Последняя жертва Евы

Ева сильно переживала. Кто бы он ни был, этот несчастный – насильник, изувер, бандит, убийца – она не имела права лишать его жизни и в любом случае, ее будут судить, если кто-нибудь дознается. Эта мысль буквально обожгла ее изнутри, но она попыталась успокоиться.

«Никто не узнает. Я никому говорить об этом не буду. Да и вряд ли кто будет серьезно расследовать это убийство, убийство бомжа из подворотни. Они и так десятками мрут в подвалах и на свалках. И не полезь он ко мне со своими коварными целями, остался бы жив. Так что, это его вина».

Ева заснула только под утро, терзаемая тяжелыми кошмарами, от которых она часто просыпалась и снова погружалась в сон, чтобы увидеть очередной из них.

2

Кошмары мучили ее очень долго, несколько последующих лет. Со временем они все реже и реже тревожили ее по ночам, но совсем не проходили. Наверное, от того, что она так ни с кем и не поделилась своим несчастьем. Даже с Володькой Карелиным.

Этот молодой и красивый мужчина долгие годы был ее лучшим другом. Они познакомились на соревнованиях по спортивной гимнастике в городе Астрахани, куда приехали вместе. Володька был старше Евы на три года, и на момент их знакомства ему было уже шестнадцать лет. Вернувшись с соревнований, они долгое время не встречались, так как жили в разных концах города, и Ева была еще совсем девочкой, чтобы бегать на свидания и дружить с молодыми людьми.

Встретились вновь они лишь через пять лет, когда Ева была уже восемнадцатилетней и ушла из спорта. Но она посещала соревнования по старой памяти в местных спортивных клубах, и на одном из них увидела его, Карелина Владимира, который тренировал молодое подрастающее поколение спортсменов.

«Я бы тебя не узнал, Ева. Ну ты даешь! За пять лет превратиться из девчушки в такую красотку!» – сказал он ей, когда она нашла его в перерыве и напомнила о себе.

Они обменялись телефонами и стали встречаться и дружить. Еве Владимир нравился. Он был высок, строен и чем-то напоминал ей Олега Янковского, которого она обожала. Владимир был первым ее кавалером, с которым она встречалась по-серьезному. Родители быстро заметили перемену в характере и поведении своей дочери и догадались, что она влюблена. Наталья Игоревна подыскивала удобный момент, чтобы поговорить с дочерью, но Егор Васильевич пошел напролом.

«Ты никак заневестилась, Евангелина. Куда это ты отлучаешься по вечерам, где бываешь, с кем?» – спросил он дочь напрямую.

«Папа, у меня появился молодой человек, друг, если это тебя интересует», – ответила Ева, слегка покраснев.

«Ну что ж, похвально. Только запомни, пока ты моя дочь, никаких самостоятельных шагов в жизни ты предпринимать не будешь! И еще. Этот твой друг так и останется для тебя таковым. Навсегда! Даже и мысли не держи в голове, что он станет членом моей семьи. Это тебе напутствие на будущее. И чтобы больше я о нем не слышал никогда и в десять часов вечера изволь быть дома. Всегда!»

Отец говорили резкими, отрывочными фразами, но они у него каким-то странным образом рифмовались между собой. Ева привыкла к менторскому, грубоватому тону отца и никогда с ним не спорила. Это было бесполезно, любое возражение провоцировало крупный семейный скандал, и виноватой всегда оказывалась ее мама, которая неправильно, извращенно воспитала дочь, и вот результат – она выросла безответственной эгоисткой, своенравной, настырной скандалисткой, не имеющей понятия о девичьей гордости, чести и элементарном уважении родителей.

Но Ева так же никогда и не соглашалась с ним, не говорила слов типа «хорошо, папа» или «я так и сделаю, папа». Она просто отмалчивалась, слушала его и выходила из комнаты, когда он заканчивал свою очередную тираду.

Наталья Игоревна, женщина мягкая и интеллигентная, одному богу известно, как уживающаяся с таким тираном, неоднократно пыталась урезонить своего излишне строгого мужа.

«Гоша, ты должен быть помягче с Евой. Она же девушка, к тому же, она не делает ничего дурного, за что ей можно было бы так строго выговаривать. Ты должен найти другие формы общения с дочерью», – говорила она мужу, но ответ всегда следовал один и тот же.

«Я строг и справедлив с нею, поэтому она и не делает ничего дурного. К тому же я из простой деревенской семьи. У нас дома никогда не миндальничали и этих вот кружевных тонкостей в воспитании детей не применяли. И я, между прочим, приехал из деревни в город, когда был совсем мальчишкой. И добился здесь всего! Сам! И имею право на свою точку зрения во всем! И в воспитании своей единственной дочери тоже. А если она вырастет никуда не годной, гулящей вертихвосткой, то грош цена тогда всем моим достижениям. Понятно выражаюсь?»

Наталья Игоревна не любила, когда муж говорил в таком тоне и старалась к разговорам подобного рода прибегать как можно реже. Тем не менее, Ева продолжала встречаться с Владимиром и в глубине души вынашивала план выйти за него замуж втихаря от отца и уйти из дома, в котором жить ей становилось все труднее и труднее.

Но Владимир никогда не давал ей повода к тому, чтобы ее тайные мечты обрели хоть какое-то реальное очертание. О женитьбе он никогда не заговаривал, отношения у них были чисто дружеские, и однажды внезапно он познакомил Еву с Оксаной.

«Ева, знакомься. Это Оксана, невеста моя».

Оксана оценивающе посмотрела на Еву, состроила дежурную улыбку, подобающую в таких случаях и сказала:

«Ну, привет! Наконец-то встретились, а то Володька мне уже все уши прожужжал Евой, а знакомить не знакомил. Я уж подумала, что врет про Еву. Оказалось, нет».

Оксана Еве сразу не понравилась. Слегка полноватая, с намечающимся двойным подбородком и жидкими волосами она выглядела старше его, и Еве было совершенно не понятно, чем увлекла его эта манерная и жеманная женщина. Еве стало обидно за себя. Так или иначе, встречаться теперь они стали реже и звонили друг другу только тогда, когда возникало что-то срочное и нужна была помощь. Как с зонтиком, например.

После неудачного и не сложившегося романа с Владимиром Ева некоторое время была одна, испытывая большой душевный дискомфорт. У нее были подруги, приятельницы, с которыми она не могла проводить много времени все по той же причине крайней строгости ее отца. Но хотелось чего-то большего, хотелось любви, страстей, переживаний, ожиданий встреч и романтических свиданий. Ей хотелось, чтобы кто-то непременно полюбил ее и увел из родительского дома.

Ева страдала, но выхода из своего положения не видела. Обстановка в доме была тяжелая, работа тоже особой радости не доставляла, пока у нее появились небольшие роли в спектаклях. Роли были второго плана, очень незначительные и эпизодические. Но зато она стала много времени проводить на репетициях и участвовала в нескольких постановках сразу.

И вот тут ее жизнь изменилась к лучшему. Ева почувствовала себя востребованной, она вошла в труппу театра, ею заинтересовались коллеги. Но особенную радость доставляли встречи с одним из них, с человеком, который всегда так внимательно смотрел на нее! Он никогда не улыбался и не помигивал ей, как это делали остальные. Он просто смотрел, а точнее, взирал на нее с огромным интересом. Ева не раз ловила на себе его взгляды, всегда робела, но тем не менее ждала их с замиранием сердца.

Станислав Урбенич всегда был на ведущих ролях. Безусловно талантливая, многогранная и неординарная личность. О нем часто писали в местной прессе, он был любимым гостем на телевидении и самым задействованным артистом в театре. Ева и не помышляла о каких бы то ни было отношениях с ним, но однажды вечером он предложил подвезти ее домой после спектакля, и она согласилась. Сначала ехали молча. Ева размышляла над тем, как начать разговор, но он вдруг неожиданно заговорил сам.

«Вы никогда не обращаете на меня внимания, Ева, хотя я знаю, что вы не замужем. Может быть, у меня есть шанс познакомиться с вами поближе?»

Ева не ожидала такого прямого вопроса и буквально растерялась. Станислав ей нравился, конечно, и уже давно, но не в ее правилах было заводить близкие отношения с сотрудниками, поэтому она никогда не придавала серьезного значения своим симпатиям к Урбеничу. К тому же ей казалось, что он далеко не одинок. Ему было уже под сорок, и для Евы это было противоестественно, что у него никого нет. И тут вдруг такое признание.

Честно говоря, вопрос о том, есть ли у него шанс, Еве не понравился. Она усмотрела в этом какой-то деловой подход, ей казалось, что такие вопросы не должны решаться путем переговоров. Мог бы он как-то проявить свои чувства к ней, она бы поняла, а так… Но тем не менее девушка ответила ему в том же духе:

«Шанс есть у каждого, я так считаю. Давайте познакомимся поближе. Я возражать не буду».

Осталось добавить – на том и порешили. Станислав не скрывал своего ухаживания за Евой, и по театру быстро разнеслась весть о том, что у них серьезные отношения. Ева опять стала размышлять на тему замужества. Ей было уже двадцать пять лет и в родительском доме становилось все более неуютно.

Правда последнее время отца почти никогда не было дома. В самом конце восьмидесятых, в период подъема новой экономической политики, Егор Васильевич неожиданно оказался в бурных волнах приватизационного процесса. При помощи своих друзей, стоящих на самых высших ступенях в городской администрации, ему удалось приватизировать судоверфь, где он директорствовал долгие годы. Она превратилась в АО «Судоверфь имени Жданова», контрольный пакет акций которого принадлежал теперь Ерофееву Егору Васильевичу.

Все хозяйство пришлось вести по-новому, а для этого Ерофеев набрал себе новый аппарат. Этим переустройством Егор Васильевич был экстремально занят, и поэтому слегка ослабил свои домостроевские порядки.

Ева решила, что время самое благоприятное для решения личных вопросов, а Станислав как будто бы не стремился делать Еве предложение. Но однажды, возвращаясь домой после ужина в ресторане Урбенич, остановив машину у Евы во дворе, вдруг сказал:

«Я тебя полюбил и очень счастлив. Раньше со мной такого не бывало. Я никогда к женщинам серьезно не относился, но с тобой все совсем по-другому. Скажи, ты любишь меня, Ева?»

Она растерялась. Конечно, ей казалось, что она, несомненно, любит Станислава, и еще она считала, что он видел это и даже знал наверняка. Но ей пришлось высказаться:

«Я люблю тебя, конечно, люблю! Ты для меня очень много значишь в этой жизни. Я хочу познакомить тебя с мамой. Ты не против?»

Станислав помолчал немного, потом посмотрел на Еву, обнял ее за плечи и ответил:

«Познакомь, и я попрошу у нее твоей руки. Не возражаешь?»

Ева в один миг почувствовала себя счастливой и свободной. Она была бесконечно благодарна Станиславу, ей казалось, что это самая счастливая минута в ее жизни, и ей не хотелось больше ждать. И все-таки она слукавила, ответив:

«Конечно не возражаю. Ты пока проси у мамы моей руки, а я подумаю хорошенько. Как до меня очередь дойдет спрашивать, я тогда и скажу тебе, что я решила, хорошо?»

«Ева! Ну что за разговоры? Я обидел тебя чем-нибудь?»

«Да шучу я, не будь занудой. Ладно, я поговорю с мамой, и мы пригласим тебя на обед. Целую, пока».

Ева чмокнула Станислава в щеку, высвободилась из его объятий и выпорхнула из машины. Дома же ее ждала очередная «крутая разборка». Отец видел, как «безнравственно и вульгарно» вела себя его дочь в машине с каким-то «прохвостом», и этому не было ни прощения, ни оправдания. Первый раз в жизни Ева позволила себе возмутиться.

«Послушай, папа! Я женщина, мне двадцать пять лет, я собираюсь замуж. Это мой любимый мужчина, мой будущий муж. И если ты позволишь себе еще хоть раз отозваться о нем в таких недозволенных выражениях…»

Ева не договорила. Ее остановила на полуслове смачная пощечина, не первая в ее жизни и, скорее всего, не последняя. Девушка инстинктивно схватилась за щеку, посмотрела на отца отрешенным взглядом, повернулась и ушла в свою комнату. Там она долго и безнадежно плакала в то время, как мать и отец обсуждали ситуацию и, естественно, не соглашались друг с другом.

«Как ты посмел опять поднять на нее руку? Егор, ты несносен. Ты должен изменить свои методы общения с дочерью. Я не могу больше допускать рукоприкладства. Она же взрослая», – говорила Наталья Игоревна на повышенных тонах.

«Мне плевать! Взрослая, значит должна вести себя достойно! Что это за выражения – „я женщина, это мой любимый мужчина“? Да она просто делает мне гнусные намеки на то, что она с ним спит! Я лично вижу в этом признаки распущенности и даже развращенности, если хочешь!» – гремел отец, отчего Ева ежилась с брезгливым чувством отвращения к отцу и ко всему тому, что он позволяет себе высказывать в ее адрес.

«Ты жестоко ошибаешься, Егор. Хотя, Ева уже в таком возрасте, что ее интимная жизнь – это ее личное дело. К тому же я никаких гнусных намеков в ее словах не заметила. Это твои домыслы!»