Мерный отзвук каблуков

– Пожалуйста, ваш паспорт.

Калиса достала паспорт и подала его медсестре.

– Подождите минутку.

В этот дождливый день в больнице не было ни одного посетителя. Только доктора и больные шныряли туда-сюда. Казалось, она окунулась в детство, когда настолько же чётко она ощущала своё одиночество в толпе.

– Палата 1048. 10 этаж. Держите пропуск, покажите его дежурному, чтобы он вас пропустил. И вот ваш паспорт.

Калиса поблагодарила её и медленно, скованная, отправилась к лифту. Кнопка загорелась жёлтым тусклым светом. Звонок. Двери открылись, девушка зашла, и они неторопливо закрылись за её спиной. Лифт ехал медленно и как будто издевался. Казалось, что всё окружение смакует её переживания в ожидании встречи. Двери не торопясь открылись на 10 этаже, и Калиса нервно и настороженно начала красться к палате отца. Стук высоких белых лаковых каблуков ритмично отражался от стенок и разносился эхом всё медленнее с каждым шагом девушки, напоминая замедляющийся, но неотвратимый обратный отсчёт. Стены давили на хрупкую фигуру девушки. Казалось, вот-вот – и она сломается от этого гнёта. Но больше всего её пугала дверь в конце коридора и звенящая отражённым светом ручка, такие манящие и отталкивающие одновременно. Девушка доползла-докралась до двери. Поправила волосы. Платье. Глубокий вдох. Толчок двери.

– Здравствуйте. Отец.

От былой робости и волнения не было и следа. В проёме стояла гордая, грациозная фигура. По лицу Лиса покатилась слеза.

– Привет. Как прогулка? Как мир?

– Вы знаете, всё чудесно. Советую вам там побывать.

– О, обязательно, как только выйду.

Мужчина начал тихонько посмеиваться, и по его лицу покатились слёзы. Дочь подошла и тихонько приземлилась на складочку кровати.

– Я так рад, что ты успела.

– Успела. Теперь я не уйду, пока ты не выздоровеешь.

– Нам тебя тоже не хватало. Мама обрадуется, когда увидит тебя. Она очень скучала.

– Не сомневаюсь.

– Ну, рассказывай, как твоя жизнь? Как ты освоилась?

– Ты знаешь. Прекрасно. Я сразу со всем разобралась. Со счетами, переездами, выбором выставок. Я всё оплатила. И за это я заплатить смогу.

– «Я заплатить смогу»… – произнёс мужчина и тихо засмеялся.

– Да, смогу. А что такого?

– Просто я вспомнил, когда ты была маленькая, ты так яростно хотела рисовать, что самостоятельно заработала на мольберт, краски и карандаши.

– Я тогда целый месяц работала на наших соседей, присматривая за детьми, крася заборы и ухаживая за цветами… Ты меня даже не остановил! Хотя всегда говорил мне, что нужно работать головой, а не руками.

– Я так тобой гордился. Тогда я узнал, что ты добьёшься всего, чего захочешь.

На секунду взгляд девушки прояснился, она со странным изумлением смотрела на отца, как будто узнала, что её цветок на подоконнике на самом деле принадлежит к давно вымершему виду и только он сможет возродить этот вид. Но потом снова лицо стало напускным и гордым, и по нему промелькнула мысль: «Нет, показалось». Они говорили несколько часов. Вспоминали старое. Узнавали, что произошло нового. Отец слушал её так внимательно, как никогда до этого. Часы посещения пролетели незаметно. Казалось, что человек заковал хрупкий цветок в ледяной кокон. А теперь обнимал его, медленно растапливая холодное стекло.

Часть 5. Бывший дом

В коридоре было тесно, темно и уютно. Первый поворот вёл в просторный зал, где было три двери в гостевые комнаты, которые не использовались неизвестно сколько лет. А второй в конце – на кухню, рядом с ней кладовка, туалет и лестница на второй этаж. На втором этаже были ещё две уборные и жилые комнаты: детская, отца, матери и родительская спальня.

Девушка почти по памяти проходила к своей, но… На этот раз она зашла в закрытую комнату на втором этаже возле отцовской. Её туда никогда не пускали. А когда она стала старше и комната стала иметь свободный доступ, Калисе просто было уже неинтересно, потому что все интересующие художницу предметы уже вынесли. Но сейчас… Вернувшись в дом детства… Ей хотелось узнать последний не раскрытый ею секрет этого места.

Вся комната была в пыли. Даже воздух в пространстве. Большая часть мебели осталась, но даже не была накрыта тканью. Всё: шкафы, стол, оконные рамы, – было сделано из крепкого тёмного дерева. Даже стены и пол были сделаны под него. Мебель и оконные рамы были украшены металлическими ручками и накладками на углы. Вся комната была погружена в тёмно-коричневые, бурые оттенки. Светлым пятном была пробковая доска с белыми рамами. Пробка была металлической, белой и холодной. От неё создавались неприятные ощущения. Но она являлась полноправной практичной частью этой комнаты, а потому выкидывать её было нельзя. Калиса рассматривала эту комнату, и она напоминала её отца. Такого же надёжного, твёрдого, но не отдающего холодом по своей сути. Холодностью отдавали только его планы на жизнь, как эта металлическая магнитная доска. Магнитная доска была единственным местом этой комнаты, которое понемногу теряло свою красоту. Она немного облупилась и начала искривляться. Девушка подошла к доске и дотронулась до неё. Холодно. Она подошла к столу. Проведя по ней рукой, она почувствовала надёжность, крепость, даже некоторое тепло. Из этой комнаты не хотелось уходить. Но ей уже пора ложиться спать, чтобы завтра, бодрой, нарисовать новую картину. И девушка направилась в свою бывшую комнату.

Детская комната Калисы была изрядно изменена. Родители поменяли старую мебель на новую. Нигде не было пыли, даже на зеркале. В углу была небольшая сценка для моделей и натюрмортов, а посередине новый мольберт, краски, кисточки и карандаши. Всё как будто ждало её всё это время. Готовилось к её приходу.

Калиса подошла к мягкой кровати со свежей постелью и плюхнулась на неё, совсем как в детстве после утомляющего дня. Как она скучала по этому чувству! Вечерний свет пробивался из маленького круглого окошка наверху. Как ни странно, Калисе нравилась её комната, хоть там и было довольно темно. Она всегда была полусонная и уютная. Совсем как состояние, в котором Калиса доползала до кровати, будучи маленькой. А повернув голову, всегда можно было увидеть на тумбочке поднос с бутербродом и запиской «Поешь, когда придёшь». Калиса по привычке повернула голову. И да. Поднос был там. И вечная записка тоже. Единственное, что отличало характер комнаты от того, что было в детстве, – это мольберт, стоящий в ней.

Калиса с детства обладала фотографичной памятью и умела видеть красоту мира. Она любила рисовать на природе, поэтому брала мольберт с собой и рисовала дни напролёт, особенно летом. Ей нравилось найти пейзаж, натюрморт или человека, увидеть его внешнюю или внутреннюю красоту и вынести на холст. Но та первая картина, которую Калиса нарисовала взаперти и которая продалась за 500 долларов, была другого характера. И все продающиеся тоже. На них была чья-то смерть. Последний момент улетающей жизни или изувеченные трупы, застывшие в вечной агонии. Эти картины приходили к ней во снах с анатомической точностью, хотя девушка никогда не увлекалась строением человека. Но до каких-то пор ей было всё равно, пока она не почувствовала, что это снова не то, чем она хочет заниматься. Она хотела показать всю красоту мира во всех аспектах, а не только в мрачных тонах смерти. И тогда она рисует «Одинокую картину». На одной из выставок был представлен никому не известный художник. Лишь одна его картина. Возле неё было ещё две. И вокруг этих двух картин кружили люди в красивых смокингах и дорогих платьях. Картина неизвестного художника же была плотно окружена пустотой, такой, что, казалось, стоит зайти в неё, и у тебя зазвенит в ушах. «Одинокая картина» вызвала у публики смешанные чувства. Большая часть зрителей не приняла её, но те, кому она понравилась, были в полном восторге, и эта картина была куплена за 600 долларов. Калиса не хотела, чтобы её вновь отторгали, и снова начала рисовать те картины, которые приходили к ней во сне. Иногда эти картины приходили к ней в детстве. Её родители были жёсткие логистики, аналитики и технари. И их в высшей степени раздражало подобное «инфантильное» и «нелогичное» поведение дочери, но они всё же пускали её к себе в кровать. А когда Калиса засыпала, перекладывали её в детскую. Они всегда заботились о ней. Они хотели отличаться от своих семей. В семье Камиллы всегда судорожно экономили, но денег всё равно не хватало. Женщина очень беспокоилась об этом и поэтому много трудилась, впоследствии став врачом. Но её всегда влекли точные науки – и именно в тех профессиях, где заработок нестабильный. Лишь спустя какое-то время после встречи с мужем она смогла реализовать свою мечту и окончить университет. У отца Калисы тоже была мечта, он хотел быть следователем, но его родителям принадлежала какое-то время фирма. Они хотели её расширять и настаивали, чтобы сын непременно унаследовал её. И поэтому его научили отодвигать свои интересы в пользу компании, или, как понял мальчик, в пользу дела своей жизни. Также ему очень доходчиво объяснили, насколько важен стабильный доход. Это он внёс в свои отношения с женой. И оба родителя хотели передать своей дочке эту идею. Идею того, что счастье заключается чисто в деньгах и стабильности и совсем не важно то, что ты будешь каждый день заниматься нелюбимым делом и ненавидеть всё и всех вокруг. Они просто хотели позаботиться о дочке так, как могли. И даже купили дом, в котором была такая комната, которую хотела Калиса. Калиса хорошо помнит эту комнату. В ней многое обновилось, но она так же укладывала в сладкую дрёму. У девушки начали слипаться глаза, и она погрузилась в спокойный, безмятежный сон, перед этим стряхнув с себя туфли.