Заглянуть за горизонт

Катюшка как-то сразу повзрослела, со вздохом приняв, что она теперь старшая, и начала жалеть маму. Ревность к сестрёнке она спрятала так глубоко, что и сама стала забывать о ней. Только иногда, тоскливыми воскресными вечерами грустила, вспоминая их с мамой распрекрасную жизнь вдвоём. И бежала к молчаливому другу, которому можно было всё рассказать. До поры до времени…

«Мамочка такая нервная. То плачет, то вздыхает. И засыпает сразу, как Сонька замолкает».

«…Вчера чистила морковку и порезала палец. Плакала. Никто не пожалел… Научилась строгать капусту».

«…С Сонькой надо было гулять. Не пустили с Аллой в кино».

«…Крысёныш опять на ужин принёс вонючую рыбу и пиво. Маму тошнит от этого запаха, а он смеётся. Ненавижу его…»

Валентина. Перемелется – му?ка будет

Летом, когда Катюша окончила первый класс, Валентина однажды сорвалась на мужа. Он не пришёл ночевать и не предупредил об этом. Женщина всю ночь обзванивала больницы и морги, плача от страшных мыслей и предположений. Маленькой Сонечке моментально передалась нервозность матери, девочка орала безостановочно, замолкая только для того, чтобы набрать воздуха для нового крика. Катя, засыпая на ходу, качала кроватку с сестрёнкой, пела ей песенки, носила на руках. Один раз чуть не уронила тяжёлую Соню, уснув на минутку с малышкой на руках.

Николай явился утром, довольный жизнью и ничуть не чувствующий себя виноватым.

– Где ты был, Коля? Я кому только не звонила! Что-то случилось? – бросилась к мужу Валентина.

– Где был, там уже нет. Что ты панику подняла, Валька? Я же мужчина, у меня есть свои потребности, а ты забыла, что у тебя есть муж. Только и думаешь, что о ребёнке.

Валентина оторопела и даже не нашлась сначала, что ответить. А когда до неё дошёл смысл сказанного мужем, она закатила Николаю скандал, с битьём посуды и криками. И наплевать было на соседей, явно слышащих отголоски скандала за картонными стенами. Не до них тут! Коля довольно равнодушно выслушал все претензии и спокойно отреагировал:

– Хочешь, я уйду? Но подумай сначала хорошенько бабьим своим умишком, надо ли тебе остаться одной с грудным дитём да ещё и с Катькой в придачу? Я-то себе найду жену, вон они в очередь выстраиваются, – самодовольно ухмыльнулся кобель местного розлива, почёсывая волосатую грудь. – А вот кому ты нужна будешь? Подумай, Валька, покумекай.

И Валентина, остыв, поразмыслив, спрятала гордость поглубже и приняла ситуацию. Она, как и многие женщины в её положении, даже начала себя винить в случившемся.

«Я ведь и правда мало внимания Коле уделяю. Сонечка все силы забирает. Вот он и ищет ласки и тепла на стороне. Но ведь не уходит же. Не бросает нас. Значит, любит», – убеждала себя женщина.

Если в двадцать два, когда Руслан обидел её своей изменой, она верила, что у неё всё ещё впереди, то сейчас, в тридцать, с двумя детьми и материальной нестабильностью, женщина всерьёз опасалась остаться одна, без мужской помощи.

И простила… А как женщины прощают? Вот так, закусив губы от отчаяния, затолкав поглубже чувство собственного достоинства, наплевав на самолюбие. Доля такая бабья. И не надо кричать: «Вот я бы на её месте!» Не надо. Каждый на своём месте решает, как быть и с кем жить.

Перемелется, мука будет. Перемололось, забылось, отошло на второй или двадцать второй план.

«Катюша, помой посуду», «Катя, погуляй с Сонечкой», «Катька, я уже битый час обеда жду», «Кать, ну некогда мне уроки проверять. Сама как-нибудь, ладно?»… Просьбы, приказы, равнодушие… Катя – помощница, Катя – ответственная, Катя – беспроблемная.

Конечно, были и другие слова, и мамина мимолётная забота и негромкая любовь, и девчоночьи игры с подружками. Но почему-то до сих помнятся эти фразы, как будто их накрепко вбили молотком в детскую головку.

Катя училась, росла, не привлекая внимания к своим заботам. Она, вообще, почти не чувствовала себя ребёнком. Словно кто-то невидимый провёл жирную вертикальную линию, и детство закончилось вместе с новым браком матери и рождением сестрички, осталось за чертой. Никто не делал скидку на то, что Катя ещё совсем маленькая, ей давали задания и требовали выполнения.

Сама Катя, благодаря любви и жалости к матери, измученной заботами о беспокойном ребёнке, эгоистичном муже и постоянными массажами, быстро повзрослела и приняла как данность свою новую жизнь. Она больше не играла в куклы (тряпичная любимица Маруся, которой они с мамой шили наряды из лоскутков, переселилась в старый ящик с игрушками), постепенно перестала болтаться с подружками на детской площадке. Ей было некогда заниматься подобными, как она презрительно говорила девчонкам, «глупостями». Катя спешила после школы домой, чтобы отпустить маму на массаж или просто дать ей отдохнуть.

Николай в воспитании дочки почти не принимал участия, иногда с неохотой соглашался понянчиться с Соней, но делал это с нескрываемым недовольством и потом долго и нудно бухтел, что не мужское это дело. В целом Валентина с Колей жили мирно, работали, вкалывали на даче, иногда выбирались на природу с приятелями. Муж в компании больше молчал, немного оживлялся после пары бутылочек пива, а если принимал на грудь больше своей нормы, опять замолкал и угрюмо слушал чужие речи.

– Бирюк он у тебя, мрачный и тусклый, – говорили Валентине приятельницы. – О чём ты вообще с ним беседуешь?

– Да я ж не за болтуна замуж выходила, а за работящего мужика с руками, – Валентина отшучивалась. А у самой на душе черным-черно.

На самом деле они с Николаем практически не разговаривали. Все простые действия: сходить в магазин, поесть, постирать, съездить на огород – были и так понятны и не требовали обсуждения, а других общих тем у супругов так и не появилось.

Всё чаще Валентина выбиралась в кино или по магазинам с подругами. Благо Катюша безропотно оставалась с Сонечкой. Младшая девочка росла капризной, требовательной и плаксивой. Её первые слова после традиционного «мама» и «папа» были «мне», «дай», «хочу», «ещё», чуть позже появилось слово «купи». И «кака» – для всего, что не устраивало Соню. А не устраивало девочку всё, что не было в её пользу. Она требовала новых игрушек, красивых бантов и свежих фруктов в любое время года. А если не получала желаемое, устраивала истерики, падала в магазине на пол и билась головой и ногами до тех пор, пока пристыженные родственники не обещали ей требуемое.

«Сонька опять головой об пол колошматила в магазине. Маму жалко, стыдно ей за дочку, а той хоть бы хны. Покраснела вся, как помидор, орала на весь магазин. Купили куклу. А собирались мне за кофточкой… Мама сказала, что больше денег нет. Просила потерпеть. Потерплю».

«…Противная Сонька. Как хорошо было раньше…»

«…Вот бы зажмуриться, открыть глаза, и мы опять с мамой одни. Без Соньки и без крысёныша».

Верный безмолвный друг – дневник – терпел слёзы и жалобы. Ну кто-то же должен терпеть!

Соня-артистка

Когда Соня подросла, старшая сестра пыталась объяснить ей, что в семье не всегда есть деньги на её желания и прихоти. На это младшая презрительно отвечала, вздёрнув худенькое плечико:

– Это на тебя нет, а на меня всегда найдутся! Надо уметь не только просить, но и требовать, вот и всё. А ты, пока будешь ждать, так и проходишь всю жизнь в старом платье. Я вот, например, джинсы светло-голубые хочу, такие, как у Маринки из девятой квартиры! И получу, вот увидишь!

– Ты обалдела? Знаешь, сколько варёнки стоят?

– И что? Не моя проблема, пусть папахен трудится на благо дочери, – фыркнула Сонька.

А настоящие джинсы-варёнки были не то чтобы роскошью, а практически недостижимой мечтой каждой девчонки. Можно было, конечно, завязав штаны узлом, в домашних условиях сварить их в кастрюле с содой и хлоркой, завоняв всю квартиру (и не только свою), и получить нечто похожее на фирменные. Но это было бы совсем не то! А Соня захотела настоящие. И получила.

Так и росли в одной семье две абсолютно разные девочки. Одна спокойная, рассудительная, послушная, терпеливая – с виду по крайней мере (а что там внутри, никто и не разглядывал). Другая – взбалмошная, истеричная и самоуверенная. Соня, вообще, с детства была убеждена, что она королевна, она самая красивая, и за это её будут любить и всё ей давать. Девочка, действительно, росла симпатичная. Рыжеволосая, с зелёными, как у Николая, глазами, артистичная, она умиляла сначала мамаш на детской площадке, а потом учителей в школе.

– Если б не характер, цены б ей не было, – говорили Валентине на школьных собраниях.

– Артистка растёт, – вздыхали соседи, на которых Соня оттачивала своё мастерство.

– Простите, вы не поможете мне сумку донести, тётя Даша? Голова сильно кружится, всё плывёт перед глазами, – хорошенькая девчонка обращалась к соседке, и та безропотно тащила сумку с мукой, за которой Соню отправили в магазин.

– Зуб болит, мочи нет терпеть. Дайте таблетку, мне ещё контрольную по математике писать… – Прозрачные слёзы горохом катились из глаз девочки в кабинете школьной медсестры, и та писала записку учительнице, чтобы Соню немедленно отправили к стоматологу. Какая уж тут контрольная!

Девочка могла сделать вид, что падает в обморок, заплакать по собственному желанию, разыграть мини-спектакль в школе, на улице или подъезде, если ей это было выгодно. И Соне-артистке помогали выполнить домашнее задание, прощали не сданную вовремя работу или пропускали без очереди к прилавку.

Когда Соню стали привлекать к домашним делам, девочка талантливо разыгрывала, например, вариант с порезанным пальцем, чтобы не мыть полы или посуду. Едва поцарапав кожу, она наматывала бинт в несколько слоёв, жаловалась на дикую боль и, конечно же, добивалась того, чтобы её не заставляли ничего делать. Соня редко повторялась. У неё могла заболеть голова, скрутить живот, ломить ноги и стрелять в ухе. Позже, когда девочка пошла в школу, по её словам, ей задавали очень много уроков. Она уставала, не успевала погулять (а учительница говорила, что нужно бывать на свежем воздухе) – причины менялись, а результат оставался тем же: девочка отлынивала от домашней работы, и при этом её же ещё и жалели.

Кажется, никто, кроме Кати, не догадывался, что Соня – просто лентяйка, привыкшая получать всё и сразу, не прикладывая при этом никаких усилий. Когда старшая дочка приходила к матери с вопросом: «А почему Сонька не помогает мне с субботней уборкой? Когда я в первый класс пошла, уже сама всё по дому делала», Валентина её же упрекала в невнимании к Сонечке:

– Ты, что, не видишь, сестрёнка устала, она бледненькая, ей отдохнуть нужно. Как ты можешь на неё наговаривать? Ты же старшая, сильная, а она у нас слабенькая.

«Сонька снова увильнула от уборки. Я и полы мыла, и пылесосила, а она валялась на кровати с журналом да ещё причитала, что её никто не жалеет. То чаю ей принеси, то мороженое достань из заморозки».

«Сестрица не прочитала вовремя повесть по литературе, вечером закатила истерику, что голова болит. Пришлось мне за неё сочинение писать: мама попросила, чтоб нашей «болезненной» «двойку» не влепили. Гулять не пошла из-за неё. Достала меня Сонька. И мама вечно на её стороне. Верит ей…»

«Вчера чуть не утащила мой дневник. Еле успела выхватить. Придётся теперь его с собой в школу носить. Эта проныра везде найдёт…

И никому не расскажешь…»

Дела семейные