– Что-то не так? – он подался вперед, попытался встать на последнюю ступень, стать еще выше, сократить расстояние.
Я все еще мало соображала, что творю, мне просто не хотелось, чтобы он приближался, и я сделала все, чтобы этого не допустить. Растяжки у тела не было, от слов «деревянные мышцы», но поднять ногу достаточно высоко, чтобы хоть в живот его пяткой толкнуть, я смогла. Он не упал, только пошатнулся и отступил на две ступени вниз, потеснив того, кто поднимался вместе с ним.
Невероятное удивление – редкая эмоция на застывшем лице – я уже не видела, неслась по коридору обратно, прямо туда, откуда только что сбежала.
Женщины, как раз спешившие за мной, застыли, растерянно переглянулись и даже не попытались меня остановить, когда я протаранила их на полном ходу.
Странная уверенность, что в конце коридора есть еще одна лестница, вела меня вперед.
Лестница и правда была, только вела она не вниз, как мне бы того хотелось, а наверх, к скромной двери из некрашеного дерева, к которой я бросилась. Выбирать все равно не приходилось: либо я рискую проверить, что скрывается за этой дверью, либо смиренно отдаю себя в руки женщин в странных платьях и жуткого мужика. Мысль о мужике хорошо мотивировала.
Лестницу ступеней в десять я преодолела за секунду и всем телом врезалась в дверь.
Та вздрогнула, но не поддалась. Сердце у меня остановилось и отказывалось биться несколько долгих мгновений, пока я не сообразила потянуть потертую латунную ручку вниз. Замок сухо щелкнул, и дверь открылась.
К тому времени, как погоня добралась до лестницы, я уже надежно спряталась на чердаке, придвинув к двери старый, пыльный стул, которым кое-как заклинила ручку.
Только остановившись и немного успокоившись, осознала, что сердце бьется как сумасшедшее, легким катастрофически не хватает воздуха, а все тело трясет, будто в лихорадке.
Паника накрыла меня с головой, украв свет и на какое-то время оставив в полной темноте. Бюджетный вариант обморока на две секунды, в пакет услуг так же входит испарина, слабость в теле и легкое головокружение.
В дверь постучали.
– Селина, – мелодичный женский голос, дрожащий, с прорывающимися в каждом слове паническими нотками, – открой, пожалуйста.
Мне было плохо, тошно и страшно.
Пощекотав руку, по плечу скользнула длинная, светлая, преступно растрепанная коса.
Коса!
Не мое темное удлиненное каре, а самая настоящая коса.
– Селина! Это не смешно! – Второй голос, более хриплый, требовательный. Голос той пожилой дамы.
Мой затравленный взгляд метался по заваленному вещами помещению. Из путей спасения было только окно, но, добравшись до него, я с грустью вынуждена была констатировать, что спасения нет. Даже в своем собственном теле я бы не рискнула прыгать на булыжную дорожку с высоты третьего этажа.
– Селина, не заставляй нас выламывать дверь! Твой отец будет очень недоволен.
Я была уверена, что как раз-таки моему отцу на это будет наплевать, но промолчала. Я теперь была не совсем я, и эта мысль все крепче вгрызалась в мозг, рискуя лишить меня рассудка.
Вытерев вспотевшие руки о ночнушку, я еще раз оглядела чердак, разыскивая зеркало или хоть какую-то отражающую поверхность, чтобы узнать насколько сильно изменилась внешне. Втайне надеясь, что обретение белобрысой косы – единственное и последнее отступление от моей привычной внешности.
Зеркало найти не смогла, только его осколок. Узкий и не очень удобный, в котором за раз могли поместиться либо голубой глаз, либо маленький, чуть вздернутый нос, или розовые дрожащие губы с таким же дрожащим острым подбородком.
Бледные щеки и гнездо на голове я рассматривать не стала. И так понятно, что от загорелой здоровой брюнетки во мне не осталось ничего.
Я теперь была уже не я, а Рапунцель какая-то.
– Селина!
Мужик пока молчал, и я была ему за это очень благодарна. Мои нервы и так были на пределе, не хватало еще услышать этот рокочущий грохот его голоса.
Медленно опустив осколок на пол, отражающей поверхностью вниз, я обессиленно привалилась спиной к стене под окном.
– Селина!
Я не отвечала, я не была этой их Селиной, я просто хотела домой.
Наверное, уместнее было бы сейчас впасть в неконтролируемую панику, быть может, устроить истерику, упасть в обморок, в конце концов, а не сидеть здесь, чувствуя, как меня с головой затапливает отчаяние.
– Отойдите, – спокойный, ровный голос, от которого волосы на затылке шевелились, прекратил копошения за дверью.
Затишье перед бурей, почему-то решила я и не ошиблась.
Крепкая дверь, надежно сдерживавшая натиск жаждавших со мной пообщаться людей, в одно мгновение почернела, прорезавшись пылающими багровыми линиями, словно венами, и осыпалась на пол скромной кучкой пепла, а в дверном проеме, одергивая черные рукава кителя, стоял хмурый ужас, безошибочно нашедший меня взглядом своих страшнючих глаз.
Спрятав лицо в коленях, я просто надеялась, что это не он папочка несчастной Селины.
Этого я бы просто не вынесла.
Странное, болезненное оцепенение сковало меня, но это было даже к лучшему.
Я не дернулась, не вздрогнула даже, когда этот странный человек поднял меня на руки, не обеспокоилась нездоровой бледностью лица синеглазой женщины и совсем ничего не испытала, когда меня вернули в комнату, уложили на кровать и позволили-таки местному врачу вколоть мне какую-то гадость.
– Она нас не узнаёт, верно? – дрогнувшим голосом спросила женщина, комкая в руках платочек.
– Ни вас, ни, судя по всему, меня, – кивнул мой ужас, не отрывая от меня тяжелого взгляда.
«Не узнаёт»… это было так странно. Я не могла их узнать, потому что никогда прежде не знала, но говорить об этом не спешила. Происходящее казалось таким ненастоящим… фальшивым, что я просто не хотела участвовать во всем этом.
– Выпейте, – велел врач, поднеся к моим губам стакан.
Я выпила. Иногда я могла быть очень послушной.
– Вижу, я вовремя решил вас навестить, – у этого ужаса даже интонации были ужасные.
Обвиняющие, требовательные, пугающие до дрожи.
– Селина пришла в себя, это уже большой прогресс… – начала было престарелая дама, но осеклась, встретившись взглядом с его темными глазами.
– Из комнаты ее не выпускать, одну по возможности не оставлять и… – ужас поморщился, – покормите ее, смотреть страшно.
– Почти две недели без сознания, – с достоинством ответил врач, – не могли не сказаться на ее состоянии.
Я безуспешно боролась с сонливостью, навеянной на меня коварным снадобьем, и лишь вяло удивилась. Надо же, две недели…
Темнота оборвала мысли, стирая удивление и возвращая мне покой.