С неба женщина упала

Мы с Юлькой тоже похихикали. Ленка насмеялась и, утерев слезу, произнесла:

– Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

Мы сразу перестали веселиться, и я спросила Юльку:

– Толком, в чём дело? Он тебе что-нибудь объяснил?

– Он сказал, что вечером позвонил мужчина. Трубку сняла свекровь и в своей манере объяснила, что тебя где-то носит, и повесила трубку. Через час снова позвонили. Трубку опять она взяла, стала злиться, как же её сыночка за козла держат, прямо домой названивают! Ну, они её и обложили. Цветасто.

– Чего сказали? – поинтересовалась Ленка.

Юлька повторила. Мы покатились со смеху.

– Может, они и хамы, но не дураки, – сказала я.

– Вряд ли это нам поможет. Так вот. Они позвонили раз десять за вечер, всё время тебя спрашивали и очень интересовались, где бы можно было с тобой повидаться. Представляешь, что подумала твоя свекровь? Делайте выводы, господа!

– Этот выход закрыт, сэр! Быстро работают, засранцы. – Ленка задумалась, и спросила: – Если в паспорте твой адрес на Кутузовском, как они так быстро узнали телефон свекрови?

– Узнали, девчонки, – убитым голосом прошептала я. – Сзади, на обложке паспорта был написан. Антон сам написал, как только мы познакомились. Больше не на чем было. Я хотела потом стереть, да забыла!

– А ты воспылала! Ещё не познакомилась, а паспорта кому попало раздаёшь! С сарая, что ли, рухнула? Записала бы на пачке сигарет да потеряла!

– Я ж не курю, – печально сказала я.

– Не ври, – строго сказала Ленка. – А Антон?

Я мотнула головой.

– Не выходила бы за него, он бы твою машину не грохнул. Ехала бы на машине, никто бы тебе ничего не всунул!

– Не было гвоздя – подкова пропала.

Не было подковы – лошадь захромала.

Лошадь захромала – командир убит,

Конница разбита, армия бежит… – продекламировала я. – Ну, и что теперь? Повеситься, что ли?

– Нет, не надо вешаться. Однако, похоже, что квартирку на Кутузовском уже навестили. Хорошо, что тебе не пришло в голову туда сунуться.

– А родительская квартира пустая?

– Пустая. Думала с Антошкой там после свадьбы жить – не могу. Реву, бабы, белугой. Да он без мамочки и не может… Так что баба Глаша там так и убирается. Приходит раз в неделю или два, если ей скучно и делать нечего.

– Да, – протянула задумчиво Ленка, и хихикнула, – ты, Алька, словно тот вор, что у распечатанного сейфа справку об освобождении оставил! Ладно, вот что: надо твоему бывшему позвонить.

– Какому? У меня теперь выходит, два бывших.

– Первенькому. Андрею Дмитриевичу. Надо узнать, со всех сторон тебя обложили или щёлочка есть?

На том и порешили. Время было уже два часа ночи, и хоть и страшно, но надо спать.

***

Андрей Дмитриевич Сомов любил в жизни три вещи. Первое – делать деньги. Второе – руководить. Третье – чтобы все непременно называли его по имени-отчеству.

Когда мы с ним познакомились, я ещё не окончила институт. Он старше меня на тринадцать лет, поэтому казался мне тогда самым надежным и умным мужчиной на свете. Ухаживания его имели размах грандиозный, Андрей Дмитриевич просто смял меня своим натиском. Скептически оглядев своих поклонников-ровесников, я всерьёз решила, что они и через пятьдесят лет не смогут сравниться с Андреем. Потом была шикарная свадьба, мама почему-то всё время плакала, отец хмурился, и только моя родная тётка Юля высказывала вслух свое неодобрение. Мне это казалось странным. Но через полгода я поняла причину маминых слёз. Не было того, о чём тысячелетиями пишут поэты, отчего умирают и рождаются, отчего начинаются войны и заключаются перемирия. Не было любви.

Я прожила с Андреем Дмитриевичем пять лет, прекрасно осознавая, что значу для него достаточно много, но, как говорится, умереть в один день нам вряд ли захочется.

Он не жалел для меня денег, у него их было – куры не клюют. Он мог делать деньги фактически из воздуха. Андрей Дмитриевич родился банкиром, живет банкиром и, я думаю, умрет банкиром. Процесс извлечения денег из пустоты интересовал его больше, чем сами деньги. Но, получив их, он не бросался ими направо и налево. Он их копил. Похвальное качество, но оно занимало у него слишком много времени.

И вот, года через три после свадьбы, я стала замечать, что Андрей Дмитриевич начинает обращаться со мной как хозяин, вернее,

обладатель. Он стал контролировать мои покупки, критиковал, если я что-то выбирала сама, его мнение всегда было лучшим и оставалось непререкаемым. В ювелирных магазинах, куда он последнее время принялся меня таскать, чтобы я выглядела не хуже жён его друзей, украшения выбирал сам, обычно самые дорогие.

Некоторое время меня это забавляло, потом стало надоедать. Попробовав объясниться с мужем, я услышала, что несу чушь и забиваю себе голову глупостями. Мне было предложено окончательно бросить работу, и ходить в салоны, бассейны, на аэробику, одним словом, посещать кружок кройки и шитья. К тому времени участие моё в существовании галереи, открытой старинным другом моего папы, стало минимальным, потому что Андрею работающая жена не нравилась. Но, поразмышляв, я решила, что не так уж плохо там зарабатывала, карьера моя продвигалась, при определенных обстоятельствах у меня был шанс стать совладелицей галереи, причем шанс неплохой. Мои заработки, конечно, не могли идти ни в какое сравнение с деньгами Андрея Дмитриевича, но на себя мне вполне хватало, а работы я никогда не боялась.

И вот настал момент, когда я решила, что спасение утопающих является сугубо личным делом каждого тонущего. Побросав в чемодан вещи, с которыми переехала к мужу, я осталась довольна – старых вещей осталось мало, так что чемоданчик был совсем лёгкий. Сняв с себя все надоевшие до смерти побрякушки, вытащив остальное изо всех ящичков и коробочек, я сложила их горкой на туалетном столике. Горка получилась очень внушительная.

– Сокровища Али-Бабы! – засмеялась я, и с лёгким сердцем отправилась восвояси.

Трудно передать выражение лица моего муженька, когда я возникла с чемоданом на пороге гостиной на первом этаже, где он обычно читал газеты. Можно было бы пересчитать по пальцам людей, осмеливающихся перечить моему супругу, и я, как правило, в их число не входила. Поэтому Андрей, удивясь безмерно, выгнул брови дугой и поинтересовался:

– Куда это ты собралась?

– Прощай, милый! – сказала я. – Предоставляю тебе полную свободу. Можешь теперь подобрать себе дурочку по вкусу. А я, извини, ухожу.

– Ты взбесилась, что ли? Кому говорю, Алевтина?

– Сбавь тон, кретин. Я – Алевтина Георгиевна! – прозвучала я и пошла к выходу.

Последовала не очень красивая сцена. Когда я почти дошла до дверей, муж заорал охраннику, чтобы тот меня не выпускал. Передо мной возник охранник Саша, парень огромный, как шкаф, и, для охранника, очень добрый. Он растерянно смотрел на меня умоляющими глазами и твердил:

– Алевтина Георгиевна, голубушка, ну куда вы? Останьтесь, пожалуйста. Не уходите. Андрей Дмитриевич меня уволит. Алевтина Георгиевна, пожалуйста!

Как не жалко мне было Сашу, мы всегда с ним прекрасно ладили, но уходить я собралась всерьёз. К тому же я была уверена, что такого телохранителя, как Саша, мой муж не уволит из-за такой глупости, как уход жены. Быстренько превратившись в лесную лань, я зашептала печально:

– Сашенька, откройте, пожалуйста. Пропустите меня, я всё равно уйду.

Парень расслабился и поплыл. Я была уверена, попроси его сейчас спрыгнуть с третьего этажа – спрыгнул бы. Мигом перевоплотившись в стерву, я гаркнула:

– Александр! Откройте немедленно!

Саша вздрогнул и послушно распахнул передо мной дверь. Я шагнула за порог и заспешила прочь.

***