Тот, кто меня разрушил

У меня был план. Странный, опасный, но нужный до боли в груди. Мой путь к спасению должен начаться именно здесь, в Анапе, хотя я не знаю почему. Потребовались месяцы, чтобы решиться найти адрес чудовища, чтобы нанять детектива, пересмотреть десятки фотографий. Чтобы не трястись по ночам, думая, что ему доложат о моем поиске, что он найдет меня и убьет.

Я приехала в Анапу в поисках катарсиса. Полного очищения, забвения, глубокого выдоха. Новой жизни, которая начнется в тот момент, когда я смогу посмотреть чудовищу в глаза.

Я нашла его дом, поселилась рядом. Подошла к катарсису так близко, что, казалось, держу мой страх в голых руках.

И вот оказалось, что в этом доме живут чужие люди.

Внутри меня что-то сдулось. Шарик надежды, который нес меня к новому началу, лопнул с жалким хлопком. Опустив голову, я провела пальцем по белому глянцу раковины, потерянно наблюдая за водными узорами.

– Ты чего? – Дима дернул меня за футболку. – Тебе плохо, что ли?

Как объяснить ребенку, что последние восемь лет я была безвольной, дрожащей жертвой, и вот наконец нашла силы сделать шаг. Странный, необъяснимый шаг, но почему-то он мне очень нужен.

А оказалось, что я шагнула в пустоту.

– Все в порядке, я немного перегрелась на солнце.

Дима сунул мне под нос стакан с лимонадом, и я послушно сделала глоток.

– У кого они снимают этот дом? – Мой голос прозвучал глухо и потерянно. Детектив подтвердил адрес чудовища, прислал подтверждение прописки и клялся, что видел его в доме.

Дима потянулся и выглянул в окно, пытаясь разглядеть, что именно так впечатлило меня в соседнем доме.

– Дим, скажи, у кого они снимают этот дом?

Но он не успел ответить.

– У меня, – раздалось за моей спиной.

Дима подпрыгнул, толкнув меня под локоть, и стакан упал в раковину. Разбился на десяток изогнутых осколков, в каждом – маленькое лимонадное озеро, в котором отражаются мои расширившиеся глаза.

Поворачиваться не нужно, я и так знаю, кто стоит за моей спиной. Чудовище. Голос, навсегда врезавшийся в память, ползет по спине, пересчитывая позвонки.

– Максик! – завопил Дима, повисая на шее мужчины. По крайней мере, так я представила их встречу, прислушиваясь к шуму за спиной. Сама я по-прежнему смотрелась в лимонадные озера.

– Насколько я понимаю, вы Лара.

Мне придется обернуться. Сейчас. Быстро. Нельзя себя выдать. Нужно что-то ответить, хотя бы поздороваться.

– Лара перегрелась на пляже, ей нехорошо. Она туристка.

Спасибо, Дима, помог.

Опускаю дрожащую руку в раковину и собираю осколки. Кровь рисует цветок на белой эмали, но я не чувствую боли, не вижу пореза.

Я должна обернуться и посмотреть чудовищу в глаза, ведь именно для этого я и приехала. Это был запланированный катарсис.

Но легче сказать, чем сделать.

Сильные пальцы смыкаются на моем запястье, усугубляя шок. Я не планировала прикасаться к чудовищу. Телесный контакт – это слишком.

– Вы всегда убираете битое стекло голыми руками?

Он поднимает мою руку и осматривает окровавленные пальцы.

Плечо, бедро и рука. Три горящих участка кожи, где наши тела соприкасаются. Мысль о том, что мы с чудовищем так близко, невыносима. Моя кожа зудит, отторгает его близость. Я перестала дышать в тот момент, когда он взял меня за руку, и перед глазами уже плывут черные точки.

– Дыши, Лара! – смеется Дима, прыгая вокруг нас. – Только не говори, что боишься крови. Тоже мне, медсестра!

– Не-ет, я не боюсь крови,– произносит кто-то, повелевающий моим телом. Не знаю кто, но это не я.

Чудовище прижимается ближе, тянется, чтобы включить холодную воду.

– Дим, где у вас аптечка? – спрашивает у самого уха.

«…– Ты что, малахольная? – кричит чудовище и тащит меня за волосы…»

Голос из прошлого вонзается в слух, я вздрагиваю всем телом, и тогда чудовище отступает назад, все еще удерживая мою руку.

– Шутишь, что ли! – смеется Дима. – У нас с бабулей не аптечка, а целая аптека!

Он хлопает дверцей, шуршит и приносит комок ваты и два пластыря.

Прикосновение чудовища жжет кожу. Я пытаюсь выдернуть руку, выворачиваю запястье – и тогда мужчина наклоняется вперед, удивленно заглядывая мне в лицо.

Я почти не вижу его, все еще смотрю внутрь себя, в прошлое.

…Он вытолкнул меня из окна. Мне больно, я лежу на земле, а чудовище лезет следом и что-то кричит. Оглушенная взрывом, я плохо слышу. Чудовище размахивает руками, с кем-то борется, а я давлюсь криком. Заставляю себя повернуться и поползти. Иначе он настигнет меня, похитит, и будет в сто крат хуже. Поэтому я ползу. Из последних сил. Кто-то тянет чудовище назад, в комнату, и я позволяю себе выдохнуть. Вспоминаю, с какой стороны калитка, поворачиваю. Что это за здание? Склад с жилыми комнатами? Старое общежитие?

Слух возвращается со щелчком, и я слышу смех в окне, за которым исчез мой мучитель.

– Максим Островский! Знал же я, что рано или поздно ты засветишься!

Я повторяю это имя, пока ползу вдоль окон, в каждом видя его отражение. Чудовище – зло, Олави – зло, я боюсь их всех…

Это не сон, а видение посреди дня. Слепящий кошмар.

Я заставляю себя вынырнуть из прошлого и встречаюсь взглядом с чудовищем. Он наклонился над раковиной и гипнотизирует меня темным внимательным взглядом. Сжимает запястье все сильнее, и мне становится больно.

Рядом толкается Димка.

– Я вижу порез! Дай заклею!

Мальчик тянется за моей рукой, но я придавлена к раковине напряженным мужским телом.

– Ты чего? – недоумевает Дима. Снова тянется к моей руке, хватает за мизинец и лепит пластырь на мокрую кожу. – Сделано!

Запястье ноет от захвата мужских пальцев. У Максима Островского тяжелая рука, мне ли об этом не знать!