Заплатки

Про котлетки надобно упомянуть отдельно.

Ежедневно с половины второго до двух часов дня случайные прохожие против воли замедляли шаг у дверей женского общежития швейной фабрики номер семь. Они поднимали носы, принюхивались и невольно улыбались.

Это Нинель Марковна доставала из цветастой хозяйственной сумки поцарапанную кастрюльку. Непонятно, из чего она умудрялась в эпоху тотального дефицита лепить это чудо, но котлетки были всегда.

Как и в тот раз. Нинель сидела и мирно кушала свои знаменитые котлетки. Уже третья исчезла за напомаженными розовыми губами, как вдруг у стола нарисовался Сашка, сантехник.

Сашку свои прозвали Вантузом за щуплость фигуры и «мягкий» характер. Пах Сашка профессионально: ржавыми трубами, перегаром и одеколоном «Незабудка».

Нинель, ошеломлённая внезапным появлением, поднялась во весь свой немалый рост и гаркнула:

– Авария, что ли, где?

Сашка Вантуз примирительно развёл руками:

– Доброго дня вам, Нинель Марковна.

Марковна фыркнула: «Ну и выхлоп! Как на ногах-то держится, задохлик».

После того как Сашка оказался в центре общежительского скандала, вахтёрша держалась с сантехником строго. Уже месяца два как.

Висели себе трусики и лифчик в помывочной второго этажа. Сохли на верёвке – и вдруг исчезли. Остались лишь прищепки.

На свою беду, Сашка воевал в тот день с гудящим краном. Намокрил на полу помывочной резиновыми сапожищами. Сразу понятно – вор!

Шуму было! Хозяйка трусов скандалила: «Свидание сорвалось! Грабитель, уголовник!»

Общежитие издевалось: «Извращенец». Катька с четвёртого ввернула иноземное словечко: «Фетишист» – и с интересом посмотрела в сторону сантехника.

Сашка руками разводил, мычал что-то в своё оправдание. Да кто его послушает!

К скандалу подключилась Юлька с третьего этажа да Маринка с пятого. У девушек в разное время пропадали вещи: колготки капроновые и коробочка с тушью. Ну, знаете: туда плюнешь, кисточкой поелозишь и красишь ресницы, открыв рот.

– Я-то думала, тушь из рваной сумки выпала, а вон оно что! Может, он не один! Может, их банда!

Марковна тему трусов понимала, а если бы дело к свадьбе, то и одобряла, но к ворам строго:

– За такое дело уши оторвать!

Трусы с лифчиком вскоре нашлись: соседки жениха не поделили, вот одна и выместила злость на незатейливом изделии швейной фабрики номер семь.

Перед Сашкой наскоро извинились.

– Напугал, чёрт! – Марковна бухнулась на стул. – Чего тут? Не вызывали!

Сашка заискивающе улыбнулся. Сунул руку за пазуху и достал оттуда мокрый и дрожащий комок.

– Иду, вот… а там… вот… одуванчик. Пищит. И мамки нигде…

Марковна собрала лоб гармошкой.

– Что за дрянь с помойки? Бегом в ванную! Накапает!

Отмытый комок оказался собачонкой женского пола жёлто-бурой масти.

Проходящая мимо Людмила срочно была отправлена в магазин за молоком. Подружки-соседки Ленка и Алёнка с первого этажа пожертвовали сиротке коробку из-под импортных туфель, а Маринка с вечной сигаретой в крепких зубах притащила неожиданную пелёнку и детскую соску:

– Получите для вашего волкодава!

Марковна командовала стихийными няньками и бестолково суетящимся Сашкой:

– Молоко нужно гретое! Дети-то у тебя хоть были? Эх, руки-крюки! Щенок ведь не трубы-гайки!

Собачонку назвали Августой, в честь месяца, в котором прибилась. Отныне она с хозяином каждый день навещала вахтенный кордон.

– По «Новостям» что передают: американцы негров не уважают! – Сашка побывал в парикмахерской на углу Лесной и Парковой и за сорок копеек посветлел лицом.

– Угнетаемый народ! – вздыхала Нинель. Она вдруг тоже помолодела: румянец и красная помада. – Пожалеть надо.

Софья Константиновна, древняя подруга, внушала Нинель:

– Ниля, ты кидаешь мине брови на лоб! Слушай свою Соню, как маму родную: Соня-таки знает мужчин! Ты помнишь моих мужей? Абрама? Родика? Вована? И того шлимазла, чьё имя насмешка над честной женщиной! Абдак…

– Абубакар.

– Ты всё-таки помнишь! Брови вразлет. Орёл! Улетел через день после свадьбы… Но остальные – соколы! А этот Александр-р-р – бескрылый гусь!

– Зато не улетит! – огрызалась Марковна и не поднимала глаз от вязания. Клубки шерстяных ниток тянули хвостики и под спицами закручивались в разноцветное полотно.

– Ниля! С ума сдвинулась на старости лет!

– А может, и так!

– Я с тебя удивляюсь! – не отставала подруга. – Побереги сердце для инфаркта, а не для убогого страдальца!

– …сорок восемь, сорок девять… ну вот, сбилась! Снова петли считать.

Через неделю Августа красовалась в вязаной накидке, а благоухающий новым одеколоном Сашка был допущен до котлеток.

Он каждый раз, как в первый, ненадолго замирал над тарелкой. Вдыхал аромат, жмурился и сглатывал слюну. Не верил, видно, счастью.

– Возьмём, к примеру, Америку, – говорил он, не сводя взгляд от вилки, – наращивают, подлецы, гонку вооружений.

– Ты, Александр, бобылём живешь, – поддерживала разговор Марковна. – Случись чего – тьфу-тьфу, – некому за собачкой присмотреть.

– Некому, – сокрушался Сашка. – А в Эфиопии дети голодают.

– Детей жалко. – подытоживала Нинель и доставала ещё котлетку. – Хоть и эфиопские, но свои, родные.