Тот самый одноклассник

Иван пробует выключатель в прихожей и хмуро смотрит на лампочку.

– Перегорела, – бурчит. На минуту исчезает на кухне и, вернувшись, меняет на новую.

Я морщусь от слишком яркого света.

– Надо было меня позвать или хотя бы включить свет в коридоре. – Данила смотрит на лестницу, где валяются туфли на высоких каблуках. – Говорил же, возьми с собой тапочки, а не эти ходули.

Он злится от испуга, от волнения. С силой сжимает мои плечи.

Пользуясь моментом, провожу рукой по его поясу, хотя и так знаю, что ремня на нём нет.

Шок находит на меня холодными волнами.

Алексей идёт к лестнице, но я сижу на его пути. Не замедляя шага, он прыгает через перила и поднимается наверх, по пути осматривая ковёр.

– На повороте надо закрепить, а то все попадаем. Завтра сделаю, а пока смотрите под ноги.

Он прыгает обратно.

Потирая ушибленную ногу, я слежу за его передвижениями. Ещё не полностью осознала случившееся, но уже фиксирую улики. Алексей Резник с лёгкостью прыгает через перила.

– Ты у меня попрыгай! – ворчит Анна Степановна, всё ещё держась за сердце. – Сколько лет твержу: лестница не для прыжков. Так нет же, вырастила кузнечиков, вот и пообтёрли ковёр.

Иван качает головой и нервно усмехается.

– Твоё падение сотрясло весь дом, а ведь в тебе росту-то всего метра полтора. Да и крикнула ты на славу, такого громкого «Ой!» я ещё не слышал.

Не «Ой!», а «Стой!», и если на лестнице со мной был Иван, то он об этом знает.

Иногда, чтобы твоя жизнь изменилась, достаточно секунды. Секунды длиной в молчание.

Я должна выкрикнуть правду прямо сейчас, обвинить братьев Данилы и защитить себя. Но секунды растягиваются вязкой массой, сотни мыслей встают на пути правды, и я молчу. Смотрю на Анну Степановну, бледную, тяжело привалившуюся к стене, и молчу. Если я сейчас расскажу о случившемся, Данила разозлится и набросится на братьев. Начнётся драка. Ничем хорошим это не закончится. Анне Степановне станет плохо, и я боюсь последствий. Их семья срослась вместе в результате нескольких катастроф, и я стану последней, решающей, самой разрушительной.

Эти картины калейдоскопом проносятся перед глазами.

Я должна сказать правду, попросить защиты, разбить жуткий ком, растущий в моей груди. В том, что случилось, нет моей вины. Никакой.

Или почти никакой?

Пусть презирают меня за то, что я не сразу опознала чужого мужчину. Я устала, слишком много выпила, поверила теплу этой семьи и ослабила бдительность. Пусть презирают меня за то, что я никудышная невеста.

Я хочу сказать правду, но…

Я боюсь, и дело не только в Анне Степановне.

Я не знаю, поверит ли мне Данила. Его ревность внезапна и непредсказуема. Он словно ждёт, когда я оступлюсь, допущу ошибку.

Простит ли он мою невнимательность?

Поверит ли, что это было случайностью?

– Ты ударилась головой? – Он волнуется, стоит рядом на коленях. – Почему ты так странно смотришь, совсем не моргаешь?

– Это просто шок, я в порядке.

Колеблюсь на грани решения, сжимаю губы, удерживая взрывную правду.

– Мам, шла бы ты спать, мы сами всё уберём. Завтра тебе в больницу, – ворчит Иван.

Данила чмокает меня в лоб и спешит к матери.

Все четверо обнимаются посреди прихожей королевских размеров. Трое мужчин и маленькая женщина, их вырастившая. Любящая, нерушимая семья. Яблоко с червём, семья с предателем.

Хочется перетрясти мысли и найти единственную правильную. Хочется содрать с себя кожу, везде, где ко мне прикасался чужой мужчина. Ощущаю себя грязной, униженной, жалкой.

Неуверенно поднимаюсь и проверяю входную дверь на случай, если в дом пробрался посторонний. Но нет, дверь заперта. Конечно же заперта, иначе и быть не может.

Смотрю на братьев Данилы, бывших одноклассников. Серые глаза и карие. Нечитаемые лица. Перевожу взгляд на мать и вижу в её глазах вызов. Такой сильный, что по спине бежит холодная дрожь. Словно Анна Степановна знает о случившемся и одобряет поступок приёмного сына. Того, кто осквернил, оскорбил недостойную невесту любимого Дани, её кровинушки.

«Попробуй прикоснись к моим мальчикам», – говорят её глаза.

«Прикоснусь», – мысленно отвечаю, приняв решение. Не сейчас, не здесь, но я во всём разберусь. Мы с Данилой во всём разберёмся вместе. Обидчик заплатит за содеянное.

Данила обязательно мне поверит. Ведь поверит же?!

Перевожу взгляд на Ивана, потом на Алексея и даю им бессловесное обещание. Моё молчание сильнее и громче любой угрозы.

***

Я не сплю всю ночь, лежу, прикусив щёку. Холодная как труп, отсчитываю минуты молчаливой лжи. Обещаю себе, что мы с Даней во всём разберёмся, что отомстим, только не сегодня. Я не стану рисковать здоровьем той, кто подарил ему жизнь. Полагаю, что именно на эту мою слабость и рассчитывал один из её приёмных сыновей.

Анна Степановна не питает ко мне симпатии, но я не могу не уважать её за любовь к чужим детям, ставшим родными, и за боль, пережитую с достоинством. Она мать, доказавшая свою любовь. Как ни поворачивайся, а я на её стороне.

Пусть операция пройдёт без проблем. Даня будет рядом с матерью, не станет отвлекаться на меня. Я не нарушу их покой, пока всё не закончится.

А потом…

Алексей или Иван? Иван или Алексей?

Чего они добиваются?

Если хотят расстроить помолвку, то есть способы попроще, чем самим пачкать руки и разрушать братскую дружбу.

Лицо горит от стыда и ярости. Вечером я извела уйму горячей воды, смывая с себя следы чужих рук. Шок выходил из меня бурными волнами, стекая в водосток. Картины прошлого вечера не давали спать.

Скудный лунный свет, отражённый в звёздах.

Отпечаток моей ладони на стекле.