С неба женщина упала

***

Народу на открытие выставки пришло столько, что я стала волноваться, как бы залы не превратились в подобие автобуса в час пик. Но все каким-то образом уместились, и мой партнер Семен Абрамович, сияя, словно солнце, лысой макушкой, радостно мне подмигивал, потирал пухленькие ручки, и весело качал головой.

Выставка удалась. Толпы искушенных в этом деле созерцателей небольшими стадами бродили по залам, урывками переговаривались, скрестив на груди руки, приседали, приближались к картинам, отходили и подходили снова, словно надеясь найти там глубинный смысл, доступный лишь их утонченному пониманию. Все это здорово походило на некий обрядовый танец и выглядело чрезвычайно солидно.

Карасашьянц был уже признанным мастером, его выставки проходили с неизменным успехом и сегодняшний вечер не был исключением. Мэтр вел себя солидно, с улыбкой отвечая на рукопожатия и поздравления, и с удовольствием раздавая автографы. Совсем другое дело было с Игорем Сельцовым. Он выставлялся первый раз в жизни. Несмотря на многочисленные увещевания доброжелателей, у меня хватило смелости послать их всех к чёрту и поверить в счастливую звезду парня. Я не ошиблась и выиграла. Успех был невероятный. Семён Абрамович, вытянув меня за руку из середины восторженной толпы, улыбаясь, качнул головой:

– Ты, Алевтина Георгиевна, умница. Ты не просто нашла, ты зажгла звезду!

А он всегда знал, что говорил.

Вскоре я заметила в дверях зала высокого молодого человека, словно сошедшего с обложки модного журнала. Безупречный вкус, классика. Эффект потрясающий. Это был наш щедрый спонсор. Нет, гораздо правильнее называть его меценатом. Без всяких условий он перечислял на счет галереи суммы, вызывающие уважение и даже некоторую робость. До его появления наша галерея выглядела гораздо скромнее.

Я нацепила улыбку и пошла навстречу дорогому гостю, который уже начал тревожно оглядываться по сторонам.

– Здравствуйте, – опустив ресницы, мурлыкнула я. – Очень вам рады…

– Алевтина Георгиевна! Я уж решил, что в такой толпе мне вас не разыскать… – Он обрадованно вздохнул.

– Неужели меня не различить в толпе…

Гость перепугался:

– Что вы, что вы! И в мыслях не держал…

Поговорив таким приятным образом несколько минут, я занялась делом. Познакомила гостя с Леонидом Карасашьянцем, затем провела по всем залам и представила тем, кому считала нужным. Потом подозвала Игоря, перед тем приватно сообщив своему гостю о том, что цены на работы этого мальчика вырастут вдесятеро, после того как покинут стены галереи. Представив их друг другу, я вежливо покинула кавалеров. Мне нужно было переброситься парой слов с каждым присутствующим, чтобы никто не счёл себя забытым.       Вскоре пробегающий мимо Игорь шепнул мне, что ему предложено продать двенадцать картин, а также посетить офис нашего мецената. Тот делал ремонт и хотел, чтобы Игорь предложил ему несколько работ, подходящих для интерьера.

– Не упусти! – пожелала я ему.

Тут меня разыскал и наш дорогой гость, повторив то же самое. Я уверила его, что это прекрасный выбор. Впившись взглядом в моё лицо, он отчётливо произнёс:

– Я всегда нахожу всё самое лучшее…

Чуть опустив ресницы, я мягко, едва заметно улыбнулась… Так, долгий лучистый взгляд… Порок и невинность, загадка, разгадать которую по силам только тебе… Зафиксировали. Раз, два… И откуда же это у нас было? Ах, да! Джоконда!

Я не круглая дура и прекрасно знала, «о чём поёт ночная птица»… Не зря длинные языки утверждали, что спонсор не слишком хорошо разбирался в искусстве, скорее отдавал дань моде. И пользы, по крайней мере, материальной, от галереи он не только не получал, но даже ею и не интересовался. Интересовался он, собственно, мной, и мы оба успешно делали вид, что совершенно этого не понимаем.

Итак, ведя разговор, полный таинственных намеков и недомолвок, мы мирно стояли в середине зала, держа в руках по бокалу шампанского. Как вдруг эта захватывающая идиллическая беседа была прервана самым оригинальным образом. На мне было новое декольтированное платье, купленное как раз по случаю торжества. И вот неожиданно я почувствовала… то есть не помню, что я почувствовала, но, вытаращив глаза и намертво стиснув зубы, рухнула прямо в объятия несколько опешившего собеседника, едва не выскочив из своего платья. Через пару секунд стало ясно, что же произошло. Позади нас стояла молодая пара. Кавалер в пылу творческого озарения, декламируя даме строки своих бессмертных произведений, выплеснул в припадке гениальности мне на спину бокал ледяного шампанского… Так я познакомилась со своим вторым мужем. После этого происшествия каждый вечер в моей квартире стали раздаваться звонки с извинениями и стихами. Чтобы покончить с этой пыткой, я не придумала ничего умнее, как выйти за него замуж. И вот тут-то началось…

***

– Назвать меня корыстной сукой! А кто же тогда она? Ну, конечно, не то чтобы я совсем не была сукой, каждая женщина иногда ею бывает, но уж чья бы корова мычала… – Я опять вспомнила раскрасневшуюся Светулю, как звала ее матушка, и рассмеялась.

Пассажиры словно по команде повернули ко мне головы, недоумевая, кому это в вагоне так весело. Рассудив, что действительно выгляжу странновато, я вздохнула и стала смотреть в окошко. Но, как известно, в метро пейзаж за окном большим разнообразием не отличается, поэтому через пару минут я развернулась, и стала ненавязчиво разглядывать попутчиков. Народу было не очень много, за время моего ожидания основной поток схлынул. Почти все сиденья напротив были заняты мужчинами весьма разнообразного вида, возраста и национальностей. Объединяло их лишь одно – непреодолимый повальный сон. При появлении на очередной станции женщин с тяжелыми сумками в руках самые впечатлительные представители сильного пола даже начинали всхрапывать.

«Мужик какой хилый пошел!» – подосадовала я, с огорчением разглядывая ряды хлюпиков.

Недалеко от дверей, у которых я стояла, сидела благообразная бабулька с огромной авоськой. Рядом, небрежно закинув ногу на ногу, сидела девушка в наушниках. Глаза ее были закрыты, а губы беззвучно шептали, видимо, повторяя слова песни. А, может быть, она учила иностранный язык, судя по количеству металлических фенечек, колечек, браслетов, а также пирсинга, украшавшего самые неожиданные части тела девушки, это могло быть нечто туземно-папуасское. Бабулька с авоськой явно терзалась отсутствием достойного собеседника, с которым она могла бы обсудить внешность экстравагантной особы. Она ёрзала, вздыхала, качала головой в надежде, что дремлющий по другую от неё сторону мужик одумается и уступит место более подходящей кандидатуре…

Вот забавный карапуз, усердно скачущий на коленях молодого интересного мужчины, вероятно, родителя. Невзирая на все попытки его усадить, дитя явно придерживалось на этот предмет собственного мнения, умудрившись испачкать крохотными ботиночками не только родного отца, но и всех окружающих в радиусе метра. Выбрав, наконец, удобный момент, малец вдруг резко распрямился, словно пружина и, выскочив из отцовских рук, припустил в другой конец вагона. Несчастный отец с воплем бросился за ним следом, а на освободившееся место плавно втёк прыщавый молодой человек с длинными немытыми волосами.

Закончив осмотр пассажиров, и не найдя более ничего интересного, я вспомнила об Антоне. Хорош, нечего сказать! Молча удалился с кухни, словно сосед по коммуналке! Я начала злиться, вспоминая поведение своего непутевого мужа. И на черта он мне, спрашивается, сдался? Муж – это кто? Правильно, защитник и добытчик, любящий мужчина. Защитника, как видно, не получается, добытчик тоже, извините, я! Что же остается? Любящий мужчина? Скоро я буду принимать это не иначе как со смехом. Почему-то вдруг стало так горько и обидно, что я едва сдержала слезы.

«Что за ерунда? – подбодрила я себя. – Чего ты скисла?»

– Станция… – бодрым голосом объявила диктор.

«Плевать, – продолжила я. – Пусть я и змея, и эгоистка. Зато вы все тоже узнали, кто вы есть на самом деле».

Я с удовольствием вспомнила вытянутые физиономии моих дорогих родственников в тот момент, когда покидала пределы любимого семейного очага. Но удовольствие продлилось недолго. Я вдруг почувствовала неприятное чувство то ли страха, то ли беспокойства.

«Что это со мной?» – повернувшись лицом к стеклянной двери, я посмотрела на свое отражение.

Вроде все на месте и неплохо выглядит. Тут я всей кожей ощутила на себе чей-то взгляд. Не тот оценивающий или любопытный, которым каждый вольно или невольно оглядывает стоящих рядом людей, а нечто совершенно необычное. Мне показалось, что он почти что осязаем.

«Стоп, – сказала я себе – стоп! Без паники!»

Знай я в тот момент, что такое настоящая паника, то, конечно, стремглав выбежала бы вон из этого вагона.

Я стала осторожно оглядываться вокруг, пытаясь определить: кто же так напряженно наблюдает за моей скромной персоной? Но мои попытки успехом не увенчались. Никто не пытался встретиться со мной глазами, никто не отворачивался слишком поспешно. Лица были спокойны и равнодушны.

– Осторожно, двери закрываются! Следующая… – все так же энергично возвестило радио.

«Моя! Слава богу, конец этому безобразию!» – обрадовалась я и, как выяснилось, напрасно.

Решительно пробираясь к выходу, я почти уже достигла цели, когда моя впечатлительная и отзывчивая душа столкнулась с проблемой, не решить которую я не могла. Рядом с дверью, держась одной рукой за поручень, а другой за живот, стояла беременная женщина. Лоб ее покрыла испарина, она явно чувствовала себя плохо, но никто не уступал ей места в надежде, что это сделает кто-то другой.

– Вы будете сейчас выходить? – спросила я, тронув ее за локоть.

Она не ответила, только отрицательно покачала головой. Этого для меня было вполне достаточно, чтобы обнаружить черту характера, которую я называю состраданием. Набрав в легкие достаточно воздуха, в относительной тишине вагона я громко задала вопрос:

– Да что же это делается?

Стоящие рядом пассажиры с готовностью развернулись, явно желая узнать, что же интересного происходит. Убедившись, что завладела вниманием аудитории, я повернулась к сплоченным рядам сидевших мужчин.

– Ну что, неспящих совсем нет?

Но народ попался тертый. Быстро сообразив, о чем идет речь, некоторые джентльмены захрапели так виртуозно, что более впечатлительная натура, чем я, могла бы подумать, что они и правда спят. Однако некоторые среагировали более человечно, освобождая место несчастной женщине, а один даже принес извинения от себя лично и от имени всех присутствующих, чем настолько меня растрогал, что я чуть не прозевала свою станцию. Все это меня несколько отвлекло, но, поднимаясь по переходу на пересадку, я ощутила – опять. В горле противно запершило, я закашлялась. Пройдя в конец платформы, огляделась.

«Показалось, все нервы мне истрепали, вот и дергаюсь».

Через мгновение в тоннеле сверкнули фары поезда, мелькнуло сосредоточенное лицо машиниста, я еще раз огляделась и вошла в вагон. Народу в нем было достаточно. Вагоны на этой ветке старые и душные, поэтому я постаралась сразу пробраться поближе к открытому окну.

Уцепившись за поручень, я устроилась поудобней, вздохнула и тут услышала тихое:

– Эй!

***