Конфетка счастья

– Забыыл…

Ничего себе! Как можно было это забыть? Конечно, это я не мужу, это я себе. Сама-то и забыла напомнить своему драгоценному, что министру обещала очередной, так сказать, транш на вино-водочную продукцию.

Из-за доказанного как-то лет пятьдесят назад учеными отсутствия у местных аборигенов, таких как якутов, чукчей, юкагиров, эвенков и эвенов, фермента, расщепляющего алкоголь, в республике ввели сухой закон. А так как современность у нас высокотехнологичная, то сухой закон воплотился в экспериментальной электронной системе. «Подписчиками» по этой теме становились все без исключения жители Якутии, однако хитрость заключалась в том, что энное количество возможной к приобретению веселящей жидкости выделялось в зависимости от национальности желающего выпить.

Кроме того, возникала целая куча побочных проблем, которые обязательным образом исследовались и вносились в талмуд, регулирующий употребление «зеленого змия», как-то: определение национальности, определение статуса жителя республики, определение и отнесение азиатских народностей к азиатам, а европеоидных к европейцам, определение необходимого нормальному взрослому человеку литров алкоголя (с ударением на «а»), определение кто относится к взрослому человеку и зависимость взрослости от расы человека, какие бывают случаи ненормальности и последствия этих случаев в контексте сухого закона. И что делать, если статус жителя республики вдруг получит человек негроидной расы, который никоим образом не подпадает ни под один пункт электронной системы, или с его ребенком, если этот негроидной расы человек женится на представительнице малой народности Севера, а ребенок вырастет, пусть и темненький и кудрявый, но считающий себя чистым якутом, а такие случаи уже были зафиксированы и требовали быстрейшего разрешения, так как если кто-то является полноправным жителем Якутии, то имеет определенные права на приобретение алкоголя, в зависимости от того, какой процент в нем крови защищаемого от алкоголизации местного аборигена, а какой – пришлого, который защите подлежит в меньшей степени…

В общем, надо ли объяснять, каким сложным вопросом является борьба с пьянством, и почему целое министерство занималось реализацией «сухой» программы.

Другое министерство взвалило на себя непосильный труд автоматизации этого процесса. Сперва было предложено чипировать всех жителей специальными такими микрочипами, на которые записывалась бы вся информация приобретаемого алкоголя и в случае достижения определенного лимита (опять же в зависимости от расы, возраста, нормальности и прочих таких факторов), отпуск ограничивался бы, но тут возникли проблемы технического характера, и чипизацию населения временно отложили. Решили, когда будет вшиваться общий чип при рождении, заменяющий паспорт и пенсионную страховку, тогда там же и литры отдельной строкой записывать.

Пока внедрили карточную систему, на манер банковских карт, которые только-только начали распространяться по нашим необъятным просторам Саха в пять Франций. На эту специальную алко-карту раз в месяц скидывался лимит разрешенной к употреблению продукции в градусах. В зависимости от крепости напитка, к приобретению разрешалось две бутылки водки в месяц или четыре бутылки вина или дюжина пива не более четрыех с половиной градусов. Кроме того, можно было выбрать не водку, а коньяк, и не вино, а скажем, мартини.

В общем-то, дозы конские. Нам с мужем, как ярко выраженным славянам, восемь бутылок вина в месяц хватило бы, чтобы через год спиться и опуститься на самое дно, как у Горького и даже ниже. Однако же весь подвох состоял в том, что алкоголь на карте не накапливался, и если мы брали одну бутылку вина в месяц, то остальные сгорали. Аборигенам же в одни руки отпускалась чекушка водки или бутылка вина. Все, никаких там коньяков или заморских коктейлей. Пиво и прочие такие вредные напитки, лишь повышающие жажду, разрешались только неазиатским национальностям.

Место нашей встречи изменить нельзя. Я бегу с одной стороны площади Ленина, муж – с другой, но не из Правительства Номер Один, нет. Иногда мне кажется, что он из секретного Дома Правительства Номер Два, но Сила мои подозрения всегда отмахивается, да и в кабинете я у него была. Конечно же, из семидесяти семи министерств лишь половине хватило места в Домах Правительства на площади Ленина. Остальным приходится как-то существовать вдоль улиц Орджоникидзе и Ярославского.

Возле фонтана мы целуемся и беремся за руки. Я снова – молодая Ким Бессинджер в красном, а рядом – Брюс Уиллис.

– Кинул? – спрашиваю я. Это про алко-карты.

– Ага. Как раз успел, конец месяца же, хорошо, что напомнила.

Наша золотая жила отнюдь не те семь бутылок, которые мы не выпиваем с мужем за месяц. Дело поставлено на широкую ногу. МарьИванна, своей царственной рукой (это фигура у неё как у Карлсона, а руки, брови и характер – царские), подписывает список одаряемых сверхлимитным количеством алкоголя. Это могут быть как представители местных народов и народностей, так и простые труженики с материка по какой-либо причине нуждающиеся в увеличении лимита. В качестве ответных преференций я имею свободный график работы и возможность не беспокоиться, как большинство служащих, о завтрашнем дне.

Меркантильность побеждена в нашем министерстве раз и навсегда. Взятки и коррупция канули в лету ещё в прошлом веке, и мы можем судить о таких явлениях лишь по редким упоминаниям в докладах, где сравниваются статистические данные за последние пятьдесят или сто лет.

Можно со всеми основаниями сказать, что работаем мы за идею, а не за деньги. Зарплата позволяет вести нормальный образ жизни, а этого достаточно, чтобы не думать больше ни о чем постороннем. У каждого служащего каждого из семидесяти семи министерств в обязательном порядке есть квартира и машина. Как только кого-то принимают в министерство, ему сразу выделяют квартиру, если конечно, у него есть семья и он полностью благонадежен. Холостяков в ряды министерств стараются не принимать по негласной установке из Дома Правительства Номер Один. Разводы возможны, конечно, но сама мысль о том, что из-за развода можно потерять квартиру и место в министерстве, стимулирует не хуже кнута.

МарьИванна, например, как лицо целого Министерства, всей своей жизнью показывает, как надо вести себя в таких сложных ситуациях. Первый муж у неё спился и погиб, это было ещё в лихие времена, когда республике дела не было до расщепляющих алкоголь ферментов в человеческом организме. Она тут же вышла замуж во второй раз, а ведь она не была тогда ещё министром, а внешностью Карлсона уже обладала в полной мере. Со вторым мужем произошла какая-то темная история, о чем МарьИванна и отдел кадров предпочитают не распространяться, и все узнали, что второго мужа в наличие нет, только когда появился третий.

Отношения с площадью Ленина у меня особенные. Мало того, что вся жизнь у меня крутится вокруг этой площади, так получилось, что все самые важные события, так или иначе тоже связаны с нею. Мне даже кажется, что площадь Ленина – это отдельный мир, никак не связанный ни с Лениным, ни с городом.

Как вот, например, человек. Вы можете описать его в мельчайших подробностях: какое у него лицо и фигура, как он говорит и двигается, но передать его особенности все равно не получится. Даже запечатлев человека в движении и с речью на видео, все равно происходит довольно сильное искажение реальности, и можно получить лишь весьма отдаленное представление об этом человеке. Часто при встрече вы даже не сразу узнаете лицо того, кто не слазит с телеэкрана и под чей голос вы привыкли обычно засыпать. Потому что в жизни добавляется великое множество мелочей, которые теряются перед камерой – это и волны настроения вашего с собеседником и окружающего вас места, это и запахи духов и тела, а ещё кофе и старых ковров, раскаленных ламп освещения и средств для мытья посуды, это едва заметные волны земли, накладывающиеся в причудливых сочетаниях на волны, излучаемые человеком в зависимости от его состояния здоровья, отношения к происходящему, это и флюиды, излучаемые для особ противоположного пола, это самая разная информация, которую храните не только вы и ваш собеседник, но и этот стол в кафе, и эти странные конструкции из алюминия, нависающие над каждым столиком. Что уж говорить о том, как человек меняется в зависимости от одежды и прически, выспался ли он или нет, а его речь может изобиловать словами-паразитами или странным придыханием из-за волнения или накатившегося приступа депрессии.

Если человека вы видите изо дня в день, то перестаете замечать все то, из чего он собственно состоит, все эти запахи и флюиды. Образ, сложившийся раз и навсегда в вашей памяти услужливо появляется вместо вашего реального собеседника. Ну, разве что если вы скорее добрый, чем внимательный мужчина в расцвете лет, то можете изредка сделать комплимент коллеге-девушке: «У тебя новые духи? Прическа? Колготки?»

Точно такая же история происходит с местностью. Пока на изученном вам пятачке остаются основные опознавательные знаки – дом, дерево, фонарь, вы будете раз за разом отождествлять это место с тем самым, прочно засевшем в памяти «своим» местом, связанным с чем-то определенным, когда вы впервые спутали этот фонарь с луной или искали этот дом в густом тумане.

В общем, на площади Ленина я всегда чувствую себя той самой девушкой в красном, с нелепым принтом на животе в виде газеты, которую ведет за руку молодой Брюс Уиллис, совершенно не расположенный к облысению. И не важно, лето или зима, работает фонтан или нет. На фонтане каждый год меняют плиты, от чего меняется его форма, но чахлые ивы, доисторический асфальт в трещинах, рвы вдоль дороги, которые надо перепрыгивать в теплое время года и которые забиваются серым снегом зимой, – все это остается в моей душе без малейших изменений.

Сила в летних светло-бежевых брюках, светлой рубашке и охряного цвета босоножках и разумеется, в черных носках. Хоть в душе я молодая девушка в короткой красной юбке, на самом деле, сейчас я – в длинной бежевой юбке и персикового цвета шелковой блузке. На ногах у меня закрытые туфли на невысоком каблуке. Последние деньки августа радуют теплом и хотя ночью чуть ли не ноль градусов, днем выше двадцати.

– Когда расскажешь про «тот случай»? – интересуется в который раз муж.

– С Вин Дизелем?

– Нет, с Ван Дамом, – мы смеёмся. Муж практически во всех подробностях в курсе о моей жизни в стенах министерства. Но в этом случае – я кремень.

– Через пару-тройку десятков лет, – говорю я и делаю серьезную мину.

– Гостайна, капитализм… – с акцентом Шварцнегера из «Красной жары» в который раз подхватывает мою игру Сила и переключается на предстоящую рыбалку.

На самом деле, никакой гостайны, конечно же нет. Просто мне самой необходимо понять, что же такое происходит с моими проектами. Это или стечение обстоятельств, или…

Глава третья, про рыбалку, с лирическим отступлением на пёсика

Мы собираемся. Лена ждет нас. Нет, конечно же, ей дела никого нет до меня. А вот с мужем у неё особые отношения. Ради Лены мой муж может бросить меня и детей на неделю и больше. Весь его распорядок жизни крутится вокруг неё. Хорошая погода – Лена, плохая – семья. У меня такое впечатление, что только ради неё он и живет. Без меня он быстро утешится на берегах Лены. Она-то будет всегда. Моя ревность к ней просто переходит все границы. Единственное, что мне остается, так ездить на рыбалку с мужем.

Опять же, рыбалка – это просто повод. Муж счастлив при любом раскладе – есть рыба, нет рыбы. Вот она – Лена. Семнадцать километров в ширину. «Мощщя», – с ударением на «я», говорит обычно муж. Это самый лестный отзыв, какой только может прозвучать из уст моего мужчины. Что мне нужно сделать, чтобы услышать это определение в свою сторону, даже предположить не могу. Самое большее, чего мне удалось добиться, так это «красотулька» и «рыбулька».

Вот и сейчас, прыгая через три-четыре ступеньки вниз и на несколько секунд замирая в воздухе, вместо восхищения, я лишь слышу:

– Осторожнее там, не сломай лестницу!

У меня в руках поводок с пёсиком, у мужа – рюкзак и две объемных сумки. Пёсик к моим скачкам давно привык, я частенько с ним гуляю. Если это раннее утро, то я не просто прыгаю, но и болтаюсь, как воздушный шарик, лишь изредка цепляясь рукой или ногой на повороте, а пёсик тащит меня вниз по лестнице. У нас пятый этаж и это располагает к экспериментам.

При муже я лечу впервые, поэтому, чтобы не сильно его удивлять, делаю вид, что ловко прыгаю. Никакого впечатления. Это ж программист. Он, наверное, думает, что рано или поздно, все женщины начинают прыгать, а то и летать.

Тут самое время сделать лирическое отступление и объяснить, кто такой пёсик и как он сделал нашу семью настоящей.

Когда дочерям было без малого по девять лет, мы не придумали ничего лучшего, как завести собаку. Выбор наш пал на таксу. И маленькая, и вроде как охотничья, не стыдно с собою в лес взять, Сила Никитич же ещё и охотник, не только рыбак. И симпатичная на вид, не бульдог, в общем.

По телефону на объявление о распродаже таксиков ответила женщина базарного типа, с такими ни я, ни Сила разговаривать не умеем. При нашем слабовыраженном желании приобрести щенка с родословной и документами, женщина за каких-то двадцать минут убедила нас в бесполезности всех этих бумажек и мы, записав её адрес, тут же сели на низкой посадки тойоту и поехали за щенком. Девчонок мы отправили на все лето к дедушке-бабушке, а потому выбор собаки был целиком и полностью на нас с мужем.

Мы плутали между домами с дробью три и дробью пять в плохо нам знакомом районе Рабочего городка в тщетных поисках дроби четыре. Перезвонить базарной тетке никто из нас не горел особым желанием.

– Да ну его, этого таксика. Это ж злые собаки, с комплексом неполноценности из-за своих коротких лап, – сказал Сила Никитич.

– И тетка эта подозрительная какая-то, даже документов у неё нет на собаку, может это и не такса совсем, – поддержала я мужа.

На этом идею завести собаку мы не оставили, а поэтому из-за отсутствия подходящих объявлений в газете, стали смотреть интернет. Среди объявлений о раздаче дворняжек всех мастей нас привлекло объявление о продаже за символическую цену щенков породы курц-хаар.

Сила Никитич тут же набрал в поисковике описание породы, с экрана на нас смотрела очень симпатичная морда, весьма похожая на такса.

– Берем такую? – спросил для проформы Сила.

Я видела, что он уже загорелся приобретением крупной охотничьей собаки, а не какой-то там таксы.

– Он же на кабана может идти! – против этого аргумента мне нечего было возразить, разве что где они, эти кабаны в Якутии.

– А сколько это – семьдесят сантиметров в холке? – мой взгляд цепляется за цифру в статье, которую штудирует супруг.

– Вот, – муж развел руки.

Небольшая вроде бы собака. Размер довольно загребущих рук супруга, я во внимание не приняла.

– А как это – в холке? – на всякий случай уточнила я.