Дом Блэков. Нера
Кафетерий гудел спёртым, насыщенным шумом: звенела посуда, шипели кофемашины, запах подгоревшего тоста вязко боролся с ароматом дешёвого растворимого кофе. Нильс сидел у окна, отодвинув от себя тарелку с остывшим, не тронутым обедом. Взгляд его был расфокусирован, устремлён куда-то в серую дымку за стеклом.
За соседним столом, заливаясь громким, чуть истеричным смехом, собрались интерны Лиза Клейн, Ричард Басс и примкнувший к ним Милтон. Их реплики накатывали тяжёлыми, небрежными волнами.
– …и потом она просто взяла и исправила мой дренаж! – Лиза взмахнула вилкой, и кусочек огурца слетел на стол. – Без единого слова! Как будто я вообще не знаю, что делаю!
Ричард фыркнул и откинулся на спинку стула. Халат его был расстёгнут, демонстрируя дорогую, модную рубашку, немой намёк на статус и вкус.
– Кто? Наша ледяная королева? – он крутанул пальцем у виска. – Да она вообще не в курсе, что такое командная работа. Ходит, будто все вокруг идиоты, одна она тут единственный гений.
Обычно тихий Милтон неожиданно встрял в разговор. Его пальцы нервно теребили бумажную салфетку, разрывая её на мелкие клочья.
– Зато она ни разу не ошиблась с диагнозом. Вчера она заметила то, что пропустил даже доктор Вудсток.
– Пока что, – буркнул Ричард и отхлебнул колы, глядя поверх края стакана. – Подождём, пока кто-нибудь не умрёт по её вине. Вот тогда посмотрим на её гениальность.
Стул Нильса резко скрипнул, когда он встал. Он ничего не сказал, не бросил взгляда. Просто прошёл мимо их стола, не оборачиваясь, но каждый его шаг отдавался в собственной голове тяжёлым, глухим стуком.
На выходе из кафетерия он увидел её. Нера стояла у кофейного автомата, всунув в прорезь монеты. Они падали с сухим, механическим щелчком. Резкое движение, она перехватила стакан ещё до того, как поток коричневой жидкости успел стихнуть. Кипяток обжёг пальцы. Её лицо на мгновение исказила гримаса боли, но ни звука, ни вздоха не последовало.
Их взгляды встретились через весь зал, полный шума и чужих разговоров. На миг в её глазах вспыхнуло что-то живое: досада, усталость? И тут же погасло, утонув под слоем привычного льда. Нера подняла подбородок, сделав глоток обжигающего кофе, и вышла в коридор, не оглянувшись ни разу.
Нильс остался на месте, вдыхая горький, дешёвый запах жжёных зёрен. Мысль пронеслась чётко и ясно, как клиническое заключение: «Из всех диагнозов, что ставит Нера Бонем-Блэк, самый сложный – она сама. И не факт, что этот случай вообще стоит брать в работу.»
Коридор детского отделения
Пост медсестёр гудел низкими, деловыми голосами. Старшая медсестра Марта с добрыми, усталыми глазами и морщинками у рта, говорящими о тысячах отработанных смен, разбирала папки. На груди её, прямо над сердцем, поблёскивал старый, потёртый значок «Отличник здравоохранения».
– Значит, не только финансирование урежут, но и сокращение будет? – голос Ричарда прозвучал резко, прорезав общий гул ноткой неприкрытой тревоги.
Лиза, прислонённая к стене, резко выпрямилась, будто её ударили током:
– И, конечно, первыми под раздачу попадём мы! Самые незащищённые! Интерны!
Марта подняла глаза от бумаг и тяжело, с усталым пониманием выдохнула:
– Детки, не хороните себя раньше времени. Пока дышим, будем бороться. Другого выхода нет.
Ричард нервно провёл рукой по коротко стриженым волосам, взъерошивая их.
– Надо посмотреть другие больницы, где есть места. В «Секвойя-Мемориал» сейчас как раз…
Холодный, ровный голос разрезал гул, как лезвие:
– Вместо того чтобы искать, куда сбежать, лучше бы доказывали свою ценность здесь.
Все обернулись разом. Нера стояла в нескольких шагах, сжимая в руках толстую картонную папку с историей болезни. Пальцы её вцепились в обложку так, что костяшки побелели. Марта метнула на неё быстрый, оценивающий взгляд. Не осуждающий, а скорее понимающий, даже тёплый.
Лиза скривила губы в некрасивой, злой усмешке:
– А ты думаешь, твоя «гениальность» даст тебе право на компромисс? Что тебя тронут в последнюю очередь?
Нера выдержала её взгляд, не моргнув. В её зелёных глазах не было ни страха, ни злорадства, только холодная, кристальная ясность.
– А ты думаешь, что ваше бегство или вот эта показная принципиальность кому-то поможет, если отделение всё равно закроют? Вы просто освободите место для тех, кто готов бороться до конца.
Марта тихо, но властно кашлянула, обрывая нарастающее напряжение, как перерезают нить.
– Доктор Бонем права в одном. Паника никому не помощник. – Она поднялась, поправив прядь седых волос. – А теперь по местам, у нас обход через десять минут. Собирайтесь.
Ричард и Лиза уже открыли рты для нового возражения, когда из-за поворота коридора появился Питер Вудсток. Его обычно добродушное, открытое лицо сейчас было странно собранным, почти суровым.
– Что тут происходит? – спросил он, и в его голосе не было привычной лёгкости.
Нера развернулась к нему коротким, резким движением, будто солдат, отдающий рапорт.
– Не хочу разговаривать с трусами, – произнесла она чётко, без повышения тона, и тут же ушла, не дожидаясь ответа.
Лиза, багровея от злости, швырнула свою папку на стол с таким треском, что вздрогнули даже медсёстры.
– Да что она вообще о себе возомнила! Кто она такая, чтобы нас судить?!
Марта покачала головой и поправила очки, съехавшие на кончик носа. Её голос прозвучал тихо, но так, что было слышно каждое слово:
– Та, кто вчера спасла вашего пациента, Клейн. Когда вы проспали начало его ухудшения. И сейчас она, в отличие от некоторых, делает что-то полезное, вместо того чтобы паниковать.
Лиза опустила взгляд, резко сглотнув. Гул коридора постепенно вернулся к своему обычному, рабочему ритму. Ровному, размеренному, как пульс на мониторе в палате интенсивной терапии. Но в воздухе ещё долго висела тяжёлая, невысказанная напряжённость, как запах грозы перед дождём.
Глава 4.
13:15. Кафетерий
Кафетерий гудел низким, монотонным гулом: ложки звенели о фарфор, кофемашина сипела на последнем издыхании. За угловым столиком – тем, что уже давно считался его негласной территорией, Нильс методично доедал свой обед. Запах сока с тёмным оттенком вишни смешивался с тёплым, жирным паром из кухонного окна.
Марта поставила поднос рядом и подвинула к нему ещё стакан с морсом.
– Наконец-то нормально поел, – проворчала она, и в её голосе сквозила привычная, почти материнская забота. – А то вчера опять весь день на одном кофе просидел.
Нильс улыбнулся, слегка наклонив голову. Жест, который он позволял себе только с ней.
– Марта, вы, как всегда, всё видите.
– И не такое видела за сорок лет работы, – она присела напротив, понизив голос так, будто её забота была чем-то конфиденциальным, неприличным для этого шумного зала. – Твоя Нера сегодня опять завтрак пропустила. В пятый раз на этой неделе.
Бровь Нильса потянулась вверх.
– Моя?
Марта только хмыкнула, и в уголках её усталых глаз собрались лучики морщинок.
– Кому же ещё за ней присматривать, как не тебе? Только смотри, не упусти. Такие редко встречаются. И не только мозги.
Она ушла так же тихо, как и появилась, оставив его в полосе бледного зимнего света от окна и с почти доеденным обедом. В дверях кафетерия мелькнула знакомая фигура. Нера с подносом, на котором одиноко темнел стакан чёрного кофе. Нильс наблюдал, как она проходит между столиков, не касаясь ничьих взглядов, – маленький, совершенный ледяной шторм. Прохлада в каждом движении, и в то же время что-то неуловимо хрупкое в том, как она держит стакан, будто он тяжелее, чем кажется.
«Марта видит в ней то, чего не замечают остальные. Прямая, точная, как лазер. Но ей бы чуть меньше стали и чуть больше… тепла. Хотя нет. Именно эта сталь в ней и ценна. И ещё…»
Грохот пластикового подноса, упавшего на его стол, вернул Нильса к реальности. Напротив, опустился Питер. Его обычно румяное, оживлённое лицо сегодня было землистым. Он снял очки и двумя пальцами, с силой, потёр переносицу, оставив красные следы.
– Ты чего такой смурной? – Нильс поднял на него глаза, отодвинув тарелку.
Питер тяжело, с присвистом выдохнул, будто сбрасывая груз.
– Кажется, мои интерны тихо ненавидят друг друга. И я не знаю, что с этим делать. Ни лекции по этике, ни угрозы – не работает.
Нильс отодвинул кружку, скользнув пальцами по её тёплому боку.
– Дай угадаю. В центре ненависти Бонем?
– В самую точку, – Питер устало провёл ладонями по лицу, растягивая кожу. – Все напуганы слухами о закрытии отделения, ждут сокращений. Басс уже вовсю шерстит вакансии в «Секвойя-Мемориал».
Нильс подался вперёд, локти легли на липкую от многочисленных уборок столешницу.
– А Нера? Что она?
Питер горько усмехнулся, и его голос на мгновение сымитировал её низкий, размеренный тембр:
– А она, цитирую, «назвала их трусами». И заявила, что лучше бы они доказывали свою ценность, чем готовились сбежать, поджав хвосты.
Смех вырвался у Нильса неожиданно, громко и резко. Несколько человек за соседними столами обернулись.
– Ахахах! Ну хоть кто-то говорит прямо! Молодец, чёрт возьми.
– Смешно тебе, – Питер сердито указал в него вилкой. – А мне что делать? Она выполняет работу безупречно. Если ошибается, идёт и исправляет, без истерик. Впитывает знания, как губка. Но… – он развёл руки в стороны, и в этом жесте была вся его беспомощность, – командной работы ноль. Деликатности минус десять. Такта вообще не обнаружено.
Нильс откинулся на спинку стула и взглянул в окно, где над больничным двором мягко, неспешно кружились редкие снежинки.
– Чаще всего гении именно такие, Питер. Неудобные, острые, не вписывающиеся в принятые обществом нормы.
Питер оживился, будто поймал соломинку.
– Слушай, а может, возьмёшь над ней шефство? Официально. Раз она всё равно метит в твоё отделение. Вы вроде… находите общий язык.
У Нильса медленно, как бы нехотя, поползла вверх бровь. В его зрачках, обычно таких спокойных, вспыхнула и тут же погасла опасная, хищная искорка.
– Что? – Питер поднял руки, защищаясь. – Не смотри на меня так. Думал, никто не видит, как ты ей кофе подсовываешь? Или еду в ординаторскую приносишь? Все уже раскусили, что девчонка трудоголик и ночует здесь чаще, чем дома. Я сам не раз видел, как её брат приезжал и буквально силой увозил после окончания смены.
Нильс наклонился через стол, и его голос опустился на полтона, приобрёл деловой оттенок.
– И что мне за это будет?
Питер покачал головой, и в уголках его глаз проступили смешливые морщинки, несмотря на усталость.
– Вот ты жук, Хольгерсон. Настоящий.
Хирург пожал плечами, взял свою кружку и отпил уже совсем холодный, горький кофе.
– Тебе решать. Но если я её беру, значит, беру полностью. Без твоих вмешательств, без советов. Мои правила, моя ответственность.
За окном снег начал укладываться плотнее, превращаясь в белую, непрозрачную завесу. Где-то в другом крыле больницы Нера Бонем-Блэк в это самое время проверяла дренажи и прослушивала лёгкие, абсолютно не подозревая, что её судьба только что стала предметом короткого, почти циничного торга между двумя хирургами. А Нильс, глядя в свою пустую кружку, уже смутно представлял, как вспыхнут её зелёные глаза. Не радостью, нет, а скорее холодным, яростным вызовом, когда она узнает об этом «шефстве».
15:30. Ординаторская
Старый чугунный радиатор под окном потрескивал, словно дрова в далёкой, почти забытой печи. За стеклом ранние зимние сумерки окрашивали небо в свинцово-серый цвет. Нера, склонившись над толстой папкой с историей болезни маленького пациента: опухоль мозжечка, прогноз весьма утешительный, перелистывала листы. Её взгляд выхватывал ключевые цифры, пальцы автоматически помечали уголки страниц, создавая сложную систему закладок, понятную только ей.
Дверь распахнулась без предупреждающего стука.
– Доктор Бонем, – голос Марты был мягким, но в его глубине звенела твёрдая, не допускающая возражений нота.
Нера подняла голову. У старшей медсестры в руках был один-единственный официальный бланк, и держала она его с необычной торжественностью.
– Что-то случилось?
– Можно и так сказать, – Марта улыбнулась, и её усталое лицо на мгновение озарилось теплом. Она подошла ближе и положила бумагу перед Нерой. – Тебя переводят. С завтрашнего дня будешь работать под непосредственным руководством доктора Хольгерсона. В его отделении.
Нера замерла. Хольгерсон. Слово отозвалось внутри не просто звуком – физическим толчком под рёбрами, короткой вспышкой чего-то тёплого, что было мгновенно придавлено железной волной самоконтроля.
– Почему? – спросила она, и собственный голос показался ей чужим, излишне тихим.
– Потому что ты лучшая, – просто сказала Марта. – И потому что ты и так уже давно работаешь на уровне ординатора. Просто теперь это будет официально.
Нера взяла документ. Буквы слегка плыли перед глазами от накопившейся усталости, но она заставила себя прочесть каждую строку, каждую подпись. Формальность, сухой канцелярский язык, а за ними поворот.
– Они знают? – спросила она, не отрываясь от бумаги.
– Кто?
– Басс. Клейн. Остальные.
Марта коротко, с лёгким презрением хмыкнула.
– Ещё нет. Но скоро узнают. И, деточка, – она наклонилась чуть ближе, – пусть хоть лопнут от злости. Ты своего добилась честно.
Нера сжала губы, чувствуя, как в горле стоит неожиданный, тугой ком.
– Спасибо, Марта.
– Не за что, золотце, – та коснулась её плеча. Редкий, почти несвойственный ей жест открытой нежности. – Только смотри, не забывай теперь есть. А то я доктору Хольгерсону сообщу, где мы прячем ключ от запасов галетного печенья. Он у нас надсмотрщик строгий.
Когда дверь закрылась за Мартой, Нера позволила себе один-единственный, очень глубокий вдох. «Хорошо. Теперь без этих глупых споров, без косых взглядов, без необходимости пробиваться сквозь стену откровенной неприязни. Только работа. Настоящая работа. Только нейрохирургия. И… Он.» Последнюю мысль она попыталась отогнать, но она застряла где-то на задворках сознания, тёплая и тревожная.
16:45. Кабинет Нильса
Один короткий, чёткий стук – её фирменный, без лишних прелюдий.
– Войдите.
Голос за дверью был ровным, профессиональным, но Нера с её обострённым слухом уловила в нём лёгкую, натянутую струну. Нильс сидел за столом, заваленным бумагами и снимками МРТ. Увидев её, он отложил ручку и откинулся в кресле, сложив руки на столе.
– Добрый вечер, интерн Бонем-Блэк.
– Добрый вечер, доктор Хольгерсон.
Между ними повисла тишина – прозрачная, хрупкая, как тонкий лёд на луже. Она ждала, стоя прямо, совершенно не удивлённая тем, что он назвал её по полной фамилии.
– Вы в курсе? – наконец спросила она.
– Насчёт перевода? Да.
– Почему?
Он чуть наклонил голову, и его взгляд стал прицельным, изучающим, будто он рассматривал интересный клинический случай.
– Потому что вы лучшая, – повторил он слова Марты, но в его устах они прозвучали иначе. Тяжелее, значительнее, как приговор или высшая награда одновременно.
Нера сжала пальцы, спрятанные в карманах халата.
– Я не нуждаюсь в особом отношении.
– И не получите его, – он поднялся и подошёл к окну. За стеклом, в ранних зимних сумерках, уже горели жёлтые огни города. – Вы будете работать в два раза больше. Учиться в три раза быстрее. И отвечать за каждое своё решение, каждое движение у стола. Мои стандарты самые высокие в этой больнице.
В груди у неё разлилось странное, тихое тепло. Не от его слов, а от их бескомпромиссной честности. Как от света одинокой лампы в пустой, тёмной ординаторской.
– Это всё? – спросила она, и в голосе её прозвучал вызов.
– Нет, – он обернулся, и в его голубых глазах мелькнула быстрая, как вспышка, искра. – Вы теперь моя ответственность. А значит, я буду следить, чтобы вы ели. Спали хоть иногда. И не превращались в бледную тень самой себя от переутомления. Я не собираюсь терять перспективного нейрохирурга из-за голодного обморока в операционной.
– Но… – начала она, чувствуя, как привычная стена независимости даёт трещину.
– Я не потерплю непослушания в вопросах, касающихся вашего здоровья, – перебил он, и в его тоне не было места для дискуссий. – Это не забота. Это требование. Как необходимость стерилизовать руки перед операцией. Понятно?
Она кивнула, не в силах вымолвить слово. Кивнула, потому что спорить было бесполезно, да и не хотелось.
17:30. Пустой коридор
Пол блестел от свежей, ещё пахнущей химией помывки, отражения люминесцентных ламп тянулись по нему длинными, размытыми полосами. Нера шла к выходу, но мысли её оставались там, в кабинете, за той дверью. Как он смотрел на неё. Не как на студентку, не как на подчинённую. Как?
«Равную?»
Она резким движением головы отогнала эту мысль, будто стряхивая назойливую мошку. Но где-то в глубине, под слоями усталости и скепсиса, уже теплилось понимание: завтра всё начнётся по-другому.
Нильс, стоя у своего кабинета и наблюдая, как её фигура растворяется в конце коридора, думал о том же.
–
Дома её встретили голоса перекрывающие друг друга, живые, тёплые.
– Надо же, сегодня ты почти как человек, – Сириус приподнял бровь, и его губы изогнулись в знакомой ехидной улыбке. Серые глаза блеснули: он уже потирал ладони в предвкушении словесной дуэли. – Только не говори, что тебя наконец уволили за антисоциальное поведение?
– Ха-ха-ха, очень смешно, – Нера скривила рот в саркастической гримасе, чувствуя, как тонкие щипки раздражения ползут по коже. «Вот уж кто никогда не меняется…» – бросила она мысленно, швыряя сумку на диван.
– О, Нера! Дорогая, ты дома! – Эми вспыхнула радостной улыбкой. Её звенящий голос и порывистое движение для объятия были резко приторможены у самой границы. Она видела усталость, застывшую в каждом уголке позы Неры.
– Да, начальство велело уйти вовремя, – Нера опустилась в кресло и закрыла глаза. В висках пульсировала тяжёлая, густая усталость, а в голове стоял нестройный гул от долгого дня.
– Кто этот великий человек, способный на такое чудо? – Сириус склонил голову набок, улыбка его стала ещё слаще и ядовитее. – Я хочу лично пожать ему руку. Или вручить орден.
– Не начинай, – Нера провела ладонью по лицу, смазывая остатки дневного напряжения. Раздражение подкатило и так же быстро отступило, смытое волной домашнего тепла.
– Так, ужин готов, – Эми мягко, но неумолимо взяла ситуацию под контроль. – Идёмте за стол. Заодно и расскажешь, как дела на передовой.
Нера закатила глаза, но внутри что-то дрогнуло. Тихая, почти неосознанная благодарность за эту простую, прочную опору.
– Ну что, – не отставал Сириус, расставляя тарелки, – кто же оказался тем титаном воли, что смог сдвинуть тебя с рабочего места?
– Мой непосредственный начальник, – пробормотала Нера, отламывая кусочек хлеба и машинально разминая его между пальцами в крошево.
– И как-то… маловато деталей для такого эпохального события, не находишь? – Сириус усмехнулся, явно наслаждаясь её немногословностью.
«Ладно. Всё равно объяснять придётся.»
– Меня перевели. С завтрашнего дня я прохожу интернатуру в отделении детской нейрохирургии. Официально.
– Как это? – Эми распахнула глаза, вилка в её руке замерла в воздухе. – Разве вы не в общей интернатуре?
– Думаю, это потому, что я не умею «работать в команде» и «ладить с людьми», – произнесла Нера ровным, безличным тоном, как будто зачитывала диагноз. Где-то глубоко, под рёбрами, это кольнуло – тупой, знакомой болью.
– И… – Эми осторожно подбирала слова, – что ты сама об этом думаешь?
Нера задержала взгляд на поверхности супа: ровной, почти без ряби, как экран монитора в момент затишья между кризисами.
– Я рада. Это то, чего я хотела. Теперь смогу работать там, где действительно есть смысл.
– А… руководитель? – Эми слегка замялась, бросая взгляд на Сириуса.
– Нильс Хольгерсон. Лучший нейрохирург в больнице. Специализируется на детях.
– М-м-м… Звучит серьёзно, – протянул Сириус лениво, но в его глазах вспыхнул живой, заинтересованный огонёк.
– И это всё, что ты можешь сказать? – Эми толкнула его локтем.
– А почему ты его послушалась? В смысле, ушла вовремя? – Сириус не сводил с сестры взгляда.
Вилка в руке Неры дрогнула, она сжала её слишком сильно.
– Мне поставили ультиматум. Сказали, не потерпят неподчинения в вопросах… режима.
– О-хо-хо-хо… – Сириус рассмеялся, откинувшись на спинку стула. – Мне уже нравится этот Хольгерсон. Человек, умеющий добиваться своего. Редкость.
– Слушай, – Нера резко сменила тему, голос её стал суше, деловитее. – А наш фонд… занимается спонсированием больниц? Конкретно этой – «Грейс Мемориал»?
Сириус вскинул бровь, но ответил, мгновенно переключившись с шутливого тона на деловой без малейшего недовольства:
– Бывает. Участвуем в разных программах. А что случилось?
Эми насторожилась, её взгляд стал проницательным:
– Нера, что-то произошло?
Нера опустила глаза, разглядывая узор на скатерти. В памяти всплывали образы: полупустые коридоры, усталые лица дежурных медсестёр, тихие палаты с детскими рисунками на стенах, и главное, тяжёлый, почти осязаемый страх в глазах коллег.
– Финансирование отделения урезали. Детское отделение скорее всего закроют.
– Понятно. Я поговорю с Алом и Анабель. Посмотрим, что можно сделать.
В груди у Неры что-то болезненно сжалось и тут же отпустило, сменившись странным облегчением.
– Спасибо. Только… – она запнулась.
Сириус уловил паузу без слов.
– Чтобы в больнице не знали о твоём участии? Чтобы не сочли протекцией?
– Да, – выдохнула она.
Она не хотела, чтобы это выглядело подачкой по блату. Не хотела, чтобы за её спиной снова зашептались о «семейных связях». Но больше всего она не хотела, чтобы эти дети остались без шанса. Без того самого операционного стола, у которого она теперь имела право стоять.
А значит, была готова на всё. Даже на то, чтобы попросить о помощи и привилегиях семьи.
Глава 5.
Больница просыпалась медленно и неохотно, как тяжелобольной пациент после многочасовой операции. Первые лучи солнца рассекали утренний туман за высокими окнами. Где-то в глубине коридоров звенели тележки с завтраками, доносились обрывки усталых шуток ночной смены, сменяющиеся деловым шёпотом. На стенде у поста медсестёр белел свежий листок: «Посещение Совета попечителей – пятница, 18:30». Кто-то снизу шариковой ручкой вывел: «Просьба заменить перегоревшие лампы в операционной №2». Рядом, уже отклеиваясь по краям, висела памятка со старого плаката: «Благотворительный вечер в поддержку детского отделения».
Нера стояла у окна в ординаторской, сжимая в пальцах бумажный стаканчик. Кофе остыл, превратившись в горькую гущу на дне, но она делала редкие, механические глотки, чувствуя, как холодная горечь стекает в пустой, слегка подёргивающийся спазмом желудок. Третья бессонная ночь подряд. Но разве это имело значение, когда через час начнётся операция на базилярной артерии, и ассистировать будет она? «Не дрогни. Не подведи его,» – стучало в висках в такт собственному учащённому пульсу.
Дверь открылась с тихим, но знакомым скрипом.
– Опять не спали?
Голос Нильса Хольгерсона был ровным, спокойным, с той самой металлической нотой, от которой Нера непроизвольно сжималась внутри. Он стоял в дверях, уже в хирургическом халате, с планшетом в руке. Утренний свет жёстко очерчивал его профиль. Резкие скулы, тень от нахмуренных бровей, ясные, слишком бодрые для этого часа голубые глаза. Его взгляд скользнул по синеватым теням под её глазами, задержался на кончиках пальцев, слегка подрагивавших на стаканчике. На экране планшета, прежде чем он заблокировал его, Нера успела мельком увидеть строку входящего письма: «Повестка: Детское отделение. Бюджет. Гранты».
– Я… – начала она, но он резким, почти отсекающим движением руки пресёк попытку оправдаться.
– Не надо. Вижу.
Он шагнул ближе, и пространство между ними наполнилось запахом антисептика, холодного металла и чего-то ещё, едва уловимого. Из кармана халата он достал шоколадный батончик и положил на стол рядом с ней. Бережно, как кладут инструмент перед началом вмешательства.
– Съешьте. Пока мы не начали, у вас есть пятнадцать минут.
«Почему он всегда это делает? Почему именно для меня?» Она открыла рот, чтобы возразить, но резкий звук пейджера разрезал паузу. Нильс взглянул на экран, и его лицо на долю секунды стало каменным.
– Идём. У нас экстренный случай.