На Бородинском поле

Особенно громким этот ропот стал после того, как нашими войсками был оставлен Смоленск.

Объединившиеся после долгих недель отступления, 1-я и 2-я Западные армии в течение трёх дней сражались за этот древний русский город, но потом отступили. Приказ об оставлении Смоленска отдал военный министр М.Б. Барклай де Толли. Он понимал, что сил для обороны почти полностью сгоревшего города у русских недостаточно. Нужно было дождаться подхода резервов и найти более подходящее место для генеральной битвы. Но эти его важные соображения не желали понимать русские солдаты и офицеры, которые только что видели, как успешно могут они сражаться с казавшимся прежде непобедимым противником. Моральный дух русских войск в сражении под Смоленском был высок, как никогда. Пылавшая в груди каждого воина ненависть к захватчикам не могла уже принимать разумных доводов о необходимости отступления. Армии и стране нужен был единый главнокомандующий. Нужен был человек, который авторитетом своим прекратил бы всякие споры и решительно повёл бы к победе армию, готовую на любые жертвы. По повелению императора Александра в начале августа в С.-Петербурге состоялось заседание Чрезвычайного комитета[2 - Чрезвычайный комитет – комитет, созванный по чрезвычайно важным обстоятельствам, для решения конкретной проблемы.] для избрания главнокомандующего, на котором «все единогласно признали, что бывшая доселе недеятельность в военных операциях происходит от того, что не было над всеми действующими армиями положительной единоначальной власти». По мнению Комитета, главнокомандующий должен обладать большим военным опытом, талантом полководца, а также доверием общества.

И таким именно человеком был светлейший князь М.И. Голенищев-Кутузов. Вот как описывал Михаила Илларионовича один из его современников – Фёдор Николаевич Глинка: «Правый глаз его был несколько прищурен. Всматриваясь внимательнее, вы бы легко заметили, что в нем уже погасла живая точка света. Это следствие раны ужасной, неслыханной, о которой, в свое время, говорили все врачи Европы. Турецкая пуля, ударив близ виска, искосила ось глазную и оставила генерала (одного из прозорливейших полководцев) полузрячим. …Говоря о нравственных его свойствах, должно сознаться, что он имел обширный ум и отличное образование. Будучи, в одно время, директором 1-го кадетского корпуса и присутствуя на экзамене, он развил такое богатство разнообразных познаний, что все профессора и учителя пришли в изумление. В кругу своих он был веселонравен, шутлив, даже при самых затруднительных обстоятельствах. К числу прочих талантов его неоспоримо принадлежало искусство говорить. Он рассказывал с таким пленительным мастерством, особливо оживленный присутствием прекрасного пола, что слушатели всякий раз между собою говорили: «Можно ли быть любезнее его?»».

Указ о назначении М.И. Кутузова был подписан императором Александром 8 августа 1812 года, а 17 августа новый главнокомандующий уже прибыл к войскам в местечко Царёво Займище. Армия, в большинстве своём, встретила это назначение восторженно. «…Его лета, то обстоятельство, что он был русский, его прежние многочисленные заслуги, его имя, столько раз связанное с победою, всё внушало к нему уважение и любовь…» – писал участник войны Д.П. Бутурлин. Солдаты сложили поговорку: «Пришёл Кутузов бить французов». Новость вызвала радость даже в стане врага. Наполеон говорил своим приближённым, что «Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжить отступление»; он должен дать сражение, которое, по мнению императора, «обязательно проиграет». В результате французы скоро займут Москву, так как уже находятся «слишком близко к этой столице».

Необходимость генерального сражения была очевидна для обеих армий. Кутузову оставалось лишь выяснить, насколько русские войска готовы к решительной битве, выбрать удобное для неё место, составить диспозицию. И уже 22 августа был отдан приказ занимать позиции для генерального сражения на поле у села Бородино, в 124 км к западу от Москвы.

«Позиция, в которой остановился я у деревни Бородино, …одна из наилучших, которую только на плоских местах найти можно», – докладывал Кутузов Александру I.

Узнав, что русские войска готовятся к сражению, Наполеон возликовал: то, к чему он стремился с самого начала кампании, было теперь близко. Ему нужно было именно генеральное сражение, то есть сражение, в котором примут участие все основные силы наших армий. Он рассчитывал заставить русских сразиться с ним сразу после того, как пересёк границу Российской империи. Долгие месяцы наступления по плохим дорогам, в непривычных условиях, вглубь пустынной страны, где трудно было найти хотя бы какое-нибудь продовольствие, были мучительны. И чем дальше продвигались войска Наполеона, тем призрачнее казалась его победа. Единственное, чего желал теперь каждый солдат Великой армии, было генеральное сражение. Победа в таком сражении означала бы победу в войне. А в победе Наполеона на поле битвы не сомневались ни он сам, ни его солдаты.

Армия Наполеона шла за нашими войсками, буквально, по пятам. И в окрестностях села Бородино её передовые отряды появились 24 августа. За появлением войск неприятеля некоторые русские офицеры и солдаты наблюдали, стоя на высокой колокольне бородинского храма. Сначала стали слышны выстрелы из артиллерийских орудий, частая ружейная пальба, а потом из леса на дальнем краю видимого пространства по Новой Смоленской дороге показался наш арьергард[3 - Арьергард – часть сухопутных войск или флота, которая находится позади главных сил, прикрывая их с тыла (противоп.: авангард).] – дивизия генерала Петра Петровича Коновницына. Французы теснили его колонны, но они продолжали отступать отстреливаясь и сохраняя строй.

Мирная картина, которую представляло собой Бородинское поле до этого момента, совершенно теперь изменилась. Вот как описывает её очевидец: «Зрелище единственное! Поля, с которых не успели еще снять посева, облиты были слегка волновавшимся золотым морем жатвы и окрашены косвенными лучами понижавшегося солнца. Это золотое море прорезывалось стальною рекою штыков и ружей, которые зеркально сверкали на вечернем солнце. За ростом и густотою жатв людей почти не видно было. Двигалось одно железо». (Ф.Н. Глинка).

И вот нашли большое поле:

Есть разгуляться где на воле!

Построили редут.

(М.Ю. Лермонтов)

С высоты колокольни бородинского храма можно было видеть, как от большой группы следовавших рядом с колоннами офицеров (их легко было узнать по нарядным плюмажам на шляпах) отделилась небольшая группа всадников. Один из них, в сером плаще и небольшой треуголке на голове, поднёс к лицу подзорную (тогда говорили – «зрительную») трубу и стал внимательно, метр за метром осматривать позиции, занимаемые нашими войсками. Это был сам император Наполеон. Оглядев все укрепления, которые успели построить к этому времени русские, Наполеон сразу решил, что нужно быстро захватить передовой редут[4 - Редут – сомкнутое многоугольное полевое артиллерийское укрепление, предназначенное для круговой обороны.], возведённый на вершине небольшого холма у деревни Шевардино. Это укрепление, по замыслу Кутузова, должно было защищать войска нашего левого фланга. Наполеон отдал короткий приказ, – и в стане врага запели флейты, загремели барабаны, раздались радостные возгласы: 35000 солдат, которым французский император велел захватить передовые позиции русских, радостно готовились к бою. Начиналось сражение, которого все они так долго ждали!

Один из участников наполеоновского похода, видевший эту первую атаку на Бородинском поле, всю жизнь потом вспоминал развернувшуюся перед ним картину: «Ясное небо, лучи заходящего солнца, отражавшиеся на саблях и ружьях, увеличивали красоту его (зрелища. – Авт.). Остальная армия следила со своих позиций за двигавшимися войсками, гордившимися тем, что им на долю выпала честь открыть сражение; она провожала их криками одобрения… И все справедливо полагали, что неприятель отступит перед такими войсками; должно быть, и император был убеждён в этом, если попытался в такой поздний час идти на приступ против сильной позиции, которой неприятель, видимо, дорожил…» (полковник Ш. Гриуа). Как писал один из русских участников сражения, Наполеон как будто желал «присвоить себе девиз Юлия Цезаря»[5 - «Пришёл, увидел, победил».]. Однако, выполнить задуманное Наполеоном оказалось не так просто.

Небольшой Шевардинский редут защищали 12 артиллерийских орудия, поставленные внутри укрепления и рядом с ним, на склонах холма, несколько полков пехоты и кавалерии и ещё 34 орудия, расставленные на соседних возвышенностях. Всего отряд защитников редута насчитывал около 12000 человек под общим командованием генерал-лейтенанта[6 - Генерал-лейтенант – военный чин в российской армии. Имевшие этот чин обычно командовали дивизиями или корпусами.] князя Андрея Ивановича Горчакова.

Приблизившись к Шевардино, французы заняли несколько ближних высот, расставили на них артиллерию и начали обстрел нашего укрепления. Когда канонада стихла, французская пехота бросилась в атаку. Они почти летели вверх по склону холма. Но неожиданно с редута раздался залп орудий, за ним другой, потом третий… Передовые ряды французских колонн легли на месте. Тех, кого не остановила русская картечь[7 - Картечь – артиллерийский снаряд, состоявший из пуль (свинцовых или чугунных), помещённых в металлическую или матерчатую оболочку. Картечь предназначалась для стрельбы по солдатам неприятеля на близком расстоянии.], кто всё же добрался до земляной насыпи редута, встретили русские штыки. Внутри укрепления и рядом с ним оборону стойко держали солдаты из дивизии генерал-майора[8 - Генерал-майор – первый генеральский чин в российской армии. Имевшие этот чин обычно командовали полками, бригадами или дивизиями.] Дмитрия Петровича Неверовского. Но атакующих было слишком много, и защитникам редута пришлось отступить. Но почти тут же спускавшихся к подножию холма русских солдат остановил генерал-майор Карл Фёдорович Левенштерн. Генерал, который не командовал здесь войсками, а прибыл осмотреть устройство артиллерии, вовремя сумел оценить обстановку, быстро собрал людей и сам повёл их в контратаку.

В это же время на помощь нашей пехоте подоспели несколько гренадерских[9 - Гренадеры (в рос. армии и др. европейских государств) – в XVIII в. – солдаты, вооружённые ручными гранатами. Позднее гренадерские полки отличались от прочих лишь тем, что в них отбирались «лучшие люди», т.е. высокие, физически крепкие.] полков. Завязался жестокий штыковой бой. «Это не сражение, но сущее побоище тут происходило, – вспоминал поручик Д.В. Душенкевич[10 - Это был один из немногих оставшихся в живых офицеров, принимавших участие в этом сражении.], – гладкое до сего поле приняло вид нивы, вспаханной от перекрёстного рикошетного огня; ядра[11 - Ядро – сплошной литой шарообразный чугунный снаряд, применявшийся для стрельбы из пушек.], гранады[12 - Граната – разрывной артиллерийский снаряд – полый чугунный шар, начинённый порохом.] и картечи роями слетали в колонны наши или пороли землю перед нами, вздымая оную, засыпая фронт».

О, нет! Не смолкнут никогда

Слова о верности и чести!

Господне имя на устах –

Надежда гибнет с нами вместе!

(Л.М.)

Вместе с солдатами шли в атаку полковые священники в облачениях, с крестами в руках. Они «шли истинно в страх врагам – геройски, у каждого в глазах сверкала слеза чистой веры, а на лице готовность сразить и умереть». Многие из них не вернулись из этой атаки, другие были ранены. Никто из них не думал о спасении жизни, но каждый стремился отомстить неприятелю за долгое отступление, за каждый отданный ему русский город, село, деревню. Документы сохранили для нас имена и описания подвигов многих из этих людей. Успешно командуя стрелками, отличились и были ранены в бою за Шевардинский редут штабс-капитан Астраханского гренадерского полка Котляревский и поручик Ельчанинов. Рядовой Эльгис Арденсон принял на себя командование вместо раненого офицера и сумел поднять товарищей в атаку, но и сам был ранен. Штаб-лекарь Астраханского полка Нюбек под убийственным огнём неприятеля «беспрестанно подавал помощь раненым» однополчанам и многих офицеров и нижних чинов сумел спасти от неминуемой смерти. Полковой барабанщик Аввакум Чуковой всё время сражения оставался при полку, бил в барабан тревогу, предупреждая о начале новой атаки противника, и «когда брали неприятельские батареи, то он из барабанщиков первый на оных являлся и барабанным боем делал немалое поощрение людям».

Хотя упорство и самоотверженность русских войск были невероятно сильны, наступавших было гораздо больше. И это несколько раз склоняло ход битвы в пользу наших противников. «Штык и отвага показали чудеса, но превосходство взяло верх», – писал очевидец. Около шести часов вечера редут был нами снова потерян. И тогда русские войска начали новую контратаку.

Гренадерские полки повёл в бой лично генерал князь А.И. Горчаков. Он понимал, что с одними пехотинцами выбить французов из укрепления не сможет: на помощь противнику подходили всё новые и новые войска, французская кавалерия начинала окружать Шевардинский холм. Тогда князь послал приказание стоявшим в резерве кирасирам[13 - Кирасиры (в рос. армии и др. европейских государств) – тяжёлое конное войско, имеющее железные латы и каски, вооружённое палашами, карабинами и пистолетами. В кирасиры выбирали крупных и сильных мужчин, и под них – таких же лошадей. Это войско сражалось сомкнутыми рядами и служило для прорыва неприятельских кавалерийских и пехотных линий.] как можно скорее прибыть на помощь. Но до появления кавалерии нужно было ещё продержаться! По приказу Горчакова полковые барабанщики дружно ударили «поход»[14 - Поход – особый барабанный бой (в пехотных частях) при отдании чести императору, коронованным особам, главнокомандующему, военному министру. Во время боевых действий использовался как сигнал для движения в ту сторону, где били барабанщики.], и полки ровными колоннами, под громкое «ура!», без выстрела ринулись на врага. «Сие отчаянное действие получило совершенный успех, – вписал позднее сам А.И. Горчаков, – ибо остановило движение неприятеля». В результате упорного штыкового боя французы отступили, оставив в руках русской пехоты два артиллерийских орудия. Потеря орудия в те времена приравнивалась к потере знамени, так что победа наших пехотинцев была и славной и почётной. Прибывшие на подмогу пехоте кирасирские и драгунские[15 - Драгуны (в рос. армии и др. европейских государств) – первоначально – особый вид кавалерии, в которой солдаты обучены сражаться как в пешем, так и в конном строю. Позднее – лишь один из видов кавалерии.] полки сильным ударом совершенно опрокинули колонны французской пехоты, оттеснили их и захватили ещё три неприятельских орудия. Этот успех был специально отмечен в приказе по армии, изданном М.И. Кутузовым на следующий день: «Горячее дело, происходившее вчерашнего числа на левом фланге, кончилось к славе российского войска. Между прочим кирасиры преимущественно отличились, причём взяты пленные и пять пушек».

В результате совместной атаки русской пехоты и кавалерии, редут снова был занят нашими войсками, а французы отступили и более не пытались захватить укрепление.

На поле битвы уже спустилась осенняя тьма. Лишь горящие дома деревни Шевардино и кострами горевшие в поле стога сена освещали место жестокой схватки.

Ближе к полуночи А.И. Горчаков, получив приказание главнокомандующего отступить к основным позициям 2-й Западной армии, вместе со своими воинами оставил Шевардинский редут. Войска покидали почти разрушенное укрепление в полном порядке. Они знали, что полностью выполнили свой долг. И хотя пришлось отступить, перевес в сражении был всё же на нашей стороне. И свершилось это, во многом, благодаря храброму командиру отряда защитников – генерал-лейтенанту Горчакову.

Тот наш, кто первый в бой летит

На гибель супостата,

Кто слабость падшего щадит

И грозно мстит за брата…

(В.А. Жуковский)

Князь Александр Иванович Горчаков был одним из тех командиров, которыми гордилась наша армия. Будучи племянником знаменитого полководца Александра Васильевича Суворова, он всегда следовал его заветам. Всегда помнил о том, что командир в бою должен личными подвигами подавать солдатам пример бесстрашия. Под командованием своего легендарного дяди он водил в бой полки в Итальянском и Швейцарском походах, поразивших Европу стойкостью и доблестью русских воинов. К 1812 году 36-летний генерал Горчаков был украшен уже многими орденами и обладал огромным военным опытом. Несмотря на полученную в одном из походов рану, от которой он остался на всю жизнь хромым, генерал не покинул службу. И хромота никогда не мешала ему идти в атаку впереди своих солдат. И в бою при деревне Шевардино князь Горчаков до конца выполнил свой долг, не покинув позиции до тех пор, пока не получил приказ отойти.

Когда французы после отступления наших войск заняли Шевардинский редут, их глазам предстала страшная картина. Очевидец писал: «Множество лежавших кучами трупов свидетельствовало об энергичном сопротивлении и об усилиях наших солдат. Парапеты были во многих местах разрушены нашими пушками; русские орудия сзади были сброшены с лафетов и опрокинуты; артиллеристы, обслуживавшие их, лежали тут же мертвые. Особенно много убитых было во рвах и на внутренней стороне валов. На наружной их стороне лежали трупы французских солдат, которых во время приступа погибло ещё более, чем русских гренадер на противоположном конце вала». (Ш. Гриуа). А когда на следующий день Наполеон делал смотр своим войскам и, увидев 61-й линейный полк из дивизии Компана, спросил, где находится его 3-й батальон, командир полка ответил: «Он остался в редуте!».

Впрочем, не столько численность потерь беспокоила видевших это сражение солдат Великой армии: «Потеря наша не столько была бы для нас чувствительна, но она родила в войсках мысль, что если неприятель так сильно защищал свой отдельный пост, то чего же должно было ожидать от него в генеральном сражении?» (Ш. Гриуа)

И Кутузов предо мною,

Вспомню ль о Бородине,

Он и в белой был фуражке,

И на белом был коне.

Чрез плечо повязан шарфом,

Он стоит на высоте,

И над старцем блещет ярко

День в осенней красоте.

(П.А. Вяземский)

Всё время, пока шло сражение за Шевардинский редут, главнокомандующий русскими армиями князь Кутузов находился недалеко от центра наших позиций. Один их офицеров расположенного здесь 6-го пехотного корпуса, артиллерийский прапорщик Н.Е. Митаревский, имел возможность наблюдать за ним несколько часов, и позднее вспоминал: «Подъехал к нашему корпусу фельдмаршал и сел на складное кресло спиною к неприятелю… До этого времени я не видел Кутузова, а тут все мы насмотрелись на него вволю, хотя слишком близко и не смели подойти к нему. Склонивши голову, сидел он в сюртуке без эполет, в фуражке и с казачьей нагайкой через плечо. Генералы и штаб-офицеры из его свиты стояли по сторонам; ординарцы, вестовые и несколько спешившихся казаков расположились позади. Некоторые из его молодых адъютантов и ординарцев тут же уселись в кружок, достали карты и играли в штос, а мы смотрели и смеялись.

Пальба беспрестанно усиливалась. Фельдмаршал всё сидел в одном положении; часто подъезжали к нему офицеры; он, казалось, что-то коротко говорил, был серьёзен, но лицо имел покойное. Из престарелого вождя как будто исходила какая-то сила, воодушевлявшая смотревших на него. Полагаю, что это обстоятельство отчасти входило в число причин, почему армия наша, меньшая числом, потерявшая уверенность в успехе при беспрестанном отступлении, могла со славою выдержать битву с непобедимым до того времени неприятелем».

Но настоящая битва с армией Наполеона нашим войскам ещё предстояла. Упорство, с которым французы 24 августа атаковали непокорный Шевардинский редут, и отчаянная храбрость русских, отбивавших эти атаки одну за другой, были, как оказалось, лишь предвестниками будущего великого сражения.

Друзья! Мы на брегах Колочи,