Кувшинки в снегу

Идти в деревню Лилии не хотелось, но необходимо было сменить раненым повязки, смазать раны свежей лечебной мазью, поэтому Лилия медленно, но всё-таки собиралась на выход. Мать заметила её необычную медлительность и хмурость, начала выпытывать, не случилось ли чего. Пришлось признаться, что не поладила с новым князем, а из-за чего, девушка так и не смогла сказать. Ну что ей было сказать, что обиделась из-за того, что ей заплатили за работу, так это вроде нормально, они с матушкой часто брали за своё врачевание и продукты, и ткань, мелкие монетки, а иногда и по хозяйству просили пособить. Как ей было объяснить матери, что почему-то именно у него она не может взять деньги, не может, и всё тут! Тем более брошенные таким способом, как нищенке, лишь бы отвязалась! При воспоминании об этом у Лилии снова загорелись щёки, она перевела дыхание, чтобы успокоиться, и, даже не попрощавшись с матерью, вышла на крыльцо. Денёк был под стать её настроению, серые тучи нависли над макушками елей, противно моросило, и девушка поспешила побыстрее преодолеть дорогу до деревни. Тору и Локи тоже не улыбалось бежать в такую погоду по сырости в ненавистную им деревню, но бросить свою подругу они не могли, потому обречённо трусили следом, время от времени отряхиваясь и фыркая.

Дождик остудил пепел пожарища, прибил дымки к земле, и о вчерашнем огне напоминали только чёрные пятна на земле и несколько обугленных брёвен. Людей на улице было немного, народ восстанавливал силы после вчерашней драки. К раненым Лилии пришлось войти в дружинную избу. Здесь она тут же окунулась в гул голосов, перекрестье взглядов, запахи кожи, железа и свежесваренных щей. Она почему-то боялась поднять взгляд и увидеть князя, поэтому сразу прошла в угол, где расположились раненые, и принялась за работу. Дружинникам девушка явно нравилась, они тут же начали подшучивать и выпытывать, кто она такая, где живет да с кем? Причём последний вопрос их волновал больше всего, тут же выяснилось, что среди раненых дружинников немало одиноких, которые только и мечтают о том, чтобы обрести подругу жизни, которая бы скрасила им пребывание в этом богом забытом месте. Они интересовались, не умеет ли Лилия лечить влюблённое сердце или воспламенившуюся душу, куда и какие примочки нужно сделать, чтобы охладить страсть? Их грубоватый юмор и привычное дело успокоили Лилию, она улыбалась и охотно отвечала на вопросы о себе, рассказала, что живёт с матерью в лесу, в деревне бывает редко, охотится и рыбачит одна. Дружинники тут же уверили её, что отныне она под их защитой, хотя девушка и пыталась убедить их, что в защите не нуждается, и вменили ей в обязанность показать им рыбные и охотничьи места, как новичкам в этом краю. Ей было легко с ними общаться, дружинники были явно не так суеверны, как местные жители, их не пугали ни её одиночество, ни её познания в травах. Скоро её мелодичный смех стал разноситься по всей избе, и местные девки ревниво косились в сторону раненых, справедливо полагая, что эта болотная чертовка может охмурить их лучших мужиков.

Михаил заметил её появление сразу же, как только она вошла, напрягся, ожидая её взгляда: обиженного? рассерженного? равнодушного? Разочарованно опустил плечи, когда Лилия не захотела даже посмотреть на него, и теперь напряжённо вслушивался в перешучивания дружинников и мелодичные ответы девушки, наблюдал исподлобья, как розовеет её лицо от похвалы, как вспыхивают искорки смеха в её глазах, чувствовал, как наваливается тяжесть осознания, что свет, который она излучает, – не для него. Он сам, своей яростью проклял свою жизнь, князь-женоубийца, он представлял, что о нём могут рассказать обозные кумушки. А в общем-то, ему всё равно, всё равно, и всё же он ревниво следил, не окрасится ли её лицо особой нежностью в разговоре с каким-нибудь его наёмником, и ждал, когда она подойдёт к нему. Когда Лилия наложила последнюю повязку и встала, Михаил вдруг тоже резко поднялся, лавка, на которой он только что сидел, с грохотом рухнула на пол. Лилия вздрогнула и обернулась, на встревоженном лице недоумение, дружинники тоже повскакивали. Многочисленные взгляды схлестнулись на Михаиле, и он почувствовал себя полным идиотом, которому только детей пугать. В раздражении пнув несчастную лавку, он вышел из избы, не проронив ни слова, и хлопнув дверью. «Что это с ним?» – Лилия всё-таки озвучила вопрос, висевший в воздухе. «Видать, всё ещё переживает смерть жены», – пробурчал Иван, дружинник с ранением ноги, укладываясь обратно на лавку. Его тут же одёрнули, обсуждать князя не полагалось. У Лилии полыхнули щёки. «Господи! Вот откуда эта боль в его глазах, эта мука, как же нужно любить женщину, чтобы так страдать из-за её смерти!» Сердце болезненно сжалось, но князя всё-таки нужно было найти и поменять повязку. Лилия вежливо попрощалась с дружинниками и вышла на улицу. Спросила у Авдотьи, грудастой темноволосой пермячки, набиравшей воду из колодца, не заметила ли та, куда ушёл князь. «Да, видала, злющий такой, прошёл по тропе, кажись, к реке, вон туда за ограду», – она махнула рукой по направлению к речке. Лилия вышла за ограду и по скользкой тропинке двинулась вниз. Дождик уже не моросил, но было по-прежнему пасмурно. Справа зашуршали кусты, Тор и Локи присоединились к хозяйке. Осторожно ступая, чтобы не поскользнуться, девушка вышла к воде. Отсюда и почти до середины реки шли мостки, добротные широкие доски, уложенные на крепкие лиственные сваи, к которым сейчас было привязано несколько лодок, тихо покачивавшихся на подёрнутой рябью хмурой воде. Князь стоял на самом краю мостков, застыл, угрюмо глядя в тёмную воду. Лилия невольно залюбовалась его мощной фигурой, даже сейчас, несмотря на его мрачный вид, от него веяло силой и теплом. Она никак не могла решиться вступить на доски, сделать шаг навстречу этой одинокой фигуре, перевела дыхание, и он услышал этот тихий выдох, обернулся, брови, итак сведённые, нахмурились ещё больше.

– Зачем ты здесь? – Его голос больно резанул Лилию, но она всё-таки шагнула на мостки и приблизилась к Михаилу.

– Князь, разрешите осмотреть вашу рану.

– Мне не нужна твоя помощь, уходи! – он раздражённо повёл плечами.

– Простите, князь, я, конечно, глубоко сочувствую вашей скорби, но рану перевязать всё же надо, если не сменить повязку, то рана может воспалиться. Присядьте, пожалуйста, а то я не дотянусь.

Михаил ошеломлённо посмотрел на неё и машинально присел на мостки.

– Какой скорби ты сочувствуешь?

Лилия смутилась, она явно завела разговор о том, о чём он говорить не хотел. Чтобы чем-то занять руки, она тут же стала разматывать вчерашнюю повязку.

– Так чему же ты сочувствуешь? – Михаил напряжённо всматривался в её зардевшееся лицо.

– Ну, вы же потеряли жену.

– Потерял?! – Выражение лица князя стало ещё более ошеломлённым.

Удивление князя заставило Лилию засомневаться, вдруг она что-то не так расслышала.

– А что, у вас не было жены?

– Почему не было? Была.

– Ну вот, я услышала, что у вас умерла жена, простите, если затронула больную для вас тему.

– Умерла?! – Голос князя показался Лилии всё-таки каким-то странным. – А как умерла моя жена, ты случайно не слышала?

– Нет. А как? – Она вопросительно посмотрела на Михаила, тот замешкался. – Простите, я не имею права лезть в ваши дела. Я вижу, вам тяжело говорить об этом.

Михаил хотел сказать ей, крикнуть, что он сам, своими руками убил свою жену, должен был сказать, но не мог. Язык отказывался повиноваться ему. Он понял, что боится, боится увидеть ужас и омерзение в её глазах, он не хотел, чтобы она отшатнулась от него в страхе. Столько раз он видел подобные взгляды, и ему было всё равно, ему было безразлично, что о нём подумают, но не в этот раз. Пусть ещё немного она побудет в неведении, пусть ещё немного он будет чувствовать прикосновение её нежных рук к своему плечу, ещё чуть-чуть он посмотрит в эти лучащиеся заботой прекрасные глаза. Она все равно узнает, рано или поздно кто-нибудь расскажет ей, что за человек князь. Рано или поздно, но не сегодня.

Плечо Михаила было уже перетянуто свежей тканью, которая пахла травами и едва различимо цветущим шиповником. Лилия уложила старую повязку в сумку и поднялась.

– Мне пора, темнеет уже, старайтесь пока поменьше двигать правой рукой, я приду через пару дней проверить, всё ли в порядке. – Она плавно двинулась вдоль мостков к берегу.

– Лилия! – Он не мог смотреть, как она уходит, и не знал, как это у него вырвалось:

– Я тебя провожу! – Её брови удивленно поднялись.

– Вообще-то у меня есть провожатые.

– Кто? – нахмурился Михаил. Она тихонько свистнула, и из прибрежного куста показалась взлохмаченная и оскаленная голова волка, которого явно оторвали от пожирания чего-то очень вкусного.

– А?! И всё-таки в окрестностях ещё могут бродить кочевники, так что я пройдусь с тобой. – Он не хотел признаться даже самому себе, что ему хочется побыть с ней ещё немного.

– Ну, если вам не трудно, то пожалуйста, – Лилия улыбнулась, и в груди Михаила сладко защемило от этой улыбки.

Лилии вдруг стало так радостно оттого, что он напросился провожать её, что он идёт рядом, такой сильный, такой красивый, ей даже хотелось петь, но она постеснялась. Эта её бьющая через край радость вылилась в бесконечную болтовню о погоде, о лесе, который она так любила и знала в нём каждый кустик, о матери и о книгах. Она всё говорила и говорила, а князь смотрел на неё почти безотрывно и, в ответ на её вопросы, только утвердительно кивал или отрицательно качал головой. Ей хотелось рассказать о себе всё и всё узнать о нём, но он подтвердил только то, что она и так знала, что наместник из Вереи, и что в Москве у него остались отец и брат. Она рассказала об охоте в этих краях и о своём любимом оружии – луке, похвасталась, что настреляла достаточно соболей, чтобы обменять их в следующий приезд купцов на меч. Только тут Михаил усмехнулся и поинтересовался, что она с этим мечом будет делать. Лилия обиженно поджала губу.

– Научилась же я хорошо стрелять из лука, научусь и с мечом обращаться. – Князь всё-таки не выдержал и хмыкнул.

– Нет, милая, тут без наставника ничему не научишься, разве что мечом, как дубиной, пользоваться, так дубья в лесу полно, зачем драгоценных соболей переводить, лучше шубу себе сшей. – Лилия зарделась, она услышала и насмешку в его голосе, и это слово «милая». И всё же спросила: – Можно я иногда буду смотреть на ваши занятия с дружинниками?

– Можно, конечно, только толку от этого мало будет.

– Ничего, мне хватит.

Среди деревьев показался огонёк освещённого лучиной окна.

– Ну, вот мы и пришли. – Лилия повернулась к князю, и их глаза встретились, дыхание перехватило. Такого с ней ещё не было, сказать «до свидания» и уйти было очень тяжело. Она не могла оторвать взгляда от этих пронзительных тёмных глаз под густыми бровями, в которых плескалась почти физическая боль. Она ведь лекарка, а помочь ему ничем не может. Машинально она подняла руку и нежно провела по его виску. Князь отшатнулся, как будто она его ударила. «Всё, уходи!» – хриплый голос прозвучал грубо. Он резко развернулся и пошёл прочь.

Опять?! Опять она столкнулась с его резкостью. Дура, не надо было лезть со своими нежностями. Наверняка он все ещё любит свою жену, и ему противны чужие прикосновения. Она ведь и сама не любила, когда её трогают, что вдруг на неё нашло. Почему её так тянуло к этому мрачному человеку. Переход от радости к разочарованию был таким резким, что ей показалось, что ноги её и всё тело налились свинцом. Она еле дошла до дома и тут же, не раздеваясь, повалилась на кровать. Мать озабоченно посмотрела на неё со своей постели, но ничего не сказала и даже не стала заставлять ужинать. Она чувствовала, когда с дочерью можно поговорить, а когда лучше не трогать, и только молча потушила лучину.

* * *

Ночь прошла в бесплодных попытках уснуть. Михаил ворочался, сосчитал в уме до ста, потом до тысячи, попытался подумать о предстоящих назавтра делах, но мысли его упрямо возвращались к Лилии. Он десятки раз передумал, что он должен был сказать ей, как объяснить то, что он сделал, как оправдаться. Подбирал сотни слов, и все они оказывались не те, если он сам себе не находил оправдания, как он может убедить кого-то, что он на самом-то деле белый и пушистый, просто сейчас немножечко болеет. Да уж, «болен на голову», как сказал его отец, – «нахрена было устраивать побоище, выгнал бы мерзавку с позором, и дело с концом». Отец, как всегда, был прав, вышло, что с позором из Москвы сбежал сам Михаил. Он вспоминал, как резко оттолкнул Лилию, когда понял, что ещё одно её прикосновение, и он не сможет держать себя в руках, она была так близко, такая нежная, искренняя, тёплая. Понимал, что в её глазах выглядит полным дураком и грубияном, и знал, что вряд ли сможет это исправить. Так до утра князь и промучался, глядя, как постепенно светает за окошком, как полная темнота становится сначала серым маревом, потом медленно приобретает ясность и синеву. Новый день обещал быть погожим, но на душе у Михаила стало совсем муторно. Он встал, оделся, плечо уже почти не болело, всё- таки эта травяная мазь творила чудеса, так быстро его раны ещё никогда не заживали. Значит, Лилия придёт осмотреть его плечо лишь раз, следующего не потребуется. Возможно, она уже будет знать, чем отличился князь. Михаил скривился. Ладно, пора выгонять дружинников на тренировку, да и конюшню надо заново отстраивать. Голова после бессонной ночи была тяжёлой, и он решил искупаться, освежить голову. Достал чистое полотенце из сундука, позвал Захара, наказал ему, чтобы начинал заниматься с ребятами без него, а сам двинулся к речке.

Солнце ещё только вставало, едва показалось кокетливо над лесом, позолотило верхушки ёлок. Над рекой стелился парок, таяли остатки утреннего тумана. Незаметно для себя Михаил вышел на те же мостки, где вчера виделся с Лилией. Воспоминание о ней опять отдалось в сердце ноющей струной. Вдохнув свежий речной воздух, он резко сдернул с себя рубаху и штаны и нырнул в по-утреннему прохладную июньскую воду. Его обдало холодом, захватило дух, Михаил сделал несколько мощных гребков и почувствовал, что тело уже привыкает к прохладе. Размашисто загребая кристально прозрачную воду, он довольно быстро доплыл до другого берега, перевернулся на спину и поплыл обратно уже медленно, едва перебирая ногами и смотря в бездонную синеву неба. Вода успокаивала, давала сил, казалась уже совсем тёплой. Выходить не хотелось, так бы плыл и плыл по течению, ни о чём не думая, ни о чём не сожалея, если бы ещё можно было уплыть от себя. Михаил подгрёб к мосткам, ухватился за доску и уже хотел было выдернуть тело из прохладных объятий воды, как заметил движение на берегу. Он напряжённо замер, но тут же расслабился, узнав девушку, которая шла в его сторону по мосткам. Это была Мария. Слегка покачивая бедрами, она улыбалась, глядя на князя.

– Доброго утречка, свет Михаил Ермолаевич! Как водичка?

– Неплоха, Мария Исуровна. Так ведь не пристало вроде девицам подглядывать за мужским купанием. – Михаилу было неудобно под её пристальным взглядом, и он, как мальчишка, смущался вылезти перед ней из воды.

– Так то девицам! А мне и самой искупаться можно!

Она загадочно улыбнулась и начала медленно развязывать пояс и тесёмки на рубахе. От такого нахальства Михаил даже не нашёлся, что ответить. Смотрел, как она плавно спускает по плечам рубаху, как обнажается её ладная фигура, высокая пышная грудь с тёмными сосками, впадинка над пупком, тёмный курчавый треугольник чуть ниже, плавные изгибы бёдер, стройные ноги. Поднявшееся солнце придавало её коже золотистый оттенок. Она была хороша, хороша, как античная статуя, которую, как некую диковину, привезли в дар его отцу из Константинополя. И смотрел он на неё как на ту статую, прекрасную, но не пробуждающую желание. Она призывно улыбнулась, присела на краешек мостков, спустила ноги в воду и перекинула тяжёлую чёрную косу себе на грудь. Русалки, наверное, обзавидовались бы, увидев её сейчас. «Ну же, – уговаривал себя Михаил, – перед тобой красивая обнажённая женщина, которая сама предлагает тебе удовольствие и забвение, что же ты медлишь, возьми то, что дают, и не мечтай о большем!» Но проклятое тело отказывалось повиноваться.

– Вам нравиться то, что вы видите, князь? – Голос Мары прозвучал довольно хрипло. Она погладила правой рукой сначала одну грудь, потом другую.

– Нравится!

– Так вы подойдите поближе, потрогайте, не бойтесь, не растаю. Может, на ощупь вам понравиться больше?

Михаил, преодолевая внутреннее сопротивление, приблизился к девушке и погладил её обнажённую ногу. Ничего, никакого отклика в его теле это прикосновение не вызвало. Он вдруг подумал, а если бы вот так перед ним сидела Лилия. Картина, нарисованная его воображением, вспыхнула в голове так ясно, что Михаила как молнией ударило. Образ тоненькой обнажённой девушки с бирюзовыми глазами вызвал такие волны в его теле, что он как ошпаренный выскочил из воды и, чертыхаясь, стал натягивать на мокрое тело штаны и рубаху. Мара, не понимая, что происходит, обескураженно смотрела, как князь сражается с одеждой.

– А чё такое-то?

– Прости, прости, я не могу! – еле выдавил он сквозь зубы. Резко развернулся и почти побежал к городищу.

«Чёрт, чёрт, чёрт!!! Мало того, что болтают, как он, чудовище, ревнивец, жену убил, так теперь ещё и будут говорить, что он как мужчина ни на что не годен! От такого мужика жена и правда на сторону побежит! А Мара не промолчит, поделится своим разочарованием! Гадство, как же эта лесная девчонка меня зацепила! – Михаил шёл и в ярости пинал все близстоящие у тропы деревья. – Да что это за наваждение такое! Забыть, забыть!» Он влетел на двор, где тренировались его дружинники. Не переодеваясь и даже не натянув кожаные щитки, схватил тупой тренировочный меч и тут же организовал бой сразу с тремя противниками, потом противостояние пятерым. Заставил попотеть каждого своего бойца.