Праведный

Глава 1. Место непреступления

Малое у праведника – лучше богатства многих нечестивых

Из-за слепой изгороди усадьбы, сквозь шелест бесконечного дождя, пробивались приглушённые крики, а по серому, словно промокшему сукну, небу метались огоньки личных фонарей полицейских. Взволнованный голос из интеркома, приютившегося на витой ограде, словно уродливая родинка на лице миловидной девчушки, затараторил, заглушая шум:

– Димитрий Владимирович? Сейчас буду, подождите, я выйду к вам, провожу!

Димитрий докурил сигарету до самого фильтра, ощущая едкий дым в легких. Он раздавил окурок о кованый железный цветок на ограде, почувствовав, как холод влажного металла словно проникает под кожу, и сунул бычок в карман. Он запрокинул лицо, подставив кожу ледяным иглам дождя. Они кололи кожу, стекали за воротник. Дождь лил уже несколько дней без перерыва, и весь мир превратился в хлюпающую, промозглую трясину.

Он медленно выдохнул, и облако пара повисло в сыром воздухе. Закоченевшими пальцами он откинул с лица тяжёлые, влажные пряди, тронутые сединой, словно инеем. Взгляд на часы – 4:20 утра. Время, когда тело просит тепла и сна, а не этого ледяного ада.

Димитрий переминался с ноги на ногу, и с каждым движением ботинки с противным чмоканьем впивались в размокшую землю. Пальцы ног затекли, превратившись в ледышки. Воротник шерстяного пальто натирал шею, а в карманах, среди размокших крошек табака и твёрдых фильтров, его пальцы бесцельно искали хоть каплю тепла.

– Димитрий Владимирович! – Скрипнули ворота, и из-за решётки высунулось румяное, испуганное лицо рядового, похожее на спелое яблоко.

Следователь окинул оценивающе взглядом розовощёкого парня, от которого так и веяло запахом учебки и необстрелянной юности.

– Простите, что заставил ждать, – рядовой нервно копошился с застёжкой зонта, его пальцы плохо слушались. – Заблудился тут. Темно, дорожки размыло – не сразу выход нашёл.

Раскрыв зонт над Димитрием, паренёк засеменил следом, словно щенок. Видно было, он здесь впервые – и уж тем более при таких обстоятельствах. Димитрий кожей чувствовал его дрожь, слышал прерывистое дыхание: мальчишка боялся вызвать недовольство, словно от этого зависела его жизнь.

– Служишь у Петра Морфеевича? – хрипло и глухо спросил Димитрий. Он достал фонарик, и луч, словно тонкое лезвие ножа, разрезал пелену дождя.

– Так точно! Второй день… Ещё раз извините за ожидание. – Голос паренька предательски дрогнул, выдав весь его ужас.

Димитрий ускорил шаг, его длинные ноги легко преодолевали лужи. Рядовой едва поспевал, тщетно пытаясь удержать зонт над головой следака; его суетливые шажки контрастировали с уверенной поступью Димитрия.

– Где начальник? – луч фонаря выхватывал из темноты призрачные очертания кустов и дорожку к дому, тонувшую во мраке.

– Внутри.

– Опиши обстановку. – Приказ прозвучал резко, заставляя паренька вздрогнуть.

– Место предполагаемого преступления. Следов взлома нет, борьбы тоже. И… тела тоже нет. – рядовой говорил с одышкой, его слова вылетали прерывистыми порциями.

Димитрий резко остановился, развернулся к нему. Земля под ногами с тихим всхлипом поддалась его каблуку. Паренёк выпрямился в струну и покосился на старшего.

– Так зачем меня вызвали?

– Прибор жизнедеятельности показал, что хозяин дома мёртв.

Димитрий почесал подбородок; щетина, грубая и колючая, впилась в подушечки пальцев.

– Сам прибор нашли?

– Никак нет.

– Он в сети?

– Так точно. Но геолокация отключена.

Димитрий развернулся на каблуках, подошва скользнула по мокрой траве, и луч его фонарика, сорвавшись, описал в воздухе сумасшедшую восьмёрку, осветив на мгновение искажённое лицо рядового. Паренёк инстинктивно подхватил старшего за локоть, ощутив под пальцами мокрую шерсть пальто, и нечаянно стукнул себя жёстким куполом зонта по голове.

– Аккуратнее, здесь всё залило, – пробормотал рядовой, отстраняясь.

– Спасибо. – Димитрий отряхнул рукав. – Так ты говоришь, личный датчик работает и показывает, что хозяин дома мёртв?

– Да. Поэтому мы и вызвали вас. Предполагаемый мертвец-то ого-го какой человек – Председатель Новоградского Вече. Пётр Морфеевич считает, что это похищение.

Словно раскалённый гвоздь вошёл в грудь. В висках застучало. Сколько бессонных ночей Димитрий мечтал пробраться в эту усадьбу – перемахнуть через забор, обыскать гараж, проверить машины, порыться в документах… Найти хоть что-то, хоть одну зацепку, один кривой след, что намертво свяжет Председателя со смертью Марии…

Горькая, кривая усмешка, похожая на гримасу боли, тронула потрескавшиеся губы Димитрия.

– Но персональный датчик не может врать. Если была запись о смерти, значит, хозяин мёртв. – он сощурился, и вокруг его усталых серых глаз, похожих на осколки льда, проступила паутинка мелких морщинок.

– Да, кто ж его знает, всё-таки техника. Нет-нет да и сломается, – выпалил паренёк, пытаясь найти хоть какое-то логичное объяснение.

Димитрий остановился перед мраморными ступенями особняка. Чёрные, отполированные дождём, они казались входом в склеп. Он смерил взглядом рядового, заставив того съёжиться.

– Зовут-то тебя как?

– А, простите, забыл представиться. Степан Алексеевич Брусника. – рядовой выпалил своё имя.

Старший с трудом прикурил сигарету; зажигалка щёлкнула несколько раз, пока наконец дрожащий огонёк не осветил влажное, усталое лицо. Рядовой, судя по забавной фамилии, был из посадских или селян, служивших по призыву. Выдохнув едкий дым прямо в купол зонта, Димитрий сказал:

– Техника «Фарма электрик» на моей памяти ещё ни разу не ломалась. Ежемесячное обслуживание, пожизненная гарантия. У них все работает, за такие-то деньги! – он усмехнулся, и в этом звуке не было ни капли веселья. – Когда Председатель проходил последнее обследование?

– В начале прошлой недели. Так, секундочку. – Рядовой ткнул зонтом в старшего и вынул из-за пояса планшет. – Вот, во вторник, третьего ноября. В главной лаборатории на Площади Основателей, дом один.

Димитрий покрутил ручку зонта. Дождевые капли, срываясь с краёв, разлетались по кругу, словно хрустальные брызги.

– Тогда поломка исключена.

Степан вдруг всплеснул руками, вырвав зонт обратно.

– Ой, простите!

– Ничего. – Димитрий махнул рукой, сбрасывая с себя налипшую апатию. – Веди к Петру Морфеевичу. Послушаем, что он скажет, и посмотрим, что тут можно найти.

Старший потянул за холодную медную ручку. Брусника, всем телом ухватившись за край массивного дубового полотнища, с напряжением придержал её, пока Димитрий не протиснулся в щель. Вместе с ними в дом ворвался ноябрьский ветер, завывший в щелях и принесший с собой запах мокрой листвы и влажного камня.

– Офицеры, хватит шастать туда-сюда! – громоподобный голос Петра Морфеевича, донёсшийся из недр дома, казалось, вобрал в себя всю тяжесть и сырость утра.

Димитрий потоптался по мраморному полу, оставляя грязные лужицы в огромном холле, отделанном штукатуркой на средиземноморский манер. Его взгляд упал на зеркало в позолоченной, причудливо витой раме. Под ним стояла консоль из темного дерева. Он наклонился: на бархатной поверхности, будто на ритуальном подносе, лежали мужские кожаные перчатки 11-го размера, связка ключей и личный планшет. Димитрий ткнул пальцем в экран – устройство холодно вспыхнуло, потребовав пароль и биометрическую верификацию.

– Димитрий Владимирович, робот-поисковик уже запущен по дому. – Степан, приставив сложенный мокрый зонт к стене и оставив на штукатурке тёмную полосу, лихорадочно водил пальцами по экрану своего рабочего планшета. – Я внёс вашу учётную запись в его память, поэтому можете смело вести следственные мероприятия.

Димитрий оценил, что Брусника действует строго по учебнику, и показал ему палец вверх – жест, больше похожий на автоматическое движение, чем на одобрение.

– Почему так темно? – старший оглянулся через плечо, его глаза, привыкшие к уличному мраку, безуспешно впивались в густую черноту залов.

– Когда я выходил за вами, Пётр Морфеевич распорядился работать в ультрафиолетовом спектре. Ищут следы.

Димитрий затянулся, и кончик сигареты вспыхнул алым в полумраке. Он машинально стряхнул пепел в сложенную ладонь. Брусника, словно увидев кощунство, округлил глаза и в два шага принёс пластиковый стаканчик с потрескавшейся эмблемой городской полиции. Старший молча взял импровизированную пепельницу, ощутив лёгкий вес подношения, и расстегнул промокшее пальто, сковывавшее движения.

Он вертел головой, силясь разглядеть что-то в темноте. Лучи полицейских фонариков резали тьму, выхватывая из неё сцены, похожие на древние фрески, которые Димитрий видел во время своего давнего паломничества по святым местам Евразии. Прекрасные, строгие лики героев старинных книг с невыразимой любовью и безмолвной болью взирали на него с высоты. Сердце учащенно забилось, отдаваясь глухим стуком в ушах; ему почудилось, будто он слышит те самые песни, восхваляющие Господа, доносящиеся сверху, сквозь потолочные балки – эхо из другой, безвозвратно утерянной жизни. Димитрий съёжился, резко мотнул головой, пытаясь прогнать прочь наваждение прошлого.

– Димитрий Владимирович, разрешите включить свет? – где-то над головой, словно голос из настоящего, прозвучал неуверенный вопрос Степана Брусники.

– Думаю можно. Поисковик уже закончил с ультрафиолетом. – выдохнул Димитрий, стиснув зубы.

– Так точно.

В глаза ударил яркий, почти физический пучок света. Мир на мгновение пропал, оставив лишь белое пятно и резкую боль, вонзившуюся в затылок.

Брусника присвистнул, и этот звук был полон детского восторга:

– Ого, какая красота! Это же подволочная картина, да? На потолке?

Старший, морщась, коротко кивнул и направился на голос Петра Морфеевича. Роскошные ковры иранских мастеров приглушенно ухали под его мокрыми ботинками. Димитрий чувствовал, как ворс впитывает влагу и грязь, и это ощущение было сродни кощунству – топтать мокрыми ботинками чей-то титанический, вдохновенный труд. Но работа есть работа.

– А! Староверцев! – расплылся в улыбке-маске начальник полиции Новограда Пётр Морфеевич Кони. Он с трудом поднялся с огромного бархатного кресла и сделал шаг вперед. Ему преградил дорогу маленький, но коварный журнальный столик из красного дерева. Начальник, не заметив, задел ножку стола носком начищенного сапога, отчего в воздухе звякнул хрустальный подсвечник. Пётр Морфеевич нервно расправил плотно сидящий форменный сюртук, тщетно пытаясь вернуть себе достоинство, и протянул руку следователю – толстую, влажную ладонь с массивным золотым кольцом, впившимся в распухший безымянный палец.

Дмитрий в ответ протянул руку для приветственного рукопожатия. Тучный начальник чуть приобнял Дмитрия за плечо. Следователь кожей почувствовал, как Пётр Морфеевич тут же пожалел о своём порыве – шерстяная форма, чей воротник-стойка впивался в шею, моментально промокла, вобрав в себя ледяную воду с пальто Димитрия.

– Так что же вы не разделись? Брусника, помоги старшему снять пальто! Давайте, а то ведь и заболеть недолго. – В голосе начальника прозвучала неподдельная тревога, смешанная с досадой.

По телу Димитрия пробежал озноб, наконец-то пробившийся сквозь онемение. Он с силой потер ладони о плечи – мокрый хлопок рубашки противно прилип к коже.

– Показывайте и рассказывайте, – сказал Староверцев, и его голос прозвучал заспанно и устало, перекрывая церемонии.

Пётр Морфеевич снова плюхнулся в хозяйское кресло и с ритуальной медлительностью набил табак в резную деревянную трубку. Сладковатый дымок повис в воздухе, смешиваясь с запахом дорогой мебели и пота служивых.

– Значит, так, – его голос, окрашенный дымом, был низким и густым. – В два часа три минуты на спецпульт полиции поступил сигнал от личного монитора здоровья Бесстрашного Александра Гаевича. Прибор зафиксировал остановку сердца и, как это у них там… – Пётр Морфеевич защелкал пухлыми, мясистыми пальцами, пытаясь выудить из памяти термин, – прекращение мозговой деятельности. В два часа семь минут к усадьбе прибыл наряд полиции и страховой врач «Фарма электрик». По интеркому никто не ответил, и врач своей копией ключей открыл сначала ворота, а потом и дверь дома.

– Врач знал, что геолокация прибора отключена? – Димитрий впился взглядом в начальника.

– А, Брусника тебе уже все доложил? – в голосе Кони прозвучала легкая укоризна.

Степан, стоявший по стойке «смирно», вытянулся ещё больше, задержав дыхание, словно пытаясь стать невидимкой. Дмитрий лишь коротко кивнул, не отводя глаз от начальника полиции.

Пётр Морфеевич цокнул языком, выражая досаду, и продолжил, выпуская струйку дыма в сторону потолка:

– Так вот, открыли, значит, дверь дома. Со слов ребят, в помещении было темно, будто в гробу. Окна и ворота гаража – наглухо закрыты. Они обыскали весь дом, – Пётр Морфеевич обвел взглядом гостиную, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на суеверный страх, – и никого не нашли. Ни живого, ни мёртвого. Тогда-то врач и обнаружил, что геолокация прибора отключена.

– Где врач сейчас?

– В столовой, ожидает со специалистом службы безопасности «Фарма электрик». Чаёвничает.

– К ним приставлен полицейский?

– Обижаешь, – протянул начальник, и в его улыбке сквозил холодок. – Не дикари-с, протокол знаем.

– Почему решили, что аппарат отправил сигнал о смерти из дома, если геолокация была выключена?

– За десять минут до сообщения о смерти геолокация ещё работала, и Бесстрашный был дома. Сигнал был чёткий, с этой самой геометкой. Поэтому врач, как и положено, направился именно сюда.

– Выходит, на исчезновение Бесстрашного или его тела было отведено всего четырнадцать минут, – Димитрий произнёс это медленно, давая цифрам повиснуть в воздухе, наделяя их должным весом.

– Считать не разучился, – буркнул Кони, избегая прямого взгляда.

– Дом был пуст? Ни жены, ни детей, ни прислуги? – Димитрий шагнул ближе, его мокрая подошва бесшумно прилипла к паркету.

– Ни-ко-го, – процокал Пётр Морфеевич, растягивая слово. – Ни души.

Дмитрий опустил руку в карман за сигаретами, но схватил воздух – пальто-то с него сняли. Он с раздражением сжал кулак, сложил ладони на груди и огляделся. Его взгляд скользнул по дорогим безделушкам, по книгам в переплётах – везде царил идеальный, безжизненный порядок.

– Как же так? А охрана?

– Повторяю тебе, дом был пуст. Мы связались с женой и старшим сыном Бесстрашного. Дама сейчас в Граде Петровом, обновляет гардероб, да катается по заливу, а сын в командировке, в группе переговорщиков с афинскими борцами за независимость. – Начальник хмыкнул и потёр влажные, мясистые губы. – Вот так семья, а?

– У Бесстрашного, если мне не изменяет память, трое детей.

– Вообще-то четверо, но это секрет, – Кони подмигнул Дмитрию, словно приглашая в грязный кружок посвящённых. – Все младшие, в том числе и, гм… бастард – Бесфамильный Александр Александрович, сейчас в своих учебных заведениях.

– Интернат?

– Конечно. С глаз долой.

– Так, а что с обслугой?

– Мы связались с домоуправляющим. Бесстрашный вчера вечером дал приказание наготовить ужин и завтрак, закрыть все комнаты, кроме спальни и кабинета, на ключ и распустил слуг до утра. Охрану тоже отпустил. И наружку, и домовую. Распоряжение дано в четыре часа дня.

– Доклад был? – Димитрий наклонился чуть ближе, улавливая запах пота и дорогого одеколона, исходящий от Кони.

– Да, вчера в девять вечера была об этом запись в оперативном журнале.

– Ты подписал?

– А ты как думаешь, почему я тут, в четыре утра, в своём парадном мундире? – в голосе Петра Морфеевича прорвалась горькая нотка. – Если большая шишка мёртв, то моя голова полетит первой.

– Полно тебе! – отмахнулся Димитрий, но в его голосе не было убедительности.

– А если его похитили… – Пётр Морфеевич провёл пухлым пальцем по дрожащему второму подбородку, и в его глазах читался настоящий, животный страх. – Хана моей выслуге, разжалуют, буду рядом с Брусникой стоять под дождём, лыбу большакам давить, да пальто на вешалки вешать.

Димитрий почесал щеку, и тяжело выдохнул, выпуская из лёгких всю накопившуюся усталость.

– Я осмотрюсь, – сказал он, разрывая этот гнетущий момент.

Пётр Морфеевич театрально вскинул в воздух руки – жест, полный капитуляции и обречённости. Мол, власть теперь в твоих руках, следователь. Ищи.

Староверцев вернулся в холл. Медленно, почти ритуально, он прикрыл тяжёлую дубовую дверь, прислушиваясь к глухому щелчку замка. Пальцы сами потянулись к замочной скважине – провели по гладкой, ледяной стали. Ни единой царапины, ни малейшей зазубринки. Механизм не вскрывали. Это было первое «нет» в череде вопросов.

Он отвернулся к окну, отодвинув белоснежную тюль, похожую на саван. В стекло, как костистые пальцы призрака, стучали голые ветки столетних дубов, раскачиваемые ноябрьским ветром. Димитрий упёрся руками в деревянный подоконник, вглядываясь в его фактуру – ни следов, ни царапин, ни вмятин. Ничего. Тишина и чистота, которые кричали громче любого хаоса.

Следак достал из кармана брюк свой рабочий планшет, щелчком включил анализатор отпечатков. Встроенная камера холодным голубым лучом скользнула по стеклу, по лаковой краске рамы. Анализатор зафиксировал десятки отпечатков – настоящий расстрельный список от шофера до рядового Брусники. Дверь превратилась в проходной двор. Димитрий с раздражением занёс копию всех, кто касался входной двери, в дело №БАГ071162-02-03. Работа впустую.

– Могу я вам чем-то помочь? – Степан, словно тень, загородил собой проем окна, его голос прозвучал неуверенно.

– Да. – Димитрий поднял на него строгий взгляд – Почему дверь не обклеили защитной плёнкой? Базарный день, Брусника! Более ста фамилий! Половина из них – наши же полицейские!

Брусника замялся, его пальцы бесцельно зашевелились.

– Так это… приказа не было.

– Ты ж только из учебки, так? – голос Димитрия стал опасно тихим. – Первая глава «Неизвестные» за редактурой Смыслова. Цитируй.

Степан прикусил губу, его щеки запульсировали, налившись густым румянцем смущения.

– Офицерам полиции и/или следственной группе предписывается оклеить все входные/выходные проёмы, будь то двери, окна, лифтовые ставни, дверцы для животных, гаражные ворота, калитки и тому подобное защитной плёнкой «Покров», дабы отпечатки потерпевших и подозреваемых не были случайно или по умыслу стёрты и/или смазаны для проведения опознавания самими работниками, проводящими следственные действия. – выпалил Димитрий.

Брусника закивал, словно марионетка:

– Да, точно. А как калитку оклеить, если она из прутков?

Староверцев медленно выдохнул, пытаясь выдавить из себя раздражение.

– Каждый пруток, Брусника. Каждый. Замотать.

Степан пожал плечами и почесал лоб, словно эта мысль вызывала у него физический дискомфорт.

– Никакой плёнки не хватит…

Димитрий резко мотнул головой:

– Ты что, в казначеи метишь? Твоё дело – заклеивать, а не бюджет считать.

– Но отчёт-то мне потом писать, куда столько «Покрова» потратил! – взмолился рядовой.

Димитрий махнул рукой, отсекая ненужный спор. Воздух был наполнен горечью напрасной работы.

– Ладно, всё равно уже робот-поисковик был запущен. В скольких спектрах?

Степан, почувствовав смену темы, буквально нырнул в планшет, ища спасения в данных.

– Звуковой, инфракрасный, воздушный, ультрафиолетовый.

– Расшифровка когда будет готова?

– Расчётное – к двум часам дня. Пётр Морфеевич дал указание поторопиться.

Димитрий посмотрел на часы. Без трех минут пять. Долго. Слишком долго ждать. Каждая минута давила на виски.

– Ладно, – он с силой оттолкнулся от подоконника. – Пошли, посмотрим, что было в открытых комнатах. Где здесь кабинет Бесстрашного?

– Сюда, Димитрий Владимирович.

Сердце следака вдруг забилось сильнее, предательски громко затрепыхавшись в груди. Ещё чуть-чуть – и, чего доброго, из «Фарма электрик» позвонит вежливый оператор. Поинтересуются, всё ли в порядке с ним, нет ли жалоб, не требуется ли врач. Ох уж этот личный аппарат отслеживания жизнедеятельности – теперь и поволноваться по-человечески нельзя. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Димитрий проделал привычную дыхательную гимнастику, заставляя лёгкие подчиниться, а сердце – уняться. Напряжение медленно отступило, оставив после себя лишь холодную тяжесть в груди.

– Ладно, Степан, – его голос вновь обрёл стальную опору. – Открой дело №БАГ071162-02-03, там новый файл. Это снятые мной отпечатки с входной двери. Ищи подозрительные, на твой взгляд, имена, а также сравни списки тех, кто был ранее и сейчас работает на этом вызове. Ищи расхождения.

– Так вы думаете, что служивые могут быть причастны? – в глазах Брусники мелькнул неподдельный ужас.

– Всё может быть, Степан. Пока мы не знаем ничего, а значит, исключать нельзя ничего.

Брусника потрепал белые, как иней, волосы на затылке и, словно получив не столько приказ, сколько тяжкое бремя, вышел из кабинета Председателя в сумрак коридора.

Наконец-то, один на один с логовом зверя. Димитрий захлопнул дверь кабинета и на ощупь, в полумраке, подпёр её маленьким кожаным пуфиком, похожим на сморщенный гриб. Он замер на пороге, давая глазам привыкнуть, и медленно, как сканер, ощупал взглядом пространство. Стены, поглощавшие свет, отделанные панелями из тёмно-красного дерева. Монументальный стол на кряжистых ножках, похожий на гробницу. Зелёный бархатный диван, прижавшийся к стене, и ему в пику – гроздья книжных шкафов от пола до потолка.

Димитрий измерил кабинет шагами, впитывая его молчаливую логику. Вдохнул – воздух был тёплым, спёртым, со сладковатым привкусом старой кожи и воска для полировки. В носу защекотало от невидимой глазу книжной пыли, витающей в воздухе. Он прислушался. Где-то рядом, за стенами, работал робот-поисковик. Его высокочастотное жужжание, ни с чем не спутаешь – будто невидимый рой металлических комаров кружился по заданной траектории, то удаляясь, то приближаясь к самому уху.

Он опустился в глубокое кожаное кресло, проваливаясь в его мягкие объятия, и придвинулся к столу. Бесстрашный Александр Гаевич – мужчина крупный, мощный. Край стола с силой упёрся Димитрию прямо в грудь, напоминая о физическом превосходстве хозяина. Староверцев опёрся ладонями о бювар, утонув кончиками пальцев в бархатистой, чуть потёртой по краям коже высшей выделки. На настольном коврике он заметил две чёткие вмятины от донышек бокалов. Одна – по левую руку от хозяина, вторая – прямо напротив, со стороны гостя.

«Значит, пили вдвоём. И гость был не из робких, раз расположился в кресле напротив, а не сбоку».

Он достал планшет, луч сканера скользнул по столешнице – чисто. Ни пылинки, ни отпечатка. Сделал фотографию, внося в описание: «Следы двух бокалов. Возможно, последняя встреча.»

Затем подошёл к окну. Навёл планшет на раму, на ручку. Экран снова сиял пустотой. Всё было вытерто начисто. «Слишком чисто. Слишком аккуратно», – промелькнуло у него в голове. Он сделал пометку в деле: «Выяснить, когда и кем была проведена уборка в кабинете. Идеальный порядок – признак подготовки».

Вернувшись к столу, он принялся за ящики. Деревянные направляющие с пронзительным скрипом, будто нехотя, выезжали наружу. Золотые пишущие ручки покатились по красному бархатному ложу, пустые именные бланки, старомодный кожаный ежедневник. Димитрий пролистал его – страницы хрустели, как в новой книге, идеально белые, без единой пометки. «Или не пользовался, или тщательно очистил». Из-под обложки что-то выскользнуло и упало к его ногам. Нагнувшись, он поднял с ковра визитку: «Андриевский Джонатан Васильевич. Журналист газеты “Новая Правда”». Перевернул – на обороте, царапая картон, были выведены чернилами цифры: 11.01.62. «Дата? Пароль?» Сфотографировал. Отпечаток большого пальца Бесстрашного и чей-то смазанный след, не поддающийся идентификации. С досадой швырнул карточку на стол.

– Где же ты, старая лиса, прячешь свои бумаги? – прошептал он, снова шаря рукой по карманам в тщетной надежде найти сигареты.

С раздражением плюхнувшись в кресло, он принялся медленно раскачиваться, изучая кабинет под новым углом. Ни сейфов, ни потайных картин. Но любой уважающий себя бюрократ, обязан иметь тайник.

Внезапно он поднялся и одним резким движением, с силой, откинул тяжёлый красный шерстяной ковёр. Пыль взметнулась столбом в воздух. Он потопал по обнажившимся дубовым половицам – ни одна даже не дрогнула, не издала ни звука. «Паркет не старый, и клали его мастера». Перешагнув через скомканный ковёр, он распахнул стеклянные двери библиотеки. Чихнул, протёр нос рукавом рубашки и стал водить пальцем по корешкам. «История Великой Евразии» в пятидесяти томах гордо занимала центральные полки, подпёртая с краёв бюстиками – не то античных философов, не то умерших правителей Объединённой Евразии, их слепые глаза смотрели в пустоту. Выше – книги по политмастерству, памятники литературы и ежегодные справочники «Лица Великой родины», унылые и предсказуемые.