорошо». – Здесь и далее, если не указано иное, перевод автора.]? Надо срочно позвонить Анджеле в Нью-Йорк по поводу участия Гая Ричи! Я отправил тебе имейл. А кроме того, отчёт по Коста-Рике требует доработки… Меня очень тревожат эти беспорядки, они могут серьёзно навредить гала-ужину… Не верится, что на дворе две тысячи восемнадцатый, как будто Средневековье! Что там говорят? Может, позвонишь тому типу из пресс-службы Елисейского дворца?

Анастасья покорно слушала трескотню Ги Шульца, исполнительного директора SOS World – международной благотворительной организации, помогающей жертвам терактов. Её неутомимый шеф, который вызывал в ней восхищение и раздражение одновременно, обожал грузить всех срочными поручениями в любой день и час. И как этот кипящий энергией франко-немец находил время для чего-либо, кроме работы? А ведь у него как-никак трое детей! В отличие от Анастасьи, постоянно живший в Брюсселе Ги путешествовал немного: тринадцать лет назад после теракта в лондонском метро он потерял ногу и передвигался только в инвалидном кресле. Впрочем, через месяц он собирался приехать в Париж на благотворительный гала-ужин, от которого зависела почти треть бюджета их организации.

«Послушай, Ги, мы же договорились, что я возьму пару дней отдыха, эти командировки меня доконали! К тому же я только что была у доктора и хотела бы прийти в себя», – собиралась произнести Анастасья, но вместо этого неожиданно спросила:

– Ги, скажи, а что ты думаешь по поводу моих идей?