Wu-Tang Clan. Исповедь U-GOD. Как 9 парней с района навсегда изменили хип-хоп

Мы строили плоты из шин и старых матрасов и плавали на этих долбаных штуковинах на середину пруда. Мы играли в огромном мусорном контейнере, стоявшем позади дома. Он был грязным, но принадлежал только нам. Там удавалось найти много всего – копошение в мусорке было золотой жилой для детей того времени. У тебя были палки. У тебя был мел. У тебя была велосипедная рампа. Вся нужная херня.

Мы собирали велосипеды из частей, которые находили на свалках: колесо здесь, педаль там, руль где-то еще. Как только соединишь все части, нужно было раздобыть где-то цепь. Мы отсоединяли кусочки цепи гаечным ключом, чтобы она подходила к велосипеду, над которым мы трудились. Иногда отводили заднюю шину подальше, насколько получалось, чтобы она держалась на месте, и таким образом подгоняли цепь. Сиденье не подходило, руль не подходил, но нас это не волновало!

Нам было очень весело. Я помню Джека-алкаша с крыльца, пахнущего ночным поездом, и Сасси, церковную певицу, жившую внизу. Она кричала на нас из окна и называла маленькими дьяволами и говном.

Даже стая диких собак, бродивших в окрестностях, не могла помешать нам играть на улице. Взрослые чуваки все время стреляли в собак и оставляли их трупы за нашим блоком. Это было в конце 1970-х, и тогда не было никакого ASPCA[2 - ASPCA – общество по предотвращению жестокого обращения с животными в США.], по крайней мере в моем районе. Иногда собаки гонялись за нами, пока мы катались на велосипедах. Но самая странная херня была, когда две собаки практически приклеивались друг к другу, трахаясь на улице. Приклеивались от ягодицы к ягодице, и чтобы разогнать их, нужно было бросить камень. Как только они разделялись, одна собака убегала в одну сторону, а вторая в противоположную. Член пса, который трахал, становился кроваво-красным. Самая дикая дичь, которую я когда-либо видел в своей жизни.

Но не каждое лето я проводил на Стейтен-Айленде. В те годы мы все проходили по программе фонда «Свежий воздух»[3 - «Свежий воздух» – некоммерческое агентство, которое предоставляет бесплатные летние каникулы в стране для нью-йоркских детей из малообеспеченных общин.]. Это было частью взросления в Нью-Йорке. Даже Майк Тайсон упоминал этот фонд.

У фонда существовало два вида программ. По одной ты отправлялся с семьей в горы, а по другой жил в бунгало, как в летнем лагере. Как-то меня отправили в лагерь, на север, в горы, примерно на две недели. Сначала я не хотел туда ехать, не хотел оставлять своих ребят, плакал. Но это оказалось так здорово – убраться с улиц, и, когда пришло время возвращаться, я не хотел домой и уже не хотел расставаться с новыми друзьями.

Я был чрезмерно агрессивным ребенком и постоянно дрался, так что казалось, что меня отправили в тюрьму, хотя место было совсем не похожим на тюрьму. Я имею в виду, что нас кормили четыре раза в день, за нами присматривал воспитатель, мы должны были каждый день заправлять постель, можно было даже получить приз за самую чистую койку. Там было много всего, что в итоге помогло нам подготовиться к миру и привить некий порядок и дисциплину.

В лагере меня прозвали Йода, потому что тогда у меня были большие уши. Впрочем, там все придумывали друг другу клички.

Но самое крутое то, что именно в лагере я впервые осознал, что такое слава. Там я общался с ребятами из пяти разных районов, и все триста человек знали, кто я. Так совсем мелким я столкнулся со славой. Я хотел быть мужчиной.

Я был правой рукой воспитателей и держал свою группу под неустанным контролем, я следил за тем, чтобы дети не хулиганили и не капризничали, а если это было не так, то они получали в тарец. Каждый раз, когда я ездил в лагерь, я все контролировал. Я знал, что по приезде должен заявить о своих правах. Так что раз, и все, я в деле.

Я много тусовался с одним парнем по кличке Монстр, который вырос в Бруклине. Он был левой рукой воспитателей. Воспитатели любили нас.

Однажды мы с Монстром мылись в душе, нам выделялось определенное количество времени, прежде чем придет следующая группа. Но мы не торопились, просто сидели и обсуждали всякую хрень, и все закончилось тем, что мы немного задержались. Пришли старшие, а мы не успели смыть мыло.

Старшие рявкнули: «Эй, вы, мелкотня, валите отсюда, чтобы мы могли помыться».

Мы с Монстром завелись с полоборота; каждый из нас привык драться, я всегда норовил ударить первым и мог втащить любому, и глазом не моргнуть.

Когда ты «на взводе», первый удар похож на прорвавшуюся плотину. Если ты давно не дрался, то можешь не решиться ударить кого-то просто потому, что ты какое-то время не делал этого. После того, как ты съездил паре-тройке человек по морде, это становится второй натурой. К тому времени, когда ты бьешь пятого или шестого, это уже рефлекс.

Так что в тот момент мы, мелкота, были готовы к стычке – у нас не было абсолютно никаких проблем с тем, чтобы врезать любому, кто вел себя как-то не так.

Так вот, мы оказались в душе, в тапочках, намыленные, лицом к лицу с этими мудаками. Мы вытаращились на старших: «Да вы вообще знаете, с кем разговариваете?» Завязалась нешуточная драка. К тому времени, как пришли воспитатели, все мы были просто покрыты мылом, и они такие: «Йоу, что здесь происходит?» А другие дети такие: «Йоу, мы просто пытаемся воспользоваться душем, просто хотим помыться».

Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, о чем я тогда думал. Я был таким маленьким, маленьким чокнутым человечком. Я был сумасшедшим.

Зато после этой стычки они, без сомнения, стали нас уважать. Всякий раз, когда весь лагерь собирался вместе, они тыкали на нас и говорили: «Не связывайся с этими двумя, или они вам зададут жару». У нас было мужество. Это тогда я понял, что могу выстоять самостоятельно, даже будучи мальчишкой.

И именно тогда я впервые понял, что мне нравится эта херня со славой, мне нравится быть известным.

И это не изменилось.

Взросление на улице

Было интересно расти на Стейтен-Айленде. Остров был необычным местом, потому что в 70-е годы, когда мы туда переехали, его большая часть еще была сельской. И он был немного отдален от электричества города. Некоторые аспекты жизни отличались от типичного городского быта. И это было на порядок лучше Браунсвилла, по крайней мере пока не началась эпоха крэка.

Люди думают, что Стейтен-Айленд – это недоразумение. Но со Стейтен-Айлендом лучше не шутить. Прежде всего этот остров – небольшой городок. Округи типа Манхэттена и Бруклина такие большие, что я мог бы кого-нибудь пристрелить и исчезнуть, как пердеж на ветру. На острове такое провернуть невозможно, он слишком мал. Если ты ввязался с кем-то в разборки, рано или поздно ты встретишь его снова. Ты не сможешь просто убежать от своих проблем. Так что тебе придется сжать кулаки, стрелять, резать, колоть, что угодно – главное, заявить о своих правах. Или тебя надуют, или ты надуешь. Вот такой это остров.

В это время вся общественная жизнь была связана с бандами. Когда я говорю «банда», я не имею в виду, что мы все были похоже одеты, стреляли в людей и все такое. Люди просто объединялись и держались вместе. У них было что-то общее: один район, одна школа, что угодно – и они просто собирались вместе. Вот так мы и росли.

В моем районе была банда под названием «Банда Авеню», старшие ребята, которые все время нас запугивали. Им было лет пятнадцать-шестнадцать, а нам всего восемь-девять. Они подходили к нам сзади и говорили: «Посмотри на себя, маленький грязный ублюдок», – а потом убегали. Мы были мелкотой, которая действовала им на нервы, и они изводили нас. Я никогда не сидел дома и не играл у окна, просто глядя на улицу, я гулял, хотя выход из дома всегда означал риск быть избитым «Бандой Авеню».

Быть избитым и быть поверженным – разные вещи. Поражение означало, что тебя растоптали и уничтожили и тебе лучше отправиться в больницу. Избиение же означало только то, что ты получил шлепки, удары в грудь, пощечины и захваты шеи. Помимо шлепков, прыжков, резких тычков по руке и классических ударов по «открытой груди», когда кто-то перехватывал тебе руки, пока другой колотил.

Они действительно пытались нас покалечить. Им так все это нравилось, что они гонялись за нами каждый день. Они набрасывались на нас, заламывали нам ноги и отбирали наши гроши. Они держали нас и били по ногам, пока мы не теряли способность ходить.

После стычек мы поднимались на крышу и бросали в них гравий и камни. Каждая крыша в общинах Клифтон и Парк-Хилл была покрыта россыпью рыхлого гравия и небольших камней, из которых получались идеальные метательные боеприпасы. Или мы ждали, пока они переоденутся в свою лучшую одежду или пойдут курить крэк, и тогда начинали кидать в них шариками с водой. Они всегда ловили нас. Но нам было все равно. Это было похоже на партизанскую войну. Бей и беги и принимай удары, как мужчина, когда тебя поймают.

Все это сделало меня жестче. Я был единственным ребенком, у меня не было старших братьев и сестер, которые бы вступились за меня, поэтому я просто принимал происходящее, как мог. Однако я никогда не сдавался и не убегал; и всегда старался ответить такими же сильными ударами, какие получал сам. По крайней мере, после того как они избили меня, они узнали, что я за человек, и начали уважать немного больше. Иногда ты можешь бороться и проиграть, но все же заслужить уважение, просто потому что постоял за себя.

И где бы я ни находился, я всегда придерживаюсь этого правила. Вот почему я практически ничего не боюсь. После того как тебя часто избивали, тебе ничего не остается, кроме как становиться лучше и сильнее. Я научился уклоняться от ударов, вырываться из толпы, если тебя окружили, и нырнуть в нее, если понадобится. Я называл это «Скуби-Ду». Но было нелегко научиться драться; единственный способ – просто драться.

Я был тем, кто дрался без колебаний, потому что я рос на районе. Если ты что-то знаешь о том, как устроено большинство гетто, то наверняка знаешь, что пра?джекты – это трущобы внутри трущоб. Жизнь в такой среде подарила мне шестое чувство. Она подсказывала, что искать, даже прежде, чем в этом появлялась необходимость. Она научила меня оттачивать этот инстинкт и защищать себя в любой ситуации.

Иногда нам удавалось сбежать, иногда нет. Мой приятель Луни мог обхитрить «Банду Авеню», как Гершел Уокер[4 - Гершел Уокер – бывший профессиональный американский футболист, бобслеист, спринтер и мастер смешанных единоборств.]. А я не мог так, как он. Он знал приемчики. Он мог сделать так, чтобы старшие ребята, преследовавшие его, оказались лицом на земле. Он был быстрым и ловким. Он был самым отмороженным мастером обмана. Он мог заставить «Банду Авеню» в их крутых плейбойских ботинках British Walkers[5 - British Walkers – популярная британская фирма обуви в то время.] поскользнуться, покатиться и упасть. Он забегал по пандусу к дому, а сбегал по лестнице, затем спускался с холма и прятался за стеной, а когда банда пробегала мимо, он взбирался обратно на холм и просто так для профилактики обводил вокруг пальца нескольких из них еще раз на вершине. Они никак не могли его поймать.

Помню, однажды они сожгли наш клуб в отместку за то, что мы обстреляли их шариками с водой, как раз когда они только переоделись в новую одежду и курили крэк. Как-то зимой мы встретились с ними на замерзшем пруду. Эти отморозки начали прыгать по льду, чтобы он треснул и мы попадали в воду. Если бы лед треснул, то мы запросто могли погибнуть.

Это было похоже на замкнутый круг. Мы пытались сопротивляться, но все же были просто маленькими детьми. Нам ничего не оставалось, кроме как сколотить собственную банду. Так мы стали «ДСБ» – «Детской спасательной бандой». Собрались ребята из домов по соседству. Мы все держались вместе. В нашу банду входили Кейн, Джи-Си, Винни, Raekwon, Килла Кейн, Забо, Лав Гад, Чаз, Мисер, Герш, Луни, Си Басс, Кэб… нас было много.

После этого ситуация в нашем квартале стала поспокойнее. «ДСБ» состояла исключительно из малолеток, живущих по соседству, и просуществовала с начальной школы до средней, потом мы стали «ХСН» – «Хер с ними». В конечном счете в старшей школе мы превратились в «Отряд крушения», о котором я расскажу позже.

Несмотря на то что мы с мамой переехали на остров, мы все еще поддерживали бруклинские связи. Я – ядерная смесь Стейтен-Айленда и Бруклина. Когда мама на несколько недель брала отпуск и хотела побыть одна дома, она отправляла меня к бабушке с дедушкой, которые жили в Браунсвилле, Краун-Хайтс и Клинтон-Хилле. Я видел столько творящейся там херни, просто немыслимо. Во всех деталях. Я ездил к бабушке в Браунсвилл или к кузенам в Томпкинс. Мой дед жил между Сент-Джеймс-Плейс и Кембридж-Плейс, в квартале от того места, где обитал Biggie[6 - Кристофер Уооллес, более известный под сценическими псевдонимами The Notorious B.I.G., Biggie Smalls и Biggie – американский рэпер, актер и участник рэп-группы Junior M.A.F.I.A.].

В Бруклине было по-своему сурово. Он был просто грязный. Там построили двадцать или тридцать кварталов: Браунсвилл, Форт Грин, Марси, Томпкинс, Ред Хук, Гоуанус, Бушвик. Все они были похожи на концлагеря для бедных черных. То же самое с Бронксом.

Но самым безумным было то, что мне приходилось ездить от Стейтен-Айленда до Бруклина одному. Мне было всего восемь или девять лет, мама давала мне денег на дорогу и отправляла одного, приходилось ехать в метро и плыть на пароме на другую сторону. Я прыгал на поезд № 4 в Боулинг-Грин, выходил на Истерн-Паркуэй, там пересаживался на автобус и ехал в Браунсвилл, затем выходил на остановке у букмекерской конторы на Питкин-авеню и шел к бабушке. Нынешние дети не поймут, насколько мы были свободны. Сегодня маму могли бы посадить за жестокое обращение с детьми.

Тогда все было по-другому: взрослые не носились так с детьми. Я уверен, что были похищения и прочая херня, но мы все равно были предоставлены сами себе. Мама даже посылала меня за сигаретами в магазин на углу. Сейчас так сделать не получится. Продавцы сразу же скажут: «Малявка, вали на хер отсюда».

Моя бабушка работала бухгалтером в правительстве, а дед был ветераном войны. Он ничему меня не научил. Мне кажется, я вообще ничему не научился в своей семье. Ничему, кроме любви. Только любви. Я получил от них любовь, но не получил никакого руководства о том, как прожить свою жизнь, что правильно и неправильно, не узнал, что делать и чего не делать.

Все свои жизненные уроки я получил на улице. У меня не было отца. Мать немного меня наставляла, но она скорее беспокоилась о еде, одежде и прочей бытовухе. Когда у меня были проблемы, я не мог подойти к ней и спросить, как разобраться со всем этим дерьмом. Я должен был уладить это сам. Иногда я делал правильный выбор, а иногда ошибался. Приходилось учиться на ходу. Вот что собой представляет взросление большинства черных детей.

Время от времени, навещая дедушку, я виделся и со своими любимыми дядями – дядей Мэттом и дядей Джейсоном, которые катали меня по всему Бруклину.

Младший Джейсон был тихим и скромным. Но скромные – это те, с кем нужно быть осторожнее. Я тоже очень скромный парень, очень милый, но не стоит меня заводить, потому что, когда я злюсь, я становлюсь просто бешеным. Нужно очень постараться, чтобы разозлить меня, но, если удалось, берегись. Джейсон был таким же – спокойным и тихим, пока не наступало время выпустить пар, и тогда он просто метал громы и молнии.

Джейсон был младше меня. Он был мне дядей, потому что мой дед был дважды женат и имел детей в обоих браках. Мы с Джейсоном целыми днями мотались по улицам.

У старшего, дяди Мэттью, был друг по имени Кью, с которым они были словно близнецы. Они не были кровными братьями, но выглядели совершенно одинаково. У дяди Мэтта была дурная слава на районе – он, Кью и их друзья раскрыли мне понятие маньяка. В то время у тебя должна была быть репутация, чтобы другие отморозки не связывались с тобой.

Я вспоминаю Кью никак иначе, как долбаного маньяка. Мне тогда было лет восемь-девять. Думаю, что он убил по крайней мере пару чуваков. Он мог ограбить, забрать ботинки, забрать цепь, ударить, заколоть, порезать, застрелить. Он мог сделать что угодно. Он был именно таким человеком. Но он любил меня. И все время сажал меня к себе на плечи.

Мы гуляли по ночам, я бегал по Бруклину с этими сумасшедшими отморозками. Они совершали грабежи прямо у меня на глазах. Однажды они ударили какого-то парня кирпичом по голове и забрали его бумбокс. Выбили из него все дерьмо и пошли дальше. Я просто посмотрел на чувака, дергающегося на земле, а затем побежал, чтобы догнать дядю Мэтта, который тут же взял меня за руку, и его друга Кью. Эта бандитская херня тоже немного повлияла на меня – это было еще одной частью моего воспитания.

Самое печальное в жизни гетто – это то, что жесть вроде перестрелок, поножовщины, обоссанных лестниц и наркоманов со временем становится нормой. А ты становишься толстокожим и бесчувственным…

Но все же так не должно быть. Некоторые смерти, должно быть, сильно на нас повлияли. Эти люди заслуживали большего. Например, гибель одной маленькой девочки лет семи-восьми. Она училась в моем классе в государственной школе. Ее изнасиловал и сбросил с крыши в задней части здания умственно отсталый мальчик, которого мы знали, как Большой А. Этот кретин все время шастал по окрестностям.