В плену

Тогда хотелось чуда. Как маленькой девочке вдруг отчаянно захотелось поверить, что меня, как ту сказочную принцессу, вызволит из башни принц на белом коне и увезет в тридевятое царство, и будем мы жить долго и счастливо. Наверное, поэтому, когда я встретила Антона на пороге школы, куда пришла забирать документы по требованию Марка, сердце возликовало в волнительном предчувствии, что все изменится.

«Изменилось», – думаю с горечью.

Антон.

Как же так вышло, что Марк нашел нас? Не должен был. Антон сказал, что об этом месте не знает никто. И я… я сделала все возможное, чтобы никто не выследил нас: выбросила телефон, кредитные карты, да и передвигались мы исключительно автостопом. Никто не знал, где мы. Никто не мог…

Я осекаю сама себя. Катька знала! Нет, не так… Я звонила ей из соседнего города, и говорили мы минуты две, не больше. Отследили? Со связями Марка возможно все. Пусть так. Ерошу пальцами волосы, невольно натыкаюсь на шрам за ухом. Отдергиваю руку, словно обжегшись. Что случилось – того не изменить. Марк нас нашел и вот я снова здесь.

Какое же наказание ждет меня теперь? Или он уже наказал, убив Антона?

Дверь открывается с громким стуком, и в спальню вваливается Марк. Я вжимаюсь в кровать, натягиваю одеяло и почти не дышу. Он стоит с трудом. В одной руке – пузатая бутылка, другой – упирается в стену. Интересно, сколько таких бутылок он уже приговорил? Голова опущена. Сильно шатаясь, он добирается до кровати, на ходу допивая алкоголь и отшвыривая бутылку. Та со звоном разбивается о стену. Комнату заполняет резкий коньячный запах. Марк ухмыляется, шепчет что-то и, не удерживаясь на ногах, падает на кровать. Бормочет что-то, стянув с меня одеяло, и затихает.

Осторожно ложусь едва не на самый край, выдыхаю и пытаюсь заснуть. Сумбурные мысли мешают, заставляют думать и впервые – об этом странном и непонятном мужчине рядом. Я засыпаю с последней, взявшейся ниоткуда, мыслью, что Марк не мог убить Антона.

Распахиваю глаза от жуткого грохота. В комнате темно: ночник погас, а солнце еще не намеревалось вставать. Нащупываю под подушкой мобильный телефон, который мне принес Регин после душа, подсвечиваю. Часы на дисплее показывают: «2:47».

– Елкин-корень, – цежу сквозь зубы и присматриваюсь к комнате. Все как было накануне, только из-под двери ванной виднеется полоска слабого света. Смотрю на вторую половину, где спал Марк, – пусто. Ну и что же он там делает среди ночи? Прислушиваюсь. Тихо. Успокаиваясь – все-таки Ямпольский не маленький мальчик, сам справится, – устраиваюсь поудобнее, пока не разыгралась мигрень, как тут же подскакиваю от звона и новой волны грохота. Сердце заходится в рваном ритме, чуя неладное. Подбегаю к двери, дергаю за ручку – заперто.

– Марк, – зову, а в ответ молчание. – Марк, ты в порядке?! Марк?! – не хватает только трупа богатого сэра у меня на руках. Черт бы тебя побрал, Ямпольский! Дергаю ручку, стучу – дверь не поддается. – Марк, открой. Слышишь? Марк! Ну не будь ребенком, в конце концов.

И замок щелкает, я распахиваю дверь и на мгновение зажмуриваюсь от ослепительного света. И боль прошибает затылок. Морщусь, с трудом разлепляю веки. Привыкаю и обнаруживаю Марка сидящим на полу у ванны. Вокруг разбитое стекло, склянки, бутылочки, полотенце. Сам он тяжело дышит. Лицо бледное, покрыто испариной, маска сдвинута как-то странно, свисая ниже лица, и левая нога вывернута судорогой.

– Там… – хрипит он, указывая на шкафчик справа, – лекарство… не могу… достать…

Отмерев, кидаюсь к шкафчику и ужасаюсь тому набору лекарств, что нахожу. Разве что наркотиков здесь не имелось. И при такой аптечке он алкоголем балуется? Ненормальный!

– Ампулы…

Доносится тихое из-за спины. Слышу, как Марк шумно втягивает воздух. Набираю в шприц лекарство, приседаю рядом.

– Я сам… – он пытается перехватить шприц, но куда ему: пальцы дрожат, лицо перекашивает гримаса боли. Не думаю, всаживаю иглу в сведенное судорогой бедро. Марк стискивает кулаки, зажмуривается и на короткий момент становится похожим на маленького испуганного мальчика. Вот так метаморфозы этим странным полнолунием. Досчитав до трех, затягиваю на плече жгут и делаю Марку второй укол, на этот раз в вену. Пусть он урод и убийца, но сейчас ему нужна помощь, и, кроме меня, вряд ли кто поможет. К тому же я – не он. Для меня человеческая жизнь, пусть и убийцы, – не пустой звук.

В его аптечке нахожу обезболивающее, выпиваю таблетку. В молчании проходит несколько минут. Марк постепенно расслабляется. Судороги схлынивают. Облегченно выдыхаю – даже не заметила, как сильно была напряжена. И мигрень поутихла. Заснуть не засну, но до утра доживу.

– Встать сможешь?

Марк смотрит вопросительно.

– Ну до кровати-то дойти надо, – пожимаю плечами, поднявшись.

Он боязливо смотрит на дверь и расстояние, что отделяет его от кровати. Я усмехаюсь – надо же, такой жестокий циник, а боится. Чего только? Но спустя пару ударов сердца выражение его лица становится жестким и непроницаемым. Да уж, метаморфозы.

Он встает с трудом, едва не падает – я подхватываю его.

– Обопрись на меня, давай, – приказываю, перекладывая поудобнее руку на его широкой спине, другой закидываю его руку на свои плечи. – Не бойся, это я с виду маленькая пташка, – хмыкаю, вспомнив, как он меня называет. – Доверься мне, ну же. Все равно больше некому, – добавляю веский аргумент.

И Марк сдается.

Он вырубился, едва голова легла на подушку. Укрываю его двумя одеялами и возвращаюсь в ванную навести порядок. Почему-то кажется, что Марк не захочет, чтобы его домочадцы прознали о его ночном позоре.

Поспать этой ночью мне так и не удается.

Часть 5

Марк. Сейчас

Ничего не получается. Заготовки идут трещинами, ткань рвется, краски растекаются. И боль то и дело накатывает, протыкает короткими судорогами.

Марк отбрасывает инструмент, резко поднимается. Покачивается, но подхватывает трость, опирается на нее, прохаживается по мастерской. Наступает на что-то острое, чертыхается. Прибраться бы, да только ни сил, ни желания. И голова гудит после ночи.

И дернул же его черт напиться. Семь лет не пил, а тут. Полторы бутылки коньяка одним махом. Чтоб наверняка отрубило. И луна заглядывала в окно кабинета, словно насмехалась над ним. Даже задернутые занавески не помогали спрятаться от нее. Вот и вывернуло потом всего наизнанку. Знал же – нельзя пить. Не с его таблетками. Пробовал уже семь лет назад. Вместо анестезии. Не помогло.

Упирается кулаком в стену, опускает голову, пережидая новую волну судороги. Что-то не то с ним творится в последнее время. С появлением в его доме пташки все пошло наперекосяк. Вся жизнь, такая ровная и привычная, трещит по швам, как старое одеяло. Она так настырно, сама того не понимая, лезет в его душу, что он начал ее ненавидеть. Хотя знал, с кем контракт подписывал. Знал, что эта не угомонится, пока не перевернет вверх тормашками его жизнь. Пять лет назад уже перевернула. Думал, она его боится. Все его боятся. А она – нет. Вон как резво ночью его спасала. И главное, вовремя как, будто почувствовала. Регин сказал, что, если бы она проснулась хотя бы на пять минут позже, все, шейте белые тапочки.

Марк усмехается. Странная она. Другая бы на ее месте позлорадствовала в лучшем случае. А эта…жизнь спасла, хотя ненавидит до дрожи. И сама мучится от болей – Марк не раз заставал ее, пьющей таблетки. Последствия старой травмы? И шрам за ухом ее беспокоит, напоминает о прошлом. И волосы постоянно распускает, прячет его. Но не признается, хотя он спрашивал. И на обследование нормальное не согласится, особенно сейчас.

Марк вздыхает разочарованно и возвращается на рабочее место. Прикрывает глаза, вспоминая изящное тело с ласточкой на талии, точеное, будто кукольное лицо с большими синими глазами. Память услужливо подкидывает ему чуть смущенную улыбку и румянец на щеках. Ее растерянный взгляд, сверкающий слезами. Боль и сожаление в тонких чертах, поджатые губы и страх, странный, иррациональный, где-то на дне ее глаз. В воздухе рождается тонкий, едва уловимый запах солнца, а пальцы вычерчивают высокие скулы, тонкие вразлет брови, пушистые ресницы, робкую улыбку и маленькую родинку на правой щеке.

Стук в дверь отвлекает. Рассыпает воспоминания, возвращая в реальность. Марк и не заметил, как сумерки окутали парк за окном. В мастерской сгустился полумрак.

– Марк! – зовет из-за двери Святослав. – Уже половина восьмого. Скоро гости приедут.

Гости? Марк озадаченно смотрит на запертую дверь. Ах да, у него же семейный ужин сегодня. Горькая усмешка расползается по лицу. Посмешище сплошное, а не семья.

Его семьей была Лизка. Прикрывает глаза, вспоминая, как Лиза любила носиться с ним наперегонки по широким коридорам поместья. И как они играли в футбол на поле, что виднеется из окна мастерской. Здесь когда-то было ее царство, уместившееся за вычурной белой дверью. Он окидывает взглядом мастерские с царящим бардаком и устало потирает виски и зудящую щеку. Снова надевать маску, притворяться гостеприимным хозяином. С каким бы удовольствием он послал бы всех к чертям собачьим и закрылся в мастерской. Чтобы никто не мешал. Чтобы никто не лез к нему в душу с жалостью и непонятным страхом на дне темных синих глаз.

– Марк! – снова Регин. – Ты в порядке?

Марк пожимает плечами. Все в этом доме изменились. Даже Святослав, никогда не задающий подобных вопросов. Давно понимающий, что не получит на них ответа. Марк выключает свет и покидает мастерскую.

Святослав ждет в коридоре.

– Костюм готов, в спальне, – отчеканивает по-военному.

– Алиса?

– Ждет тебя, – так же четко отвечает Регин. – И у нас все готово к приему.

– Вот и славно. Маску дай.

Регин протягивает ему безликую маску. Та ложится на лицо идеально, словно давно вросла в кожу, стала его частью. Регин поправляет, чуть сдвинув и спрятав все лишнее. Кивает.

– Мы спустимся через пятнадцать минут. Свободен.

Святослав скрывается в хитросплетениях коридоров, а Марк входит в спальню.

Розоватый свет заливает комнату. Марк на мгновение замирает, привыкая к закатному солнцу. На кровати сидит Алиса. Спина ровная. Волосы, стекающие по позвонкам, уложены в причудливую прическу со множеством шпилек, сверкающих изумрудами. Руки сложены на коленях, глаза чуть прикрыты. Прилежная ученица, не иначе. Его костюм висит на двери гардеробной. Черный фрак, бабочка, белоснежная накрахмаленная рубашка, черные брюки. Скучный и мрачный костюм, в отличие от платья его пташки: насыщенного темно-зеленого цвета, идеально гармонирующего с синевой ее глаз. Он задумчиво смотрит на костюм. Сегодня они должны сыграть виртуозно. Так, чтобы его ненаглядный братец поверил. Криса трудно провести. Значит, все должно быть не так, как обычно.