Волшебная мелодия Орфея

– Откуда я могу знать? – сделал невинный вид Бодлер.

– Конечно, – пожала плечами Настя, – по всей видимости, французская полиция компьютерами не оборудована, не говоря о том, что Интернетом они вообще не умеют пользоваться.

Бодлер усмехнулся, но сигнал воспринял правильно и упорствовать не стал:

– Убийство Магнуса обнаружили почти сразу: вернулась Ника, подруга Магнуса. Завели уголовное дело, выяснением обстоятельств занялась бригада по расследованию особо тяжких преступлений жандармерии Клюни. Следователя, который всем этим руководит, зовут Аристид Борель, опытный товарищ, местная знаменитость в своем роде: уже несколько громких преступлений раскрыл.

С этими словами Бодлер раскрыл на экране портрет следователя. Вздоха разочарования Настя сдерживать не стала. Борелю было хорошо за пятьдесят. За круглыми стеклами очков на нее смотрели такие же круглые глазки, лысина, крупные губы и ничем не выделяющийся нос. То есть в герои детективного романа он явно не годился.

– Тебе следователь не понравился, – констатировал Бодлер.

– Не замуж же мне за него выходить! – хмыкнула Настя.

– Тоже верно, – согласился хакер, – а мне он напоминает отца Брауна, помнишь сыщика-священника?

Настя усмехнулась, в наблюдательности ее собеседнику не откажешь, Борель действительно напоминал отца Брауна. Не хватало только черной шляпы и костюма англиканского священника.

– Согласна, действительно похож. Что еще полиции известно?

– Не путай полицейских и жандармов, – назидательно произнес хакер.

– Для нас какая разница? – пожала она плечами.

– И действительно, – согласился Бодлер и продолжил: – Магнуса убили из огнестрельного оружия. Пистолет пока не нашли, поэтому и судебно-медицинская экспертиза на месте топчется. Опрос свидетелей тоже ничего не дал. Соседи толком ничего не видели, то есть никто супер-подозрительный с мешком с прорезями для глаз на голове по подъезду не бегал и пистолетом не размахивал. Потом, похоже, у следователя есть какая-то своя идея, но пока он ни с компьютером, ни с коллегами ею не поделился, скрытничает.

– И все? – разочаровалась Настя.

– Пока да. – Бодлер кивнул взлохмаченной головой.

Ноябрь 1147 года, аббатство Клюни, владения Французской короны

Санитарный брат Бернар, круглоголовый, невысокого роста, но плечистый и хорошо сложенный мужчина лет тридцати с лишним, прибыл на молитву с опозданием. Приготовление последнего бальзама заняло гораздо больше времени, нежели он рассчитывал, но и остановить процесс он не мог. Для бальзама потребовались редкие в этих местах соцветия горной арники. За ними приходилось отправлять посланников в Альпы, а потом долго и старательно высушивать, чтобы не потерять ценные свойства. Поэтому Бернар никак не мог себе позволить потерять столь ценный для него продукт. Он исподтишка рассматривал прибывших. Санитарный брат был от природы любопытен и никоим образом не считал это грехом. Любопытство было для него даром Господним, именно оно помогало лучше познать творение Создателя всего сущего. Небольшие карие глаза монаха взирали на мир с неизменным интересом только явившегося в мир младенца. Все его занимало: жившие в монастыре и приходящие люди, залетные птицы, спешащие по своим делам муравьи, даже ободранный пес, неизвестно каким образом прижившийся на задворках его лазарета. Естественно, что новые гости аббатства сразу привлекли его внимание. Хотя паломников в аббатстве было хоть пруд пруди в любое время года, да и проезжих-прохожих было немало. Аббатство никому не отказывало ни в пище, ни в крове. Эти же отличались от всех. Стоявший рядом брат Иосиф шепотом рассказал ему, что мужчина повыше и постарше был известным на всю Европу теологом Гийомом Ожье. Его спутник помладше – Socius itineris, ученик Руфин Редналь. Оба приехали на встречу с Петром Достопочтенным, но, похоже, последний не был предупрежден об их приезде. И самое главное, прибыли они с какой-то особой миссией. Об этом Иосиф услышал случайно, официальной же версией был интерес Гийома к богатой библиотеке аббатства. Бернар слушал с интересом. Иосиф был кладезем информации в аббатстве. Маленький, с лицом, побитым оспой, прихрамывавший на левую ногу, монах обладал редким талантом быть в курсе всего происходящего в монастыре. Каким образом ему это удавалось, оставалось загадкой. Бернар слушал шепот Иосифа и продолжал изучать прибывших.

Ему было известно, что учеба теологии длилась десятки лет. Тот, кто намеревался проникнуть в святая святых этой науки, должен был обладать нечеловеческим упорством, хорошей физической выносливостью, острым умом и великолепной памятью. Послушник, желающий стать магистром теологии, сначала должен был несколько лет проучиться в собственном монастыре под руководством самых ученых монахов монастыря. Программа состояла во внимательном изучении трудов отцов Церкви, античных философов, в первую очередь Аристотеля и Платона, и современных теологов. После этого ему выбирался наставник, за которым он должен был следовать из монастыря в монастырь. Он становился Socius itineris странствующего монаха, постигая вслед за своим учителем всю мудрость, скрытую в богатых библиотеках монашеских обителей. Постепенно ученика допускали к участию в богословских диспутах, за ними следовали несколько лет изучения естественных наук и логики. После долгих лет ученичества он уже сам становился наставником и мог выбирать, в свою очередь, собственного Socius itineris. И только после долгих лет странствий он мог претендовать на звание магистра. Поэтому неудивительно, что новоявленному магистру было уже за сорок, а сопровождающему его помощнику не меньше двадцати пяти лет.

В этот момент молитва закончилась, и монахи гуськом покинули собор. С гостями остались лишь аббат, приор Бенедикт и кантор аббатства брат Гонориус. На строгом лице аббата было написано некоторое раздражение. Был ли ему неприятен гость или теолог принес тягостную новость? Брат Гонориус, наоборот, был явно воодушевлен и радостен. Приор же сохранял на лице маску учтивости и холодности. Но дальше оставаться в капитуле для Бернара было неприлично, поэтому он развернулся и поспешил в свой лазарет. Дел на сегодня хватало, поэтому приезд неожиданных гостей быстро вылетел из его головы. Сначала занялся каменщиком и его помощником, которые разодрали в кровь ноги и руки, упав со строительных лесов. К счастью, обошлось без переломов. Но такие раны могли оказаться опасными, и поэтому Бернар, не жалея горячей воды и уксуса, старательно промыл глубокие царапины, наложил бальзам собственного изготовления и забинтовал полотняными полосками. Потом привели поваренка, сына вольнонаемного работника, который обварился кипятком. Следом пришел черед брата Стефана, заболевшего горячкой и метавшегося в бреду. Правда, с этой задачей очень хорошо справлялся ученик Бернара Мартин, коротенький пухленький юноша с приветливой улыбкой на круглом лице. Он уже обтер больного холодной водой и отпаивал настоем из корней сельдерея. Ему помогал вездесущий брат Иосиф, часто захаживавший в лазарет справиться о здоровье больных. Бернар подумал, что христианское внимание к ближнему хромоногого монаха было всего лишь одним из способов сбора информации. Но, взглянув на счастливое выражение лица Иосифа, тут же устыдился собственного злоречия. Санитарный брат обошел оставшихся больных, трех глубоких старцев, которые доживали свои последние дни. Монахи лежали прямо, уставив в потолок невидящие глаза, и ни на что уже не жаловались, а просто ждали. Бернар напоил двоих лежащих соком из плодов боярышника и настойкой из корней девясила, третий же, брат Одилон, слабым движением руки отказался. Санитарный брат настаивать не стал, выбор был правом каждого. Теперь следовало посвятить время тем, кто окончил свой земной путь. Приготовление к последнему пути умерших тоже входило в обязанности Бернара. Он отправился к северной стене, где в полуподземном строении, примыкающем к самой старинной церкви монастыря, располагалась мертвецкая. На пороге его поджидал глухонемой Поль, вечный послушник, так и не принявший монашеский сан. Огромного роста, с запавшими внутрь глазами и рыжей щетиной детина обладал нечеловеческой силой, был, как собака, предан настоятелю и не чурался никакой работы. Поль промычал нечто, похожее на приветствие, и потянул Бернара внутрь. Похоже, его ждали. К удивлению санитарного брата, внутри находились уже двое: сам настоятель и отец-госпиталий. Они стояли рядом с телом умершего бродяги, подобранного сегодня утром в близлежащем лесу поденными работниками, и молились. Высокий и худой, как палка, Ансельм стоял несколько позади. Аббат, в последнее время как-то неожиданно и незаметно состарившийся, находился рядом с каменным помостом. Лица их были серьезны и даже печальны.

– Вы его знали? – вырвалось у Бернара.

– Нет, – покачал головой настоятель.

Говорил он спокойно, но было видно, что эта холодность показная. Ансельм, тот и вовсе нервно теребил руками четки и глядел куда-то в сторону.

– Тебе известна причина смерти?

– Удар по голове сзади, в последнее время в округе стало неспокойно, разбойники пошаливают.

– Разбойникам нужна добыча, какой им толк от бездомного бродяги? – резонно возразил Ансельм.

Аббат кивнул в знак согласия.

– Может быть, потасовка, со своими подрался? – выдвинул новую гипотезу Бернар.

– Или убийство? – непонятным тоном произнес Ансельм.

Бернар только пожал плечами в ответ. Бродяга был никому не известен, и, честно говоря, санитарный брат совершенно не представлял себе, какой толк от их предположений. Разыскивание убийц в их обязанности не входило. Конечно, аббат обладал правом судьи, правом наказывать и миловать. Однако от этой роли Петр Достопочтенный не испытывал никакого удовольствия и чаще всего перепоручал эти функции приору.

– Нуждаешься ли ты в чем-то? – неожиданно спросил настоятель.

– Нет, – еще больше удивился Бернар, как-то не привыкший к вниманию аббата. Того всегда больше интересовали строительство базилики, о которой уже шла слава по всему христианскому миру, и другие, более важные и значительные, нежели его лазарет, дела.

– Мы все в чем-то нуждаемся, мой брат, – заметил грустно Петр Достопочтенный и, перекрестив покойника, направился к выходу.

* * *

У Бодлера явно были какие-то тайны. Настя наблюдала за гостем, отмечая некоторые странности в его поведении. Если слово «странности» вообще могло подходить к этому необычному субъекту. Дала себе слово присмотреться поподробнее после прогулки по магазинам. Вернулась к Гарику, упаковала покупки и с деловым видом устроилась в малом салоне. Дождалась, пока Бодлер утратит бдительность, и незаметно придвинулась так, чтобы видеть происходящее на экране его компьютера. Открытие ее не разочаровало. Алекс просто-напросто шпионил за кем-то. Так как происходящее на экране не походило ни на видеоигру, ни на художественное и документальное кино. Она встала и решительным шагом подошла к хакеру, тот быстро свернул картинку.

– Поздно, мой дорогой! – заявила она. – Хватит играть в прятки, открывай!

Тот со вздохом повиновался. Она с интересом уставилась на экран, на котором в шести оконцах происходили разные интересные действия.

– Это что еще?

– Камеры наблюдения в загородном доме де Вельтэнов, – просто пояснил хакер.

– А ты к ним подключился, если я правильно поняла?

Бодлер только кивнул.

– У них что, нет никакой защиты?

– Есть, конечно, очень хорошая защита.

– Не такая хорошая, если ты смог к ней подключиться.

– Я и пентагоновскую взламывал, – скромно заметил компьютерный гений.

Настя с уважением посмотрела на Гарикова гостя. Некоторые ее знакомые, тоже не новорожденные в виртуальном пространстве, о пентагоновской даже и не мечтали. Алекс взгляд Насти истолковал правильно и окончательно расположился к этой необычной русской.

– Недавно закончились похороны Магнуса, – пояснил он, – я записал, если хочешь.

Настя от приглашения Бодлера не отказалась. Ощущение у нее было странное, но моральных вопросов в стиле «тварь ли я дрожащая или право имею?» задавать себе не стала. Приоритеты на этот момент у нее были совсем другими. Поместье де Вельтэнов было очень даже симпатичное. Не замок, конечно, но хороший господский дом, что-то вроде родовой усадьбы с большим трехэтажным центральным строением со стрельчатыми окнами и двумя башенками по сторонам. Явный стиль «новой готики», когда в начале XIX века победившая буржуазия заностальгировала и обратила свои взоры в прошлое. Средние века показались тогда романтичными: там были «прекрасные дамы», мужественные рыцари, вдохновенные монахи, загадочные алхимики и прочий мистический люд, не то что окружавший их рациональный и торговый XIX век, вот и понесла косая в щавель. Видимо, эта мода не обошла стороной и предков Вельтэна.

Кино на экране было немым, но по расстановке ролей она догадалась, кто был кем. Вельтэна хоронили в фамильном склепе. Прямо за гробом шла мать, представительная дама лет пятидесяти-шестидесяти в черном одеянии, в покрое которого явно чувствовался фирменный знак одного из парижских домов Высокой моды. Возраст определить было трудно, женщина была ухоженной, даже траур не оставил особого отпечатка на холеном лице с негромким макияжем. Отец держался в сторонке, пара скорее всего была разведена. Рядом шел младший брат Вельтэна. Он явно был в шоке, не стеснялся своих слез и судорожно сжимал край гроба, словно не желая отпускать того, к кому был так привязан. Дальше двигались все остальные – родственники, друзья и, смешавшись с толпой, Ника, подруга Вельтэна. Ее почему-то не допустили в первый ряд. Она была бледной, под глазами прочно залегли черные круги, но выражение лица было решительным и даже каким-то отчаянным.

Насте стало слегка не по себе, медленное, наполненное печальным смыслом действо разворачивалось перед ее глазами. Отсутствие звука и почти черно-белые тона придавали ему какой-то особо зловещий оттенок. Она стала прокручивать. Тем более внутри склепа камер не было и смотреть дальше было незачем. Правда, через какое-то время, обстановка изменилась. Бодлер, по всей видимости, переключился на камеры внутреннего наблюдения. «Безопасность в доме Вельтэнов была на высоте», – хмыкнула она про себя. И на этот раз в центре действия был огромный салон, в котором остались только самые близкие. Они сидели полукругом, и прямо перед ними помещался один, одетый с иголочки мужчина. Он читал какой-то документ. Лица окружающих были напряженными. В один момент с места вскочила мать, вмиг потерявшая весь свой лоск. Она обратила свое лицо к сидевшей тут же Нике и начала что-то говорить. Ника отвечала, и по лицам было заметно, что этот разговор был чем угодно, но только не обменом любезностями. Затем в разговор вмешался отец, заспоривший и с матерью, и с Никой. Наконец, вскочил брат и явно закричал на всех окружающих. Следом юноша выскочил из комнаты, но спор на этом не закончился. Мать даже схватила Нику за руку, та руку выдернула, но не отодвинулась, с вызовом поднимая лицо. Элегантно одетый мужчина в разговор не вмешивался, просто сидел, почти не двигаясь и наблюдая за сварой. Правда, спокойствие его было показным, желваки ходили ходуном, а руки нервно теребили уголок конверта.

– Завещание читают, – сообразил Бодлер.