Евгения

– Алечка, поплыли на середину реки. Я там рыбку видала. Во-оо-оот такенную! – фыркая и хохоча, кричала из воды Женька. – Она уплыла от меня. Я хотела ее схватить за хвостик, но она такая скользкая, – и снова слышался смех.

«Рыбку она захотела, – невольно улыбался Григорий. – Гляди, заплывет к тебе рыбка в одно место… Будешь тогда знать».

При мыслях об этом «месте», у Григория снова стало тесно в штанах.

«Интересно, какая она в постели? Ведь, не станет же она и в постели хихикать. Я бы ее приструнил слегка, для острастки. И смеяться без причины бы запретил. Прав отец: «смех без причины – тоже грех». Я бы велел ей раздеться догола. И лечь. И чтобы раздвинула ноги. И чтобы боялась меня… А это место… Оно у нее, верно, тугое, сразу не войдешь… И красное. Непременно красное. На фоне чуть смуглых, упругих ляжек. Я видел ее ляжки. Они толстые. Меж них так сладко засаживать. До упора. Она бы вначале тоже плакала, как и Алька… А потом сама… Сама насаживалась бы… Сама… Хотела бы меня…»

Одной рукой Григорий стащил тонкие штаны, другая обхватила толстый член, достающий до пупа.

– Выйди из воды, малахольная, – прошептал Григорий. – Выйди, я на тебя еще раз посмотрю…

К счастью для Григория, свояченица не заставила себя долго ждать. Низенькая, плотная фигурка показалась из воды. Евгения поднялась по ступеням купальни совершенно голая. Мелькнули круглые ягодицы и узкая талия.

– Женька, ты сошла с ума! – крикнула ей Алевтина. – Ты чего разделась?

– Так нет же никого, – рассмеялась Женька, беспечно помахав мокрой рубашкой, словно флагом, над головой. – Какая разница? Так лучше отжать ее смогу.

Она повернулась к Григорию передом и, обхватив мелкими руками полотно белой рубахи, крепко отжала мокрую ткань. При этом живот ее с темным треугольником черных волос напрягся, а груди мерно качнулись.

– Оденься сейчас же! Не ровен час, кто купаться придет? А вдруг Гриша или свекор?

– Нету их дома. Один в городе, другой в поле собирался, – беззаботно отвечала Женька. – Ох, Алька, хорошо-то как! – крикнула она и распахнула в стороны смуглые руки.

– Сучка… – простонал Григорий, дернувшись всем телом.

Рука замерла, пальцы почувствовали скользкую влагу.

* * *

Он отползал от лодки по теплому песку, стараясь сделать это так, чтобы его никто не заметил. Какого черта, думал Григорий, в собственном имении я хоронюсь, словно татя. Мне встать бы во весь рост, чтобы эти клуши увидели меня и завизжали от страху, а Женька, эта нахальная Женька, кинулась бы от стыда в воду. А я бы подошел и назло забрал бы ее мокрую рубаху. Пусть бы сидела в реке до самой ночи. Нет, верно, не стоит так делать. Не ровен час, как Алевтина с перепугу еще родит раньше времени.

Пока он полз по песку, мелкие камни и рачки забились за пояс штанов. Григорий в досаде чертыхнулся. И как только обе сестры отвлеклись, поднялся на ноги и шмыгнул в кусты ракиты. Там он постоял немного и медленно пошел по прибрежному, влажному от ивняка лесу. Ноги вязли в густом, плохо просохшем иле. Спустя несколько минут он вышел на сухую дорожку. Становилось еще жарче. Руки срывали придорожные колоски. От нечего делать Григорий поднял с земли палку и принялся сбивать пушистые шарики осота. Над ухом противно загудел овод. Рубашка взмокла от пота и прилипла к спине.

«Чего это я? Пошел купаться, а сам маюсь от жары. Поди, уже оделись сестрицы и давно в беседке, возле купальни, сидят. Пойду к реке. Если что, шугну их обеих».

Григорий оказался прав. Недалеко от купальни стояла светлая резная беседка, густо заросшая вьюнком. Сквозь узорчатые перекладины мелькали голые руки и пестрые сарафаны. Алевтина и Евгения о чем-то болтали без умолку. Григорий замедлил шаги и кашлянул. Сквозь проем веранды показалась румяная физиономия его беременной жены. Черные волосы Алевтины были смешно закручены в некрасивую буклю, от этого ее лицо казалось бабьим и по-деревенски простоватым.

– Ой, Гриша, а ты разве не в поле? – с удивлением произнесла жена.

– Нет. После обеда поеду, – хмуро отозвался Зотов. – Ну, вы что там накупались?

– Да, Гришенька, мы уже домой идем.

Алевтина подобрала полотенца, простыни, и мокрые рубахи и пошла, словно утка, прочь от беседки. Потом оглянулась и, прислонив одну руку ко лбу, закрываясь от палящих лучей, произнесла:

– Гришенька, к обеду не опаздывай. Я заказала суп твой любимый, из белых грибов. Вчера девки первые грибы из лесу принесли. Чудо, какие крепенькие и не червивые.

Женька, подбоченись, стояла рядом с сестрой и хитро посматривала на Григория. На ее губах снова играла странная, чуть насмешливая улыбка. Григорию все время казалось, что ей известны его чувства и что она видит его насквозь. Видит и наслаждается своей женской силой. Красный ситцевый сарафан и белая блузка с кружевом сидели на ней ладно, выигрышно подчеркивая большую грудь и плавный переход к талии. Черные глаза сияли так ясно на чуть зарумяненном личике, а белая, плохо загоревшая шея так нежна, как бывает нежна и прохладна кожа после купания в реке, что Григорий снова смутился. А после собрался с мыслями и крикнул:

– Стойте! Что ты там Алевтина сказала про лес и грибы?

– Я сказала, Гриша, что грибов нам вчера набрали целую корзину. Я заплатила девушкам копеечку. Они обещали снова принести. Я насолю и насушу впрок. Элеонора Михайловна не против. Мы когда жили у батюшки…

– Ты что, ничего не знаешь? – зло перебил ее Григорий.

– Что? – Алевтина покраснела.

– Сами в лес не смейте ходить – чтобы ни ногой. Дальше усадьбы, без сопровождения, чтобы обе не ходили. Поняли? И девок в лес не посылайте.

– Почему это? – вдруг раздался голосок Женьки. – Под арестом мы что ли?

– Считайте что так. Пока вы гостите у нас, Евгения Николаевна, мы с отцом отвечаем за вашу безопасность.

– А что такое? – Женькины бровки взлетели на лоб.

– Зверье в лесу распустилось. На людей кидается. Случай несчастный был.

– Ой! – Алевтина поднесла руку к губам. – Медведь, Гриша?

– Не знаем пока. Может медведь, а может и росомаха.

– А что за зверь росомаха? – смешливо, будто издеваясь, спросила Женька.

– Ой, да кто же ее видал? – Алевтина повернулась к сестре.

– Зверь как зверь, – угрюмо отвечал Григорий. – Меньше медведя, но зубы и когти очень большие.

– Ладно, Гришенька, мы поняли, – скороговоркой отвечала Алевтина. – Сами никуда не пойдем, и девушкам деревенским скажем. Бог с ними, с грибами. Позже соберем.

– А как же быть с балаганом?

– Каким балаганом? – Григорий удивленно посмотрел на свояченицу.

– Ну, ваш же почтмейстер сказал, что в Большакове, на центральной усадьбе, в воскресенье, будет установлен балаган, и там актеры будут играть пьесу Шекспира.

– Ну и что? Пусть себе играют. Вы-то тут причем?

– Григорий Иванович, мы с Алевтиной давно собирались сходить на этот спектакль. Просто… Просто, здесь скука смертная – спи, ешь, да по саду гуляй. А теперь вот еще и гулять-то далеко нельзя.

– А вам, значит, Евгения Николаевна, для полноты и радости жизни только шутов и лицедеев не хватает?

Евгения презрительно сощурила глаза и хмыкнула.

– Гришенька, можно мы все же съездим в Большаково? – постаралась разрядить обстановку старшая сестра. – Там ведь и всего-то роща и пролесок. Нас Степан может отвезти. Откуда там-то звери? Мы же в дальний лес не пойдем.

– Причем тут Степан? – раздраженно отвечал Зотов младший. – Что Степан вас спасет, если зверюга бросится? И потом тебе, Алевтина, вообще далеко ходить нельзя. – Он помолчал с минуту, поддел носком туфли речной камешек и слегка отбросил его в сторону.

– Гришенька, я хорошо себя чувствую. И поездка эта мне не будет в тягость.