flashmob. Стихи

или льдом…
Но я не о том.
В юности он пах юным,
то есть березовым соком,
смешанным с росой;
винилами с русским роком
(вспомню, и, словно дюны,
двинутся образы полосой,
вспыхнут, как костры:
первый поцелуй, дискотека,
духи, с боем взятые у сестры…).
Потом он стал пахнуть «Столичной»,
потом аптекой.
В общем, весьма прозаично…
Встречу в метро юный запах его
и – за встречным бегом,
следую и вдыхаю,
чем, собственно, и пугаю —
прикинь: бежит за молодым человеком
странная тетка, блаженно улыбается,
в голове – песни юности саундтреком,
воспоминания о первой lovestory —
малыш лет двадцати
смущается.
Прости, детка,
sorry…
Я просто вспомнила о том,
кто пах росой и дождем,
березовым соком и огнем,
иногда льдом…

Он подмигнул мне третьим глазом

Он подмигнул мне третьим глазом,
и я его узнала сразу.
Суровый взгляд, цвета карбина.
Ну сразу ясно – мой мужчина.
Этюды в стиле Модильяни
он мне дарил, творя по пьяни.
«Кармин буран» бездонный арт
вселял его безумный хард,
колоратуру матерщины —
звериный крик души мужчины,
в которой боль открытой раны
непонятого хулигана.
Мы танцевали с ним на крыше,
мешая спать летучей мыши,
мы раздвигали дождь руками,
и молнии бесились с нами.
И он гитару в руки брал,
так по-мужицки обнимал,
так прижимал, что та стонала,
а я, как дура, ревновала.
Сюжет любви не завершен,
Поскольку оборвался сон.

Молитва

У иконы… Зажженной лучиной…
В белом рубище… Взглядом молящим…
Скорбно: «Отче, пошли мне мужчину,
только чтобы он был настоящим:
чтобы умным был, сильным и верным,
обаятельным, с искрой от Бога,
чтобы я им гордилась безмерно,
чтобы был утонченным и строгим,
был надежным, меня понимающим,
чтоб всегда со мной искренним был,
очень мужественным и всезнающим,
а меня чтоб безумно любил.
Чтобы ночи с ним были, как штормы,
чтобы я с ним про бедность забыла,
был внимательным, ласковым чтобы,
чтобы я его просто любила!
И с иконы мне Бог говорил:
«Я такого не сотворил!»

«Метались тени от ветвей…»

Метались тени от ветвей,
и ветер превратился в шквал,
и мир напуганных теней
мой жуткий мир напоминал.
С остервенелой непогодой
сражаясь до изнеможенья,
всю силу, данную природой,
вложив тогда в сопротивленье,
ствол, ухнув, рухнул – жуткий звук, —
и ветви, будто сухожилья
из ампутированных рук,
к теням тянулись от бессилья.
Был корень вывернут и сломан,
крестом могильным, нем, торчал,
и злой вороний тошный гомон,
как вечное «Аминь» звучал.
Но по весне из бурелома
росток пробился нежным цветом
и, душу выведя из комы,
наполнил мир небесным светом.