Путь желаний

– Вызывали? – всё ещё срывающимся голосом прокаркал Егор откашливаясь.

– Вызывал, – хмыкну начальник и как все до него покачал головой. – Ты у нас Филатов теперь из Красавчика перешёл в ранг Спящей Красавицы?

Егор нахмурился и, не дожидаясь приглашения, прошёл и сел на стул. Колени всё ещё болели, а голова соображала через раз.

– Я не совсем понимаю.

– Ты когда дрыхнешь, хоть запирайся, а то сегодня наши дамы из техперсонала полчаса умилялись над твоей спящей тушкой.

Егор закрыл лицо руками и набрал в грудь побольше воздуха, стараясь не завыть от досады.

– Им что заняться совсем нечем? – пропыхтел он себе в ладони обиженно.

– Либо нечем, либо во сне ты так прекрасен, что они, только увидев тебя, тут же забыли про свои тряпки и швабры с вёдрами. Ты уж сжалься над их романтическими натурами и больше так не искушай.

– Я вас понял, – хмуро ответил Егор. – Что-то ещё?

– Разумеется, – усмехнулся Константиныч. – Ты же не думаешь, что я позвал тебя только затем, чтобы передать тебе восторги техперсонала? Возьми листок со стола.

Егор послушно привстал, перегнулся через наполированную поверхность и дотянулся до зелёного обрывка с накарябанным адресом и подписью «Крис».

– Что это?

– Нашёл вам специалиста по оккультным наукам, или как они там называются. Съезди к нему, отвези на место преступления, внимательно послушай всё, что тебе расскажут, а лучше запиши. Приедешь, доложишь лично мне.

– А где…

– Шмелёв поехал на опознание, похоже, появился родственник. Заявили о пропаже девочки, по описанию совпадает с нашей. Так что он сегодня работает с родственниками, если это они. Если нет, то поедет на дачи, поспрашивать, может, кто что слышал.

– А мне общаться с психом – сатанистом, – пробормотал Егор недовольно, пряча листок в карман.

– Ты всё понял? – сделал вид, что не услышал Константиныч.

– Понял. Могу идти?

– Иди.

Егор вышел, заскочил в кабинет за ключами и сразу же направился к своему автомобилю.

Глава 5. Интерлюдия

Холодный ветер противно швырял в лицо пушистые ошмётки облаков, колючие снежинки. Она шла быстро сбивчиво, часто спотыкаясь. Мать поднимала её грубыми рывками и ставила на ледяную корку наста, продолжала, как тягач тащить вперёд. На маленьких худых ногах чьи-то старые ношеные противно-розовые сапожки болтались, в них быстро набивался снег, который таял и ледяными струйками сползал, мочил дырявые колготки и хлюпал в носках. Ей было около трёх, точно она не знала, потому что дни рождения они не отмечали. Мать вообще уже долгое время старалась делать вид, что её нет, что всё это неправда и странная дочь ей просто померещилась в алкогольном угаре.

Они приблизились к трёхэтажному грязно-жёлтому зданию, показавшемуся тогда маленькой девочке просто огромным, а потом уже спустя годы слишком крохотным и душным.

Мать заволокла её на крыльцо и пару раз громко топнув, стряхнула с обуви прилипший снег. Женщина, молча, открыла тяжёлую металлическую дверь и только кивнув сидевшему в мрачном сером холле мужчине, прошла к крутой лестнице. Малышка слишком медленно взбиралась по ступеням и мать в нетерпении подхватила девочку одной рукой и понесла, сжимая в другой небольшую дорожную сумку.

Они поднялись на третий этаж, и Кристину грубо поставили на пол. Мать опустилась на колени и впервые за это утро заглянула дочери в глаза.

– Ты способна хотя бы притвориться нормальной? Ненадолго. Если не можешь, просто молчи, – прошипела она, поправила на ней тонкое пальтишко и, больше так и не взглянув на дочь, постучала.

От двери пахло властью и отчаянием. Это были слёзы радости людей, нашедших друг друга и горя детей, потерявших кого-то навсегда. Девочка понимала, что её привели сюда явно не для того, чтобы найти кого-то. Но понять, как сама относится к этому, она не могла.

Мать тем временем открыла дверь и решительно вошла в небольшой кабинет, заполненный сероватым светом, в котором кружились пылинки и пара Других.

Малышка улыбнулась им, радуясь, что не осталась одна с женщинами, которые ждали её там.

– Здравствуйте, – сказала Мать и присела на предложенный ей стул. Кристина стояла рядом, разглядывая серьёзные лица, обращённые к ней.

Одна женщина сидела за столом. Вид у неё был строгий, серые глаза тускло поблёскивали из-за толстых очков. Коротко стриженные светлые волосы образовывали пышную шапку вокруг головы. Ярко накрашенный рот оскалился в приветственной улыбке, демонстрируя жёлтые кривые зубы.

Кристина ощутила тёплый летний дождь, стеной обрушившийся с небес, почувствовала сильное головокружение. Такое, которое чувствовала её Мать после пары часов в прокуренной кухне в обнимку со стаканом. Девочка зажмурилась от слепящего света фар и громкого гудка автомобиля. Затем сильная боль врезалась в её маленькое, худое бедро, ломая кости и заставляя тело крутануться в воздухе и с силой плюхнуться в лужу. Малышка ощутила, как затылок ударяется об острый камень, едва торчавший из мутной воды, и тот с противным хрустом и мягким шуршанием въедается в череп. В глазах темнеет и мгновенно боль проходит. Наступает тишина смерти.

– Тебе нехорошо крошка? – касается её женщина, сидевшая слева от Матери. И Кристина, распахивая глаза, встречается с другими, карими и тёплыми.

На этот раз она чувствует жар, похожий на лихорадку, только намного сильнее. Руки горят и стопы тоже. Правда пошевелить ногой она не может. Боль вгрызается в тело сильными спазмами, ломая, выворачивая суставы. В голове что-то оглушительно лопается и заливает сознание жаром и сильным спазмом. Тело сводит судорогой и новым приступом боли. Последним приступом. Слышен писк какого-то прибора, но уже далеко и неотчётливо.

– Кристина, – рявкает на неё Мать.

Девочка вспоминает, что от неё требовали нормального поведения.

– Шарф давит, – пыхтит она, стягивая красный старый весь в крупных катышках шарфик.

– Тебе лучше? – спрашивает вторая участливо.

– Да. Можно попить? – произносит Кристина тихо под осуждающим взглядом Матери.

Та дёргает её за руку, но женщины только улыбаются. Та, что добрее и умрёт позже, встаёт и наливает из стоявшего у стены аппарата воду. Протягивает стакан девочке.

– Держи, – говорит она мягко. – Скажи, если станет нехорошо. Не нужно стесняться.

Кристина кивает и пьёт воду медленно, как воспитанная девочка.

– Этот интернат мы с вами обсуждали как один из вариантов. Помните, что никто не принуждает вас, нам просто необходимо рассмотреть все возможные ситуации.

Мать поставила перед ними на стол сумку, в которую утром суетливо упаковала все нехитрые пожитки своей трёхлетней дочери.

– Забирайте её прямо сейчас, – сказала она сухо. – Она не нужна.

Женщины приоткрыли рты, но ничего не ответили. Они никак не ожидали такого короткого разговора. От всех трёх запахло противной вонью закипающего мяса, которое иногда варила Мать, когда были деньги, того от которого образуется серая кудрявая пена на кастрюле и пачкает края. Так воняла нервозность. Кристина старалась не морщиться.

– Мы так не договаривались, – выдохнула блондинка. – Так просто это не делается. Да что вы за мать такая?!

– Да, я хреновая мать. Неоспоримый факт. Плевать. Не заберёте её сейчас, я выкину её на улицу. Больше я её в своём доме терпеть не стану. Мне и так всю жизнь мириться с тем, что я выносила в себе выродка, воспитывать его я не собираюсь. Рано или поздно эта мерзавка доведёт меня до того, что я убью себя или её. Делайте с ней, что хотите.

С этими словами она просто встала и вышла, даже не взглянув на девчушку. В свою очередь, Кристина тоже не пыталась ухватиться за уходившую женщину. Они попрощались без лишних слов, одна оставляла после себя страх, другая – холод. Больше Кристина никогда не видела Мать, если не считать её пары коротких визитов в интернат, когда нужно было оформлять документы. Девочка улавливала её силуэт мельком в коридоре, но даже не думала подойти и заговорить.

Добрая женщина выбежала вслед за ней, оставив Кристину наедине с властной тёткой, пребывавшей в лёгком недоумении.