Влюбленности

Он же никогда не хотел кем-то стать. Он всегда хотел что-то делать. Он всегда был собой – рыжим олененком в белой рубашке с музыкой в голове в своей единственной точке мира. Все так как он хотел? Нет, все так как он хочет сейчас. Что будет дальше? Дальше все просто будет – это же Англия.

***

Наши отношения не вписывались ни в какие шаблоны – ни английские, ни русские. Мы не были любовниками, не были приятелями. Мы просто были вместе и без ума друг от друга. Я называла его Принцем. Он меня – Ветром. Он любил мне что-нибудь рассказывать – «давай я тебе что-нибудь расскажу – послушаем, наконец, идеальный английский». А я обожала записывать его истории и на русском читать ему вслух. Он говорил, что это звучит ужасно. Как грохот промокшего барабана, толпа из тысячи человек, мычание быка, топот копыт и стая летящих птиц одновременно – примерно так, как древние легенды описывают звуки ветра. Ему нравилось учить меня медитировать и удерживать на одном месте. Мне – срывать его с привычного курса и мчаться по новому. Он коллекционировал шутки про русских. Я – про англичан. Ему больше всего нравилась про «на ипподром женщинам из русских селений вход воспрещен». Мне – про «джентльмены, это частная драка или каждый может присоединиться?» Еще он надеялся, что я останусь. Я же знала наверняка, что уеду.

***

Накануне отъезда я спросила его, как принято прощаться и как это на самом деле – уходить по-английски? Он сказал, что главное – ничего не делать до тех пор, пока англичанин сам что-нибудь не сделает.

Была пятница. Февраль. Через месяц расцветут магнолии.

Он приехал ко мне с двумя бутылками английского игристого, двумя бокалами, двумя сумками индийской еды и сказал, что останется на ночь. Он налил нам по первому бокалу – сухое, ледяное, как ежик впивающееся в язык и горло. Он спросил: «Тебе нравится?» Да, невероятное. «Слишком предсказуемое.» Мы вышли на балкон смотреть на небо. Было холодно. Он спросил: «Что видишь?» Я видела стаю золотых рыб. «Странно. Я вот вижу римскую армию. Пойдем есть». Мы молча съели панир с пряной лепешкой. Залпом выпили по второму бокалу. Мы смотрели друг на друга – но впервые не улыбались и не знали, о чем говорить. Я спросила, чем он станет заниматься в освободившиеся «наши» часы. «Стану играть в теннис и думать о своей бессмертной душе.» Я сказала, что он сейчас, кажется, все портит. «Единственное, что может что-то испортить в Англии – это погода.» И потом: «А ты меня бросаешь!» И поцеловал в губы. Долгим жестким поцелуем, который не допускал ответа. «Это кто-то изобрел, чтобы прекращать бессмысленные разговоры. А ты о чем подумала?» Он налил нам по третьему бокалу и снова вышел на балкон. Я тоже. Он поднял лицо к небу и закрыл глаза. Я обняла его и прижалась лбом к его спине. Не знала, что сказать. Поэтому говорила как в плохом кино: что буду очень скучать, что мы не потеряемся, что будем писать друг другу письма. Что это было прекрасное время и что я еще сто раз прилечу. «Конечно, прилетишь – у тебя здесь дочь.» Я обняла его еще крепче.

***

«Когда мы не заметили тот момент, когда могли влюбиться? Я же не настолько англичанин, чтобы хотеть быть тебе только другом.»

Я не помню момента, который мы упустили. Нет, его не было. Я иногда думала – какой он без одежды? Длинный, тонкий, крепкий и идеальный – как гоночный английский Vanwall 1958 года. А в сексе? Скорее всего, одержимый. При всей своей внешней сдержанности он писал страстную музыку, играл на гитаре как дьявол. Да и мотоцикл, прямо скажем, не для снеговиков.

Да, одержимый – тот, который не спрашивает разрешения, не закрывает глаза, активен до изнеможения и не сдерживает крик. Без стеснений, без пауз, без церемоний. После которого, выровняв дыхание, говоришь: «Вау!» Но я ни разу не представляла с ним себя. Со мной все время был запах моего мужчины. И без него мне не вкусно жить.

«Ты улетаешь к нему?»

Нет. Я улетаю для себя. К высоким каблукам и прямым волосам. Долгим дорогам, московской скорости, непредсказуемости. К новым главам и новым страницам. Новым персонажам. В свой дом, где от звенящего ледяного воздуха утром больно дышать. Туда, где мне всего хочется. Где я начинаю с чистого листа. И да, туда, где мой мужчина – в постоянном движении, новых изобретениях, среди безумного количества людей и их восхищения. Туда, где мне его мало. К тому, что я хотела когда-то изменить. Я снова ветром улетаю к самой себе – чтобы снова шептать ему на ухо и раздувать огонь.

Артур лег на диван. Я укрыла его пледом, легла рядом лицом к нему и обняла. Погладила его волосы цвета закатного солнца.

Он улыбался мне в темноте, и его глаза, наконец, снова смеялись.

Он спросил: «Тебе какая поза больше нравится?» Я сказала, что когда мужчина сверху. «Черт, а мне – когда женщина. Это хорошо, что мы с тобой сейчас посередине. А без чего ты не смогла бы прожить – без трусов или без кроссовок?» Я сказала, что без кроссовок. «А я без трусов. Это хорошо, что ты уезжаешь – ничего бы у нас не вышло. Непреодолимые разногласия.» Мы взялись за руки и заснули.

***

Утром он отвез меня в Хитроу.

«Впервые так тяжело расстаюсь с женщиной после всего, чего между нами не было.»

Я сказала, что он скучный. «Я же англичанин – чего от меня еще ждать?»

У зоны досмотра мы обнялись.

«Давай я уйду первым? Не буду оборачиваться, а ты будешь смотреть мне вслед. Как если бы это я тебя сейчас бросил.»

Я сказала, чтобы он проваливал. Мы засмеялись и снова обнялись. Я смотрела, как он уходит – держа голову из рыжих волос замком из пальцев и глядя вверх.

Вот и все.

От обедов в самолете пахло мертвым. Есть не стала.

Небо над Англией было ярко-синим. Читать на нем было нечего, кроме вечности.

Я включила «Любите ли вы Брамса?» с Ингрид Бергман и Энтони Перкинсом. Попросила шампанского.

Представила, как вечером буду рассказывать про свою Англию – прекрасный астероид и ее Маленького принца. И, наконец, вдохну самый вкусный на свете запах, возьму руку, по которой скучала, в свою и, улыбаясь, спрячу лицо на плече, которого мне всегда будет мало.

ТЕБЕ ЛУЧШЕ НЕ ЗНАТЬ

В вечерней пробке, ведущей за город, из S класса передо мной вышел парень. Ну, как парень – лет сорок с чем-то. И не совсем вышел – выполз с заднего сиденья. Вернее, сначала из окна высунулась рука с бутылкой виски и вылила все содержимое. И только потом открылась дверь и показался он.

Что было дальше? Просто представь сначала: пятница, почти девять вечера, лето, все на дачу, я тоже на дачу. У меня с собой игристое и черешня. И багет. И сыр. Мне хорошо. Меня пробки даже не раздражают. Я представляю, как сяду с отцом на веранде, брошу нам в бокалы лед, и мы станем говорить с ним о вечном. В машине играет “Everything I wanted” Билли Айлиш – про то, что “мне приснилось, что сбылось все, о чем я мечтала”. А он – ну, тот, что выполз с виски из машины – расстегивает штаны, отворачивается от меня и начинает в эту бутылку… Боже, тебе лучше не знать. Пьяный абсолютно. Шатается. Машины не едут. И мне некуда деться. Его водитель выскакивает и закрывает ото всех его лицо пиджаком. Забирает бутылку. Парень поворачивается лицом в мою сторону, застегивает ширинку – и его рвет. Рвет почти на колеса моей машины. Знаешь, я инстинктивно поджимаю ноги. Он поднимает голову, вытирает рукой рот, и мы встречаемся глазами.

На нем белая рубашка и серые брюки. Вероятно, были еще с утра пиджак и галстук. Но сейчас их нет. И если бы не вот это вот все – был бы Принц.

Знаешь, у меня дома хранится красная тетрадь – толстая, листов на триста. Это мой дневник, который я вела с четырнадцати лет до… Ладно, если честно, я в него до сих пор что-то записываю. Такие вместоинстраграммовские посты. Из серии: «сегодня я подумала…» или «сегодня мне приснился сон…» Ну, и иногда страницы на четыре. Да, я пишу ручкой. Перьевой. В тетради. В красной. И вот лет в семнадцать у меня появился образ мужчины моей мечты – брюнет с голубыми глазами на черном «мерседесе». Ну, не смейся только – мне было семнадцать. Я просто однажды увидела у стоматолога очень красивого мальчика. С голубыми глазами, черными волосами, какими-то невероятно длинными ресницами и тоже лет примерно семнадцати. Я таких красивых глаз не видела никогда. У него был белый свитер – ворот он натянул до носа – не знаю, что там с ним делал стоматолог. И вообще, он был таким изящным, тактичным, уверенным, с красивым голосом и в красивой куртке. Я проследила в окно – за ним приехал папа на этом самом «мерседесе». На S. И я тогда подумала: вот бы встретить тебя лет через пять или десять – когда у меня не будет прыщей на лбу, дешевых штанов и маминой старой водолазки. И тоже будет «мерседес». Красный. Ты возмужаешь, станешь еще красивее, закончишь какой-нибудь понтовый английский университет. Наверняка, вернешься, займешься достойным делом и, как твой папа, заработаешь достойные деньги – станешь Принцем для достойной девушки. Например, для меня. Ну, и записала историю в красную тетрадь.

Прошло, правда, уже пятнадцать лет с того дня. Принц до сих пор где-то задерживался. У меня действительно больше нет прыщей. На мне классные джинсы и новый белоснежный свитер. Я сбывшийся научный журналист. Выгляжу вполне изящной, тактичной и у меня красивые зеленые глаза. И новые серьги с сердечками Chopard Happy Diamonds. И «мерседес». Красного не случилось – мой однокурсник, узнав о мечте, купил мне игрушечный красный и вместо номеров приклеил на него надпись: «Мечтай о белом».

Жизнь вообще обычно оказывается лучшим сценаристом и сказочником. Вот была красная тетрадь с красивым умным мальчиком и вот реальность, в которой я смотрю как тоже наверняка чей-то Принц блюет на колеса моего белого «мерседеса».

***

Но Принц красивый, врать не буду.

Выглядит несчастным. Я показываю ему влажные салфетки. Он кивает и идет ко мне, держась за мою машину. Водитель бежит за ним. Я опускаю стекло, достаю несколько салфеток из пачки и даю ему по одной. И протягиваю пустой стакан из-под кофе для использованных. Он вытирает лицо и руки. Где-то я его видела. Водитель стоит рядом. Забирает стакан и берет его под руку, чтобы вернуться в S класс. Машины начали двигаться. Мне бы тоже пора. Но принц не уходит. Он облокотился на крышу моей машины и положил голову на руки. Его ширинка оказывается на уровне моего лица, поэтому я как изваяние смотрю, не моргая, вперед – на его S класс с аварийкой.

Потом он наклоняется ко мне.

«Можешь отвезти меня домой? Это недалеко. Просто езжай за моей машиной. Не бойся.» И я почему-то кивнула и разблокировала двери. Честно, не знаю, почему. Я могла просто сказать «нет». Но не сказала. Знаешь, может потому, что мне стало интересно. Или просто потому, что я не успела подумать, как отказать. Я вообще в тот момент разучилась думать и разговаривать. А может потому, что однажды рискнув и поступив алогично и по-идиотски можно остаться счастливой на всю жизнь. Знаешь, я гадала себе однажды на кофейной гуще. Вернее, на кофейной чашке. И там была буква S – очень четкая. Ну, что это может быть кроме S класса?

Он положил в рот жвачку, обошел мою машину и сел рядом. Отодвинул кресло назад. Пристегнулся.

«Вкусно пахнет в машине. Хорошей девочкой.»

И мы поехали.

***

Если про хорошую девочку – это про не напиваться, то да – я хорошая девочка. Моя доза – это бокал для активации дофамина, для повышения настроения и удовольствия. Алкоголь – не стимулятор, а успокоитель. Он будоражит лишь в малых количествах – тогда, когда ты пьешь от радости. А когда пьешь, чтобы заполнить дыру в себе, ты пьешь много. Чтобы забыться. Чтобы спрятаться. Чтобы мозг заглушить. Потому что когда много алкоголя, информация в голове передается медленнее. Сердце выпрыгивает из реальности. Люди тупо чувствуют, хуже воспринимают и меньше помнят. И вообще меньше думают. Но думают ясно. Как правило, одну и ту же мысль.