Глинтвейн на снегу

Но вену ей всё же прокололи, выкачали очередную порцию крови и распределили по нескольким пробиркам. Заодно сообщили, что группа у неё первая. Слава Богу, не изменилась за последние тридцать шесть лет, с тех пор, как она рожала сына!

– Валя, голову брить, – раздался следующий громогласный приказ.

Невысокая и худенькая, словно девочка-подросток, Валентина покорно влезла в тапочки и вышла из палаты.

– А меня, наверное, всю брить не будут, только за ухом, где череп надо вскрывать, – предположила Надя и горестно вздохнула.

Вернулась Валя через полчаса, и тут стало возможным в полной мере оценить нанесённые женщине увечья. Правая половина её головы, если мысленно провести линию ото лба вдоль носа к подбородку, была идеально круглой. А с левой стороны верхняя треть черепа просто отсутствовала, словно её шашкой срубили. Ранее волосы частично скрывали внешний дефект, но последствия травмы были заметны и по поведению. Валя улыбалась, когда слушала короткие переговоры Дарьи и Надежды, но сама в беседу не вступала, а на вопросы врачей отвечала только одно: «Я не знаю», и почти всё время спала.

«Кто же с ней такое сотворил? – во второй раз подумала Дарья. – И восстановятся ли после операции функции мозга в полном объёме»? Хотя неизвестно, как у неё было с умственными способностями до травмы.

Накануне операции ужин полагался лёгкий, но Дарья и от него отказалась. Дождавшись, пока у соседок заберут пустые тарелки, она положила в карман пачку сигарет и зажигалку, вышла в коридор, оглянулась по сторонам, тихонько скользнула за дверь с надписью «Пожарный выход» и пошла вниз по лестнице. На ступенях местами лежали кучки пепла. Не она одна такая умная из страдающих никотиновой зависимостью!

Дарья дошла до первого этажа, но толкнуть дверь наружу не решилась. За ней мог оказаться сторож. Зато окно с видом на строящийся корпус легко открылось, и страдалица принялась выпускать дым через узкую щель.

Потом пришлось подниматься пешком. «Если ради каждой сигареты придётся проделывать такую гимнастику, курить буду реже, заодно и вес сброшу», – думала она, медленно шагая в отделение. Надо было ещё войти в него так, чтобы не заметили церберы в халатах. И как только она прокралась в палату, в неё вбежала молоденькая девушка-интерн Лиза, которая ранее приходила задавать больным вопросы о самочувствии, с отчаянным возгласом:

– У вас анализ на ковид просрочен!

– Просрочен, сдан полтора месяца назад, – вздохнула Дарья, – но у меня же в карточке сертификат о прививке имеется! Посмотрите внимательно.

Через час, врубив яркий верхний свет, прибежала медсестра и принялась расталкивать Валю. Оказалось, что с неё забыли взять расписки о разрешении на операцию. Сонная бритая пациентка с трудом выводила на бумажках каракули.

Ночью Дарья никак не могла заснуть и читала под вмонтированным над кроватью светильником. Она слишком привыкла к своему «снотворному», коим для неё уже долгие годы являлся «коньячок на засыпку». Кроме того, из настежь распахнутой двери в лицо бил яркий свет. Несколько раз она вставала и прикрывала дверь, но через несколько минут она снова оказывалась открытой. Так медперсоналу было удобнее контролировать происходящее в палатах. В некоторых и «происходило»!

Из дальнего конца коридора доносились стоны, периодически неслось жалобное: «Ой, мама, ой, мама». Причём, таким странным голосом, что не понять, кто страдал – мужчина или женщина. Потом эти звуки стихли, наверное, пациенту вкололи обезболивающий препарат. Но разговоры персонала и шаги по коридору не стихали ещё долго. На соседней койке похрапывала лежащая на спине Надежда. В последний раз Дарья посмотрела на часы на сотовом телефоне в половине третьего ночи…

А в шесть утра она проснулась от весёлой переклички техничек, ворвавшихся в палату со швабрами. Чашку кофе никто не обещал. Впрочем, до операции нельзя выпить даже глоток воды.

В семь утра пришёл её хирург Родионов, высокий и стройный красавчик лет сорока на вид, от которого веяло вниманием, спокойствием и уверенностью. Спросил о самочувствии, предложил сжать пальцы на левой руке в кулак. Это получалось легко. А вот разводить и сводить их в распрямлённом виде удавалось с большим трудом и не до конца. В этом-то и была проблема, не считая того, что если раньше в мизинце и безымянном пальце периодически «бегали мурашки», а потом это состояние надолго проходило, то весь последний год пальцы были онемевшими постоянно.

– Всё исправим, – пообещал хирург.

«А точно ли именно он будет меня оперировать? – мысленно усомнилась Леденёва. – Я-то как об этом узнаю?»

Через полчаса две медсестры пришли за Надей, она разделась догола, продемонстрировав пышные формы, накинула спереди рубашку, которую велели на спине не завязывать, и улеглась на каталку.

– С Богом, – прошептала Дарья вслед.

В этот момент в палату вошла Валя и спросила:

– А её куда?

– На операцию.

Валя уселась на свою кровать и принялась так отчаянно плакать, что и у Дарьи глаза наводнилась слезами, и она отвернулась к окну, чтобы ещё больше не расстраивать соседку по палате. «Интересно, это я за девочек так переживаю, или себя оплакиваю»? – попыталась она разобраться в своих чувствах. Но тут же чётко решила: «Это жалось к другим, не к себе. У меня операция, по сравнению с ними, пустяковая… Конечно, если можно отнести к пустякам даже самое незначительное хирургическое вмешательство в человеческий организм».

Собравшись с мыслями, Дарья высушила глаза бумажной салфеткой, подала несколько штук Вале, у которой, похоже, ничего нужного в больнице при себе не было, и принялась её уговаривать:

– Не плачь. Сделают тебе операцию – и будешь красавица.

– Я курить хочу, а у меня денег нет.

– Я могу дать тебе сигареты, но тут же нельзя…

В полдень две девушки пришли за Леденёвой, предложив:

– Если у вас есть что-то ценное, возьмите с собой, по пути положим в камеру хранения.

– Нет у меня ничего ценного. Кроме того, я ведь уже через несколько часов вернусь в палату.

Две молоденькие медсестрички (или технички) заговорщически переглянулись. Дашину самоуверенность они явно не разделяли.

Девушки докатили пациентку, которая по пути возмущалась тем, что не разрешили дойти самой, до операционной. И тут подошла пожилая медсестра, открывшая двери и втолкнувшая каталку внутрь. Эта седовласая женщина в очках с толстыми линзами пережала руку резиновым жгутом и принялась безуспешно тыкать шприцом, ворча: «Что-то не получается». Кое-как вколов препарат, она принялась столь же неловко и неубедительно манипулировать кистью руки, пытаясь что-то в неё воткнуть.

– А у вас тут есть кто-нибудь, кто в вены умеет попадать? Если да, так позовите, – весело сказала Дарья и подумала: «Вот оно, светлое будущее пенсионной реформы! Каждого проголосовавшего за неё депутата надо приговаривать к медсёстрам шестидесяти лет и водителям – шестидесяти пяти».

Заработал тонометр, сжимая предплечье левой руки и измеряя давление. Леденёва пыталась определить: «Зачем я им вся голая, если проблема в только локте? Стало быть, если что-то пойдёт не так, будет проще производить спасательные манипуляции с телом»?

Здесь она всего лишь тело.

– Здравствуйте, – раздался позади весёлый голос.

Дарья закатила глаза и увидела сидящего позади анестезиолога, на коленях которого лежала дыхательная трубка. Значит, всё-таки будут запихивать её в горло. Вспомнилось из Высоцкого: «Вот он, гад, в окне маячит, за спиною штепсель прячет», и она спросила:

– Как у Надежды прошла операция?

– Нормально. Сутки пробудет в реанимации. Как вам тут у нас?

– Ужасно.

– Прям так ужасно?

– Ага. Курить не разрешаете, даже во двор выходить запрещаете…

– Так больные разные бывают! Тут на днях один пациент перелез через забор, купил бутылку водки, вернулся обратно и выпил её всю! Вы представляете, в каком он был состоянии?

– Жаль, что такая замечательная идея не пришла в голову мне, – эта фраза оказалась последней, которую произнесла Даша. По крайней мере, запомнила…

Не спать! Спать…

Она очнулась от ощущения мурашек в двух пальцах левой руки и подумала: «Хоть что-то! По крайней мере, я их чувствую», и тут же услышала женский голос:

– Не спать, Даша, не спать!

Спать хотелось так, будто разбудили в три часа ночи, сообщив, что надо срочно ехать в аэропорт. Но никаких других ощущений вроде тошноты и дурноты, которых она заранее боялась, не было. Зато болело горло от трубки, через которую подавали какой-то «сонный» газ.

Над ней склонился доктор Родионов: