Клаудия Шиффер – когда-то, в начале девяностых, мой муж называл меня именно так. И мне льстило, что он так гордится моей внешностью.
Когда мы только познакомились, я была типичной девочкой-отличницей: светло-русые волосы, чёлка, аккуратный хвостик. Сергей настоял, чтобы я перекрасилась в «блонд» и распустила волосы по плечам, как тогда было модно. Мне подошло и понравилось, и двадцать с лишним лет я оставалась «платиновой блондинкой», не смея нарушить подсказанный мне образ.
Моя худоба, которой я сама немного стеснялась, тоже составляла предмет его гордости: он боялся, что я «запущу себя», поэтому лишний раз не заказывал мне десерт и нещадно гнал в спортзал. Впрочем, к себе он подчас относился не менее строго.
Подбирая вещи в магазине, я всегда ловила себя на мысли: а Сергей эту юбку одобрит? А эти сапоги? Мужу особенно нравилось, когда я носила платья-футляры и туфли на высоком каблуке, хотя они делали меня, и так высокую, просто дылдой. Что ж, я охотно закупалась всем этим в распродажи, чтоб не слишком обременять семейный бюджет. И до сих пор терпеть не могу эти пыльные примерочные …
Но в одном пункте, касающемся моей внешности, мы не сошлись. Это были ногти ногти. Звучит забавно, но это так. Муж настаивал, чтобы я делала изящный маникюр, ставил в пример других женщин: «Смотри, у Наташки какие ногти ухоженные!». Особенно он расхваливал «френч» – неброско и элегантно, но на худой конец был согласен и на классический ярко-красный маникюр. Однако я быстро поняла: либо ухоженные руки, либо ежедневная уборка и готовка – что-то одно, и постаралась донести это до Сергея. В конце концов он сдался и выбрал обустроенный быт: борщи и глаженые рубашки оказались важнее.
***
Конечно, это может показаться мелочным – зацикливаться на каких-то прихотях мужа, которые нормальные жены терпят годами. Но это ещё не всё.
Изменился мой круг общения. Мы постоянно ездили куда-то с друзьями Сергея: в походы, на море, на дачу. Мне это нравилось, но эти люди по-настоящему близкими мне не стали. А своих институтских приятельниц я быстро забросила: у многих родились дети, и Сергею казалось скучным общаться с «этими мамашами». Из подруг осталась одна только Наташа Иванова, моя одноклассница, у которой тоже не сложилось с детьми.
Но даже отсутствие друзей не самое страшное. Я боялась себе в этом признаться, но иногда мне даже казалось, что я – уже не совсем я. Я вдруг стала осознавать, что начинаю думать и говорить так, как Сергей – вернее, так, как он ожидал от меня. Привыкнув слушаться его во всём, я как будто постепенно впитала его жизненную философию, загнав глубоко внутрь собственные принципы и представления.
Однажды, когда мы возвращались из Турции, Сергей довольно некрасиво повел себя в аэропорту: не пропустил маму с плачущим ребёнком, просившую уступить нам очередь. Я стояла рядом, и мне казалось естественным пойти им навстречу, но я смолчала, а потом долго корила себя за это… Таких моментов становилось всё больше и больше, и это начинало давить на меня, но я отгоняла сомнения прочь, как назойливых мух.
В то далёкое время ничего не могло поколебать мою безусловную любовь к мужу: наша семейная жизнь, в которой, как я надеялась, вот-вот должен был появиться ребёнок, поглотила меня полностью.
В глазах других Сергей всегда был образцовым супругом. Да, надо отдать ему должное: он хорошо зарабатывал, покупал мне цветы и дорогие украшения, оплачивал кое-какие расходы моих родителей— всё это я ценила.
Мой муж действительно вполне нормальный, воспитанный в лучших советских традициях мужчина – не хуже, а даже лучше большинства моих знакомых. Просто в какой-то момент он для себя решил, что в нашей жизни ребёнок был бы лишним, – я не знаю, как и когда это произошло. Возможно, за все эти годы он привык к этой ситуации, и его всё устраивало. Но открыто в этом признаться, конечно, не осмеливался, а может, не считал нужным, о – до того самого рокового разговора…
***
После истории с ЭКО я долго приходила в себя. Сначала просто лежала в постели: не хотелось ничего. Потом ходила к психологу, пропила курс антидепрессантов, искала какие-то занятия, чтобы отвлечься.
Если бы я могла возобновить игру на фортепиано… Но увы, синтезатор мы так и не купили, а найти инструмент около дома не получилось. Теперь меня спасало чтение, из привычки ставшее пристрастием. Я перетащила к себе практически всю родительскую библиотеку, купленную ещё по советской подписке, и часами погружалась в переживания других, забывая собственные…
Тогда я в полной мере поняла, что депрессия – не каприз и не «модный диагноз». Это болезнь. Я проболела всё это время, не чувствуя вкуса пищи, не радуясь солнцу и не испытывая никаких желаний. Даже ради Сергея я не могла притвориться счастливой, как бы ни хотела.
В том, что произошло, я винила только себя: ведь это я не могу иметь детей, а не мой муж! Почему он должен страдать из-за моих проблем? Конечно, все эти годы я была так поглощена обследованиями, что уделяла ему недостаточно внимания, а ведь он так в нём нуждался! Иногда после бесед с психологом у меня появлялись мысли о том, что, возможно, в нашем браке что-то не так. Но я убедила себя, что это не вина Сергея, а только последствия моих медицинских мытарств. Я искренне верила, что главное в моей жизни – муж, пусть даже он не хочет идти на жертвы ради детей.
Я видела, что Сергей тоже переживал и даже слегка ошарашен тем, что произошло: теперь я могла часами лежать на кровати с книгой, забросив домашние дела и не реагируя ни на какие замечания. Он был так этим поражён, что начал мыть за собой посуду и даже пару раз пробовал убраться в квартире.
Однажды вечером, когда я, как всегда, лежала на диване с томиком Тургенева или Гончарова – в тот день не было занятий в институте, – муж пришёл домой раньше обычного. Мне торжественно вручили букет моих любимых чайных роз. Но это ещё не всё – Сергей решил сделать мне царский сюрприз:
– У нас полчаса – одевайся, едем в консерваторию! Я на Мацуева билеты купил! Может, накрасишься по такому случаю? Ириш, ну, ради меня!
Действительно, в тот вечер мы попали на прекрасный концерт и сидели на дорогих местах. Но, слушая Прокофьева и Чайковского, я постоянно ловила себя на мысли, что ни Сергей, ни я сама не получаем от этого удовольствия. Я чувствовала себя виноватой: муж ради меня пересилил свою нелюбовь к музыке! Тогда, где-то в глубине души, я начала надеяться, что, быть может, он когда-нибудь изменит и своё отношение к нашей бездетности…
***
Оправившись от депрессии, я со всей ясностью осознала: что бы со мной ни делали, от мечты о ребёнке я отказаться не могу. Это сидело внутри меня и не давало мне жить.
Один вид из окна на наш зелёный двор, кипевший детскими ордами, приводил меня в слёзы. Я перестала подходить к окну. Но спрятаться от детей стало невозможно: в Москве наблюдался настоящий бэби-бум. Казалось, они везде: в ресторанах, кино, торговых центрах, во взрослых поликлиниках! Я просто не могла смотреть на это, зная, что счастье материнства проходит мимо меня.
Из последних сил я предприняла ещё одну попытку. Теперь, после отказа от ЭКО, единственным вариантом оставалось усыновление или опека. Это требовало определённых усилий, но казалось абсолютно реальным. По телевизору постоянно показывали передачи: сколько детей в детдомах ждут своих родителей! Конечно, это будет не наш ребёнок биологически, но ведь мы его воспитаем!
В моей голове всё сложилось в готовую историю успеха, разработанную до мелочей: что делать, куда обращаться, какого ребёнка искать. Я провела часы в поисках информации, исследуя все тонкости этой процедуры.
Какой же наивной я была, думая, что, отказавшись от уникального шанса иметь собственного, биологически родного ребёнка, муж вдруг согласится на чужого!
Я потихоньку стала заговаривать с Сергеем об усыновлении – сначала осторожно, потом более откровенно: показывала специализированные сайты, предлагала съездить на разведку в детский дом. Сергей, помня об истории с ЭКО, не вступал в споры – больше отмалчивался или отшучивался, и даже пару раз посмотрел со мной ролики из «Пока все дома».
И тут неожиданно на меня обрушились наши родители: и свекровь, и моя собственная мама. В ход шли самые разные аргументы: «А если это ребёнок алкоголиков?», «Они все больные!», «Один приёмный мальчик зарезал своих родителей!». Последним аккордом стал звонок свекрови, которая сказала, что «батюшка усыновлять не советовал». Наверное, это она перепутала с ЭКО, но не важно.
Но главное, Сергей, сколько я ни пыталась, не хотел всерьёз обсуждать приёмного ребёнка. Как-то, придя с работы, он чуть не с порога заявил:
– Знаешь, я вот что думаю: тебе – да и мне – неплохо бы сменить обстановку. Ириш, правда, на тебя смотреть страшно, так ты исхудала! Надо как следует отдохнуть! Давай на Мальдивы в этом году слетаем, а? Я узнал, там есть спецпредложение, как раз в мой отпуск. Мы же давно хотели…
– Я не хотела. И я не устала совсем, честное слово…
– Ну, не хочешь – ладно. Согласен на Италию, Испанию или куда тебе ещё хочется. Выбирай!
Но в тот момент мне действительно не хотелось ничего – ни Парижа, ни Рима, ни Венеции… Тем летом мы, как обычно, поехали в Турцию.
Глава третья. Защитник
Недавно мы с Полом из городка, где жили в доме его друга, перебрались в Сан-Франциско. Наверно, логичнее было поселиться поближе к Кремниевой долине – ведь там живут многие клиенты и приятели Пола. Но мы всё-таки выбрали Сан-Франциско. Вернее, Пол выбрал Сан-Франциско ради меня: я хотела жить именно там. Не потому, что там очень красиво: эти холмы с их фантастическими видами и теперь снятся мне по ночам. Да, там действительно потрясающе, но в Калифорнии много красивых мест.
Главное, что Сан-Франциско – не пригород, не посёлок, не городишко. Это именно город – большой город, где есть парки, музеи, трамваи, метро и даже концертные залы! И тротуары, по которым ходят, и пешеходы, и уличные фестивали! И, кстати, немало бездомных и мусора на улицах. Но всё равно городская жизнь для меня сейчас как глоток свежего воздуха.
Пол арендовал небольшую квартирку на первом (а по-нашему втором) этаже, хозяева которой живут прямо над нами. Квартирка самая обыкновенная, но мне нравится район – Ричмонд. Когда-то здесь жила находилась солидная русская община, но теперь от её пребывания осталось немного: кажется, только церковь да пара русских кафе. Одно из них теперь уже закрылось. Но тогда я первым делом повела Пола именно туда – ему очень хотелось попробовать что-нибудь русское. И он немного разочаровался, что ничего особенного не обнаружил: равиоли с мясом, блины с лососевой икрой, мясо на гриле. Разве что борщ его немного удивил.
Надо сказать, что дома я практически не готовлю. Пол сам настоял, чтобы я этого не делала: он готовит сам, и неплохо. У него какая-то особая диета: в основном овощи и крупы, иногда мясо и рыба. Я в это не очень вникаю, но ем с удовольствием.
Я стараюсь побольше гулять, знакомиться с городом, ищу работу – в общем, прихожу в себя. Правда, у меня и сейчас хватает неприятностей: я пытаюсь развестись. Оказалось, что в нашем с Сергеем случае можно это сделать за границей: у нас нет ни детей, ни, фактически, общей собственности. В Сан-Франциско есть консульство, где можно оформить развод, но для этого нужно согласие мужа. А он не торопится его давать… Но я опять забегаю вперед.
***
Когда мы с Сергеем приехали в Калифорнию, мне уже исполнилось сорок. Тогда я думала, что между мной и мужем всё наладилось. Я как-то успокоилась, смирилась, что ли. Но не совсем.
Когда мы немного обустроились в нашей калифорнийской деревне, я опять взялась за своё. Узнав, что могу по моей страховке пройти новые обследования, я стала опять ездить по врачам. Меня это увлекло: появилось общение, освоила новые термины и даже снова замаячила хоть небольшая, но надежда.
Я всё-таки думала, что, если чудесным образом забеременею сама, Сергей не станет возражать. Он поначалу обследованиям не препятствовал – понимал, что мне нужно какое-то занятие.
Американские врачи, как и их русские коллеги, меня не особо обнадёживали: тоже говорили об ЭКО и предлагали привести мужа, но об этом не могло быть и речи…
В какой-то момент выяснилось, что для дальнейшего лечения – а мне назначили кое-какие процедуры, – моей страховки, оплаченной фирмой мужа, недостаточно и нужно доплачивать из своего кармана. Сергей без особого энтузиазма перевёл мне деньги на счёт.
Надо сказать, что в Америке я оказалась полностью на его содержании, ведь до этого в России худо-бедно зарабатывала сама. А тут приходилось просить у мужа не просто деньги, а много денег: то, что в Москве стоило тысячи рублей, здесь тоже измерялось тысячами, но уже долларов. И это очень, очень не нравилось Сергею.
Как-то вечером муж прямо заявил, что больше денег на обследования не даст. Он говорил, как обычно, спокойно и уверенно, но в его голосе появились новые, раздражённые нотки:
– Знаешь, Ир, всё, хватит: надо с этим кончать. Тебе ещё в России сказали, что шансов нет. Ну или очень мало. Это не моя вина, ведь так? Получается, что мы фактически швыряем деньги на ветер! Я зарабатываю не так много, ты же видишь, здесь не Москва – цены другие. Может, тебе заняться чем-нибудь ещё, не таким затратным? Фитнесом, что ли…