Дом Блэков. Нера

Глава 1.

Больничный холл гудел низким, настоявшимся на усталости гулом. Солнечные полосы, пробившиеся сквозь пыльные окна, выхватывали из полумрака белизну халатов и холодный блеск бейджей. Воздух был густым и тяжёлым – пахло пережжённым кофе, антисептиком и долгим ожиданием.

Лиза Клейн перебирала кончики каштановых волос, не сводя взгляда со стойки медсестёр. Её ногти, коротко подпиленные, едва слышно отбивали ритм по стойке регистрации – размеренно, как метроном.

– Как думаете, кто у нас будет руководителем? – голос её звенел от сдержанного возбуждения. Казалось, она уже видела своё имя на полированной табличке.

– Не знаю, – бросил Ричард, вскинув подбородок. В его тоне угадывалась привычка быть первым и лёгкое, затаённое нежелание уступать. – Надеюсь, кто-то стоящий.

– Куратором будет клинический ординатор, – сказала Нера, не поднимая глаз от айпада. – Питер Вудсток.

Все обернулись разом. Нера стояла чуть в стороне, будто отделённая незримым стеклом. Луч из окна скользнул по её лицу, высветив синеватые тени под глазами – следы ночных бдений над учебниками.

– Откуда ты знаешь? – фыркнула Лиза, скрестив руки на груди. Брови её сошлись на переносице, губы плотно поджались.

Нера молча указала на электронное табло, где значилось: «Питер Вудсток, клинический ординатор».

– Пф… – Лиза брезгливо скривилась и, скорее для себя, чем для Неры, процедила:

– Вечно строит из себя самую умную.

– Ладно тебе, – толкнул её локтем Милтон. – Нера и есть самая умная из нас.

– Я бы поспорил, – Ричард усмехнулся, пряча за бравадой задетое самолюбие.

– Хоть ты и умён, но пока не обошёл её, – рассмеялся кто-то ещё и хлопнул Ричарда по плечу.

Своя стая: шутки, подначки, знакомый, почти домашний воздух общей учёбы. Все они были внутри этого круга. Нера же оставалась в стороне – её взгляд был холодным, собранным, прикованным к точке, которую видела только она. Пальцы непроизвольно сжали угол планшета. Она ощущала лёгкое напряжение в шее, привычное за годы отстранённого наблюдения.

Коридор прорезал мягкий баритон, окрашенный лёгким смехом:

– Ну что, молодёжь, готовы к труду и обороне?

Они повернулись синхронно, как по команде. К ним шёл молодой мужчина в безупречном халате. Карие глаза смеялись, улыбка была широкой и лёгкой, но в уголках глаз таилась едва уловимая усталость. Та, что появляется после ночных дежурств.

– Меня зовут Питер Вудсток, – сказал он. – Я ваш клинический ординатор. Буду учить, координировать, направлять по отделениям по выбранному профилю.

Он сделал паузу, позволив словам осесть в головах интернов. В воздухе повисло тихое ожидание, прерываемое лишь далёким гулом больничной жизни.

– Кто проявит себя очень хорошо, получит шанс остаться сразу в ординатуру.

– Даже несмотря на то, что нам ещё год учиться в универе? – недоверчиво спросил кто-то из ребят.

– Верно, – Питер коротко улыбнулся, и в его взгляде промелькнуло что-то серьёзное, почти строгое. – Такое редко бывает, и только для лучших. Так что работаем на пределе. Ну, знакомимся? Имя и куда тянет.

Первым шагнул вперёд Ричард – распрямился, будто стоял перед камерами:

– Ричард Басс. Кардиохирургия.

– Похвально, – кивнул Питер, изучая его открытое, уверенное лицо. – Хорошие кардиохирурги на вес золота. Потянете?

– Да, – ответил Ричард без колебаний, и его плечи чуть подались вперёд, как перед стартом.

– Посмотрим, – сказал Питер без ухмылки, но с лёгким, обещающим испытания оттенком в голосе. – Дальше?

– Милтон Джеймс, – поправил очки следующий рпонгь. – Травматология.

– Смело. В неотложку хотите? – поднял брови Вудсток.

– Да, сэр.

– Молодец. Туда все заглянете, – ободряюще кивнул Питер, и его взгляд на мгновение смягчился.

Лиза вспыхнула улыбкой:

– Лиза Клейн. Кардиология.

– Ещё один кардио. Хирургия или терапия?

– Терапия.

Питер Вудсток кивнул.

– Джеф Симпсон. Иммунология, – отозвался с конца колонны высокий шатен, слегка мнущий в руках стетоскоп.

– Амбиции в этом году у всех… – проворчал Питер добродушно. В уголках глаз собрались мелкие морщинки, выдававшие привычку к постоянной сосредоточенности.

Его взгляд остановился на Нере. Он задержался на секунду дольше, чем на остальных, будто пытаясь прочитать что-то за её спокойным, почти отстранённым выражением лица.

– И у нас осталась…

Ожидание сгустилось. Нера почувствовала, как взгляды коллег мягко упёрлись в неё, как лучи софитов. Она не сдвинулась с места, лишь чуть приподняла подбородок.

– Нера Бонем, – её голос прозвучал ровно, отчётливо, без лишних вибраций – как отточенный хирургический инструмент. – Детская нейрохирургия.

– Фьють, – коротко присвистнул Питер, и его брови поползли вверх. – Совсем серьёзно.

– Нера у нас лучшая студентка в университете, – вставил Милтон, будто поставил официальную печать на её репутацию.

– Правда? – Питер улыбнулся, но взгляд его уже скользнул поверх их голов, зацепившись за что-то в дальнем конце холла. – О! Доктор Хольгерсон! Можно вас на минуту?

Он поднял руку, и это движение было резким, почти тревожным, нарушившим размеренность момента.

К ним приближался высокий молодой мужчина. Светлые волосы слегка растрёпаны, он на ходу снял наушники. Шёл он не быстро, но уверенно, почти бесшумно, словно знал каждый сантиметр этого пространства. Нера отметила, как медсёстры за стойкой на мгновение замолчали, их взгляды потянулись вслед за ним. Она отметила это наблюдение как фон, не относящийся к делу.

– Интерны, познакомьтесь: доктор Нильс Хольгерсон, – сказал Питер, и в его голосе появились ноты почтительного делового тона. – Наш лучший детский нейрохирург. А если и потребуется, то и взрослых прооперирует.

– Здравствуйте, – кивнул Нильс. Голос у него был спокойным, глубоким, без нажима, но в нём чувствовалась плотная, сконцентрированная энергия.

– А это, – Питер указал на Неру, – юное дарование планирует к тебе, в детскую нейрохирургию. Возьмёшь?

Нера подняла взгляд. Холодный, ясный, но с любопытством. Взгляд человека, который проверяет инструмент по инструкции, а не любуется им как на витрине. «Красивый», – мелькнуло где-то на периферии сознания. – «Неважно. Важны решения. И руки.»

– В детскую хирургию мало кто стремится, – сказал Нильс, задержав на ней взгляд. В его голубых глазах не было ни одобрения, ни сомнения – только внимание. – Почему ваш выбор туда?

– Тех, кто спасает взрослых, много, – ответила Нера, не отводя глаз. Голос её не дрогнул, но где-то глубоко внутри, под рёбрами, ёкнуло что-то острое и давно знакомое. – У детей меньше выбора.

– Тогда старайтесь, – в его тоне что-то едва заметно изменилось. Лёгкий сдвиг, как щелчок фиксатора в механизме.

Он кивнул, коротко, без улыбки, и ушёл тем же тихим, уверенным шагом. Вслед его провожали взгляды, в коридоре стало ощутимо легче, или просто вернулся обычный шум, заполнивший освободившуюся тишину.

Нера уже вернулась к экрану планшета. Пальцы чуть дрожали. Она сжала их в кулак, пока не прошло. В голове, поверх постороннего шума, складывался план: чёткий, многослойный, как хирургический алгоритм.

«Если он действительно лучший – я выжму из него все знания до последней капли. Я стажируюсь у него. Решено.»

И где-то в глубине, под холодным слоем решимости, шевельнулось что-то ещё. Не страх, не волнение, а тихое, почти неосознанное предчувствие. Предчувствие начала каких-то важных изменений.

Глава 2.

Больничный коридор встретил её запахом антисептика и едва уловимым, но знакомым металлическим привкусом. Гул голосов, скрип резиновых колёс каталок, короткие, как уколы, сигналы мониторов. Всё сливалось в ровный, привычный утренний шум, фон для предстоящего дня.

В больницу Нера вошла в 6:45. Ровно на пятнадцать минут раньше, как всегда. В руках ещё тёплые от принтера распечатки свежих исследований, в кармане халата потёртый кожаный блокнот, испещрённый её чёткими пометками. Эти истории болезней она дочитывала уже глубокой ночью, при свете настольной лампы, когда за окном темнел спящий город, а в тишине комнаты был слышен лишь шелест страниц и собственное, ровное дыхание.

У стойки медсестёр толпились интерны. Смех звенел слишком громко для этого стерильного, пахнущего хлоркой утра. Кто-то с хрипловатым хохотом рассказывал анекдот про терапевтов, другой с преувеличенным усердием водил пальцем по графику дежурств. Нера прошла мимо, не сбавляя шага и не поворачивая головы. Её взгляд был устремлён только в сторону перевязочной, туда, где уже начиналась работа.

– Доктор Вудсток уже здесь? – спросила она у дежурной медсестры, не представляясь. Голос ровный, но в самом его тембре угадывалась тонкая, стальная нотка нетерпения.

Та медленно подняла на неё взгляд. Высокая шатенка с холодными, оценивающими глазами уже была на слуху у персонала.

– Там, с пациентом, – кивнула медсестра в сторону двери перевязочной, не спеша перекладывая стопку бумаг. Её движения были спокойными, почти ленивыми, и этот контраст заставил Неру внутренне стиснуть зубы.

Обход начался ровно в семь. Питер Вудсток шёл впереди небольшой группы. Полы его белого халата едва колыхались в такт шагам. Он бросал вопросы через плечо, стараясь подловить, уловить момент незнания, и его карие глаза искрились азартом. Ему явно нравилось наблюдать, как интерны растерянно перебирают в памяти заученное. Нера держалась позади, в лёгкой тени от его спины, и фиксировала всё: едва заметную дрожь в кончиках пальцев Джефа Симпсона, когда тот брал карту; слишком громкий, чуть истеричный смех Лизы; крошечную каплю пота на виске у Милтона. Всё это складывалось в голове в строгие колонки: отметки, выводы, рабочий порядок.

– Следующий пациент – мальчик, девять лет, подозрение на эпилептогенный очаг в височной доле, – Питер заглянул в карту, и его голос приобрёл оттенок профессиональной бесстрастности. – Какой предварительный диагноз?

– Эпилепсия, – выпалил Джеф слишком быстро, слишком уверенно, будто отчитывая заученный урок.

– Это не эпилепсия, – прозвучало ровно и остро.

Нера стояла у монитора, не сводя глаз со снимков МРТ. Зелёный, холодный взгляд методично скользил по кадрам, выискивая, сравнивая, анализируя.

– Почему же? – Питер усмехнулся, но в голосе его, помимо привычной игры, проскользнул искренний интерес.

В палату в этот момент, почти бесшумно, вошёл Нильс Хольгерсон. Сегодня этого пациента перевели к нему в отделение, и он зашёл собрать анамнез. Его присутствие, казалось, сделало воздух плотнее.

– На снимке утолщение коры в затылочной области, а не в височной, – Нера коснулась экрана кончиком пальца, обведя едва заметную область. Голос её был спокоен, как голос диктора, зачитывающего сводку. – Фокальная корковая дисплазия. Тип IIB, если точнее.

Тишина воцарилась настолько плотная, что стало слышно тихое потрескивание люминесцентной лампы над головой. Джеф покраснел. Краска залила его шею и щёки. Вид у него был как у школьника, пойманного на списывании у доски.

Питер удивлённо посмотрел на Неру, разинув рот, но первым заговорил Нильс. Его обычно ровный, глубокий голос прозвучал чуть жёстче, суше:

– Вы уверены?

– Вполне, – Нера не отвела взгляда от экрана, но почувствовала, как его внимание упёрлось в неё. Повернувшись, Нера посмотрела на него. Их взгляды встретились. – Дополнительное обследование подтвердит.

Нильс задержал на ней взгляд. Его пальцы, лежавшие на обложке карты, начали отбивать короткий такт: раз-два, раз-два. Он ничего не сказал. Просто посмотрел, и в этом молчаливом изучении было больше вопроса, чем в произнесённых словах.

После обхода он остановил её в коридоре, пока Питер раздавал поручения остальным. Узкая полоса солнечного света из высокого окна разрезала пространство между ними, золотя миллионы пылинок, танцующих в воздухе.

– Интерн Бонем, – его голос вновь обрёл привычное спокойствие. – Здесь важно не только быть правым. Но и уважать коллег.

Нера повернулась к нему медленно. Лицо её оставалось невозмутимым, только в самых уголках губ затаилась колючая, невидимая тень.

– Если ошибка может стоить жизни, вежливость становится непозволительной роскошью, – сказала она. Слова падали чёткими, холодными каплями.

По его лицу скользнула тень. Не гнева, а чего-то более сложного: понимания, смешанного с досадой. Он согласен был с диагнозом, да, возможно, и с принципом. Но отделение живой организм, и оно держится на командной работе.

– Вы не в лаборатории, – тихо возразил он. – Здесь люди. Со своими страхами и амбициями. А не просто цифры.

– Именно поэтому я и не трачу время на ложную дипломатию, – её ответ прозвучал отточено и холодно. – Если кто-то не выдерживает правды, ему не место в медицине. Здесь место у операционного стола, а не в школьном кружке по интересам.

Нильс всмотрелся в её лицо, ища в нём хоть проблеск сомнения, вызова, юношеского задора. Не нашёл. В её глазах была только уверенность. Твёрдая, глубокая, как скальная порода.

– Интересно… – произнёс он наконец, и в уголке его рта дрогнула лёгкая, почти невесомая усмешка. – Вы всегда так прямолинейны?

– Всегда, – ответила она без колебаний.

Солнечный луч высветил мелкие, едва заметные морщинки у его глаз – следы бессонных ночей и принятых решений.

– Тогда учитесь, интерн, – коротко кивнул Нильс и, достав из кармана халата наушники, сунул их в уши, отрезав себя от дальнейшего разговора.

Нера ничего не ответила. Повернулась и пошла прочь. Она чувствовала его взгляд у себя на спине: тяжёлый, пристальный, оценивающий каждый её жест. Под этим взглядом спина автоматически выпрямилась ещё чуть больше.

–

В ординаторской её ждал Ронан, племянник, что одного с ней возраста, но больше как брат. Развалился в кресле у её стола с видом хозяина всея больничного царства. Чёрные непослушные волосы торчали в разные стороны, а на столе, рядом с клавиатурой, лежал вскрытый двойной бургер.

– Что ты тут делаешь? – Нера остановилась в дверях. Брови её медленно поползли вверх.

– Пришёл повидаться, – он прижал ладонь к груди с театральным вздохом. – А то не пишешь, не звонишь. Уже думал, всё, пропала на больничных фронтах. Да и Кайлет переживает. Радует, что хоть не только меня ты игнорируешь.

– Как тебя вообще впустили? – она скрестила руки на груди, но в самых уголках её губ дрогнуло нечто, отдалённо напоминающее улыбку.

– Там была очень, ну очень милая медсестра, – подмигнул он, довольный. – Но, по секрету: ты тут, кажется, не в фаворе.

– Больно надо, – фыркнула Нера, бросая на бургер взгляд, полный неподдельного, почти физического отвращения.

– Ну что, уже кого-нибудь добила? – он с наслаждением откусил огромный кусок. – Я про пациентов, если что.

Нера вскинула бровь ещё выше.

– Питер Вудсток терпимый. Хольгерсон… раздражает, – после короткой, взвешенной паузы добавила она, садясь за свой стол и отодвигая бургер подальше. – И перестань говорить с набитым ртом.

– Ого, – Ронан хохотнул, и его смех, громкий и бесшабашный, разлетелся по казённой комнате, казалось, пугая даже тишину. – Уже записала его в список врагов? Надо завести блокнотик специальный.

Нера села, открыла ноутбук. Холодный, синеватый свет экрана упал на её лицо, подчеркнув резкие скулы и тени под глазами.

– Он считает, что я должна быть мягче.

– А он дело говорит, – пожал плечами Ронан, размахивая остатком бургера, как дирижёрской палочкой. – Хоть иногда.

Она не ответила. Мягкость не спасает жизни. Нера это знала назубок. В этом отделении жизни тихо уходили каждый день. Без пафоса, без драмы, просто гасла кривая на мониторе.

– Неужто он и правда такой страшный? – Ронан склонил голову набок, изучая её профиль.

– Нет, – ответила Нера, глядя в экран. – Он первоклассный хирург. Есть чему поучиться у него.

– И только? – в голосе Ронана зазвенела нарочитая, сладковатая невинность.

Нера медленно повернула к нему голову.

– А должно быть что-то ещё? – её взгляд был способен заморозить лаву.

Ронан закатил глаза и, с шумом доев бургер, поднял руки в жесте капитуляции. Он слишком хорошо её знал.

К вечеру, когда официальная смена закончилась и коридоры опустели, Нера осталась одна. Больница, шумная и яростная днём, теперь стихла, погрузившись в свой ночной, механический ритм. Где-то вдалеке ровно гудела аппаратура ИВЛ, поскрипывала тележка. Она пробивала в системе последние анализы, листала электронные карточки новоприбывших: история болезни за историей, цифра за цифрой, судьба за судьбой.

И тогда из приоткрытой двери кабинета Нильса просочилась музыка. Приглушённая, далёкая, но ясная. Фортепианная мелодия. Слишком знакомая. До мурашек. Его мелодия. Та самая партия, что он играл в последний раз. Пальцы Неры, летавшие по клавиатуре, застыли в воздухе. Музыка лилась тихо, обволакивающе, не по-больничному тепло и пронзительно.

Она встала и подошла к двери. Рука поднялась и зависла над ручкой. Где-то глубоко внутри, под всеми слоями усталости и сосредоточенности, кольнуло остро и до боли знакомо. Перед глазами вспыхнул, как фотография, последний концерт Эроса. Он за роялем, потом тишина в зале, аплодисменты. Его последний день. Боль, тупая и тяжёлая, накатила волной, сдавив горло.

Нера глубоко, с дрожью, вдохнула, заставляя лёгкие расшириться. «Не сейчас. Не здесь.»

Музыка внезапно смолкла, оборвавшись. В наступившей тишине коридора остался только звук её собственных шагов – ровных, размеренных, собранных. Она чувствовала, как холодок под кожей медленно отступает, сменяясь привычным, рабочем онемением.

6:23 утра. Больница «Грейс-Мемориал».

Нильс Хольгерсон вошёл в лифт, автоматически поправляя манжеты рубашки под рукавом халата. Над левой бровью тонкой нитью пульсировала жилка. Он не любил эти ранние, предрассветные дежурства, когда коридоры пахли остывшим кофе, ночной тоской и ожиданием. Проснулся он ещё до будильника и с тех пор в висках назойливо, как заевшая пластинка, стучал мотив вчерашнего концерта. Пальцы сами по себе отбивали этот ритм по холодному металлу поручня, пока кабина бесшумно поднималась на третий этаж.

Двери разъехались, и он замер.

В конце длинного, залитого бледным утренним светом коридора, спиной к подоконнику, стояла Нера Бонем. Бумажный стакан с кофе (чёрный, без сахара – он уже это запомнил) был оставлен рядом, на подоконнике. В её руках массивный учебник по педиатрической нейроанатомии. Пальцы перелистывали страницы, замирали на сложных схемах, скользили по тексту. Брови были чуть сведены, губы беззвучно повторяли латинские термины. Халат с именной вышивкой выглядел помятым. Из-под собранных, но уже расползающихся волос выбилась прядь, и она время от времени резким, почти раздражённым движением отбрасывала её назад.

«Она вообще когда-нибудь отдыхает?» – мысль проскочила раньше, чем он успел её остановить.

Нильс замедлил шаг, наблюдая, как первый солнечный луч скользит по её лицу, жёстко высвечивая синеватые, почти фиолетовые тени под глазами. Вчера она дежурила до полуночи. Он видел отметки в системе. И вот снова здесь, в шесть утра, с книгой в руках.

Нера подняла голову, будто почувствовала тяжесть его взгляда на себе. Зелёные глаза, обычно такие отстранённые и прохладные, на секунду отразили немую усталость, и тут же, будто по щелчку, стали снова ровными, непроницаемыми.

– Доктор Хольгерсон, – кивнула она, закрывая учебник. Голос был ровным, но в нём слышалась лёгкая хрипотца от недосыпа.

– Интерн Бонем, – он подошёл ближе, подошвы ботинок едва слышно прилипали к недавно вымытому, ещё блестящему полу. – Вы уже посмотрели историю Софии Картер?

– Опухоль ствола мозга. 2,3 сантиметра, – выдохнула она. – Шансы…

– 73%, – тихо закончил он.

Она резко подняла на него взгляд. В её глазах мелькнуло что-то живое, в моменте. Удивление? Признание того, что её собственные расчёты кто-то повторил?

– Вы тоже пересчитали, – не спросила, а констатировала.

– Я всегда пересчитываю, – ответил он просто.

Оба на мгновение застыли, разделённые двумя шагами пустого пространства: он с руками в карманах халата, она, прижимая тяжёлый учебник к груди, будто щит. Где-то вдалеке скрипнула тележка с медикаментами, зазвонил телефон на посту. Реальность мягко, но настойчиво вернулась, напомнив о себе.

– Я хочу, чтобы вы ассистировали мне сегодня, – сказал Нильс и внутренне удивился тому, как легко, почти бездумно, сорвалась с губ эта фраза.

Нера замерла. Пальцы впились в картонную обложку книги так, что суставы побелели.

– Почему? – спросила она глухо.

– Потому что… – он на секунду отвёл взгляд к окну, – вы единственная среди интернов, кто заметил бы, если бы я совершил ошибку.

Не дожидаясь ответа, не глядя на её лицо, он развернулся и пошёл дальше по коридору. За ним тянулся лёгкий, едва уловимый шлейф древесного одеколона, антисептика и чего-то тёплого, глубокого, совершенно неуместного в этом стерильном, прохладном утреннем свете.

Нера осталась стоять у окна, сжимая книгу в руках.

73%.

Цифра вспыхнула в сознании не как обнадёживающая статистика, а как личный вызов, как предупреждение. Сегодня они могли её изменить.

Она допила остаток уже холодного, горького кофе, бросила стакан в урну, и, не оборачиваясь, пошла за ним. Шаги её, как всегда, были бесшумны, а в осанке читалась та самая, железная решимость, с которой она всегда шла вперёд.

Глава 3.

7:45. Перевязочная № 3

Перевязочная пахла йодом и стерильной свежестью отглаженного белья. На полу лежала золотистая решётка света, прочерченная через жалюзи. Монитор у изголовья мерно выводил зелёную кривую кардиограммы. Нильс стоял у койки, склонившись к экрану: линии пульсировали с упрямой, почти музыкальной ритмичностью.

– Доктор Хольгерсон, посмотрите, пожалуйста! – Джеф Симпсон возбуждённо тыкал пальцем в монитор, оставляя следы на экране. – У пациента после введения антибиотиков показатели…

Голос Симпсона растворился в фоновом гуле, когда в дверном проёме возникла знакомая, подтянутая фигура. Нера вошла без стука. В руках она сжимала стопку свежих анализов. Тонкие пальцы слегка мяли края бумаги, выдавая внутреннее нетерпение.

– Для пациента Брауна, – голос прозвучал ровно. Она собиралась положить листы на прикроватный столик, и Нильс мельком заметил, как на её тонком запястье выступила синеватая вена, пульсирующая в такт быстрому сердцебиению. – Уровень лейкоцитов растёт быстрее прогноза. На 18%.

Он взял листы. Его пальцы на миг коснулись её. Лёгкое, случайное скольжение, от которого кто-то другой мог бы отпрянуть или смутиться. Но Нера уже поворачивалась к выходу, и узкая полоса света выхватила чистую линию её профиля: мягкий изгиб скул входил в резкий контраст с твёрдой, собранной сосредоточенностью на лице.

– Спасибо, интерн Бонем, – Нильс намеренно сделал акцент на статусе, наблюдая за её реакцией. Ни тени досады, лишь короткий, деловой кивок. Она уже сделала шаг к двери, когда он добавил, не повышая голоса. – Вы проверили взаимодействие его препаратов?

Нера остановилась. Повернулась медленно, будто отмеряя про себя необходимую паузу. Холодные, ясные глаза встретили его взгляд без колебаний.

– Проверила. Это не лекарственная реакция. – Она на секунду замолчала. В коридоре с грохотом пронеслась каталка, заглушая её слова. – Инфекция. Новая.

– Уверены? – он нарочно приподнял бровь, в голосе играла почти незаметная провокация.

Губы Неры сжались в тонкую, бледную линию. Она не выносила, когда в её выводах сомневались. Это он уже успел заметить.

– На 98%, – отчеканила она.

Нильс едва уловимо усмехнулся, кончиком языка проведя по верхним зубам. «98. Точно, только она могла выдать такой процент.» Он заметил, как её пальцы на мгновение сжались в кулаки. Короткие, аккуратные ногти впились в ладони, оставив на коже красные полумесяцы.

– Тогда начинаем новый курс, – кивнул он, и Нера почти физически ощутила, как невидимое напряжение спало с её плеч, будто тяжёлый плащ. – И, интерн Бонем?

Она уже стояла в дверях, полуобернувшись.

– Кофе в ординаторской. Чёрный, без сахара, – он сделал маленькую, намеренную паузу, давая словам осесть. – Если, конечно, вы планируете сегодня делать перерыв.

На её лице строгом, усталом, мелькнуло нечто, отдалённо напоминающее улыбку. Быстрое, как вспышка, и такое же неуловимое. Его легко можно было принять за игру света. Но он увидел. Увидел и запомнил.

12:17. Кафетерий