Хроники Аальхарна: Изгнанник. На границе чумы. Охота на льва

Заплечных дел мастер по имени Коваш, огромный, уродливый и угрюмый, мрачно смотрел на крикунов и ничего не делал. Он подчинялся напрямую Шани и без его приказа и пальцем бы не дотронулся до лежащей на полу девушки.

Ведьму приволокли родственники скоропостижно скончавшейся почтенной лекарицы Мани, изрядно помутузив девчонку по пути. Сейчас родня толпилась в дверях пыточного зала и советовала Ковашу приниматься за дело, давая практические рекомендации по пыточному ремеслу. Коваш вдумчиво перебирал инструменты в своем ящике и даже не смотрел в сторону советчиков.

– Дядя, а посади ее в железную бабу! И костерком понизу!

– А можно еще вон на ту деревяшку, как раз пополам растянет.

– Слышь, дядя! А вон теми крюками ее приголубь пару раз! Чтоб неповадно было порчу наводить на порядочных людей!

– Я тебе не дядя, – подал голос Коваш и выразительно посмотрел на самого крикливого советчика.

Тот поутих, но вскоре снова принялся рассуждать о том, для чего нужны вон те вилы и вон та распялка и как бы их применить к наказанию зловредной ведьмы, желательно прямо сейчас.

Войдя в помещение и отряхивая шляпу от мокрого снега, Шани некоторое время слушал эти богоугодные советы, удивляясь народной фантазии и безжалостности, а потом рявкнул:

– А ну вон отсюда все! Устроили тут базар! Вон!

Родственники покойной обернулись и собрались было дружно послать Шани в дальние дали, но затем, увидев под плащом официальную инквизиторскую рубашку-шутру с алыми шнурами и сообразив, что перед ними не абы кто, а серьезная персона, дружно сняли шапки и поклонились.

– А мы ничего, ваша милость, – елейно промолвил один, высоченный крепыш с изъеденным оспинами лицом. Он комкал в руках шляпу и старался не смотреть декану в лицо. – Мы ведьму приволокли. Загубила она мою матушку, гадина. Вон валяется, падаль. Вы уж покарайте тварину по всей строгости закона.

Толпа расступилась, и Шани прошел в допросную. Ведьма действительно лежала на полу и не подавала признаков жизни. Из всей одежды на ней была только драная нижняя сорочка.

Шани присел рядом на корточки и взглянул ведьме в лицо – совсем молоденькая и, если бы не рыжие кудри, красивая. Рыжих он люто ненавидел, и ведьма с таким цветом волос вряд ли могла рассчитывать на снисхождение.

В этом смысле Шани не был одинок. В Аальхарне издавна считалось, что Змеедушец, вечный противник и соперник Заступника, был рыжим и таким цветом волос награждаются его дети на Земле. Среди ведьм, конечно, встречались и блондинки, и шатенки, но рыжеволосых было подавляющее большинство.

Протянув руку, Шани брезгливо прижал пальцы к шее девушки – ага, пульс еще прощупывается – и приказал:

– Родичей – вон. Пусть дожидаются официального вызова в суд. А сюда – лекарника, иначе она у нас до дыбы не дотянет.

Медицина Аальхарна, тем более для колдунов и еретиков, была скорее карательной, чем действительно помогающей выздороветь. Впрочем, пока Шани пил традиционную чашку кевеи и отогревался после мокрой метели на улице, инквизиционный лекарник сумел быстро обработать ссадины девушки и привести ее в сознание.

Коваш умело закрепил ведьму на горизонтальном станке. Она уже поняла, куда попала, и ее симпатичное личико превратилось в застывшую маску ужаса.

Отставив чашку, Шани подошел к станку и ласково спросил:

– Как тебя зовут, девица?

– Дина… – прошептала девушка. В огромных черных зрачках отражался свет факелов и плескалась животная паника. – Дина Картуш.

– Картуш, Картуш… – припоминал Шани, пролистывая кое-как составленный протокол задержания.

По нему выходило, что почтенная Маня вчера назвала рыжую проклятой тварью, а сегодня уже отправилась в добрые руки Заступника на Небеса. По мнению родни, малефиций был налицо. По мнению аальхарнского судебного производства – тоже.

– Это не тот ли Картуш, который служит архивариусом собора Святой Троицы?

– Да, это мой отец, – пролепетала ведьма.

Шани усмехнулся: вот тебе и две равно уважаемых семьи. А Дрегиль жалуется, что ему сюжеты неоткуда брать. Надо устроить его писарем в инквизиционную канцелярию, он тогда и правда станет первым столичным трагиком. Конечно, если у него останется время на творчество.

– Я его знаю, очень достойный человек, – похвалил Шани и сделал знак Ковашу.

Тот прекратил копаться в своем ящике и извлек из него зубастые клещи. «Для пущего антуража, – подумал Шани, – они должны быть ржавыми и с застывшими потеками крови». Но палач содержал инструменты в образцовом порядке и никогда бы не допустил ничего подобного.

Дина покосилась в сторону Коваша и сдавленно вскрикнула.

– Я не собираюсь тебя истязать, – заверил Шани и с некоторым цинизмом добавил: – Больше необходимого. Говори правду, и я обещаю снисхождение твоей бедной душе. Итак, что вчера произошло между тобой и почтенной Маней?

Коваш слегка сжал клещами плечо девушки, и та закричала так, словно ее кромсали тупой пилой. Шани посмотрел, не сильно ли надавил палач. Не сильно, даже кровь не выступила. Коваш с виду был страшнее, чем на деле.

– Повторяю: что произошло между тобой и старухой?

– Больно… – простонала Дина, и по ее щекам полились слезы. – Не надо, пожалуйста… Я все расскажу, только не мучьте.

Шани кивнул, и Коваш убрал клещи. На плече ведьмы стремительно наливались синяки, она всхлипывала.

– Слабые ведьмы пошли, – пробасил Коваш. – Не то что в старые времена, помните? Я, бывало, дыбу на третью степень закручиваю, а она знай себе песни поет да плевать на всех нас хотела.

Несмотря на старое знакомство, заплечных дел мастер всегда обращался к Шани только на «вы» из уважения к статусу и знаниям.

– Раньше были времена, а теперь мгновения, – задумчиво произнес Шани и будто невзначай похлопал ведьму по раненому плечу. Та взвизгнула. – Слушаю тебя, девица.

Собственно говоря, он не узнал ничего нового. Да, вчера на лестнице в подъезде почтенная Маня обругала девушку последними словами, но Дина ничего не ответила, и Маня ушла к себе, а рыжая – к себе. Почтенная лекарица при всякой встрече полоскала Дину на все лады, так что подобное обращение девице давным-давно было не в новинку. Утром Маня умерла, потом собралась родня и быстро нашла виновную. Чего там было искать-то – соседняя дверь. О ссорах Мани и Дины все прекрасно знали. Отец пробовал заступиться, но куда ему одному против пяти Маниных сыновей. И вот Дина здесь, но в этом нет ее вины, потому что она никогда и никому не делала ничего плохого.

Шани слушал, и что-то мешало ему сделать окончательный вывод о виновности рыжей. Более того, он отчего-то не мог продолжать допрос. Ведьму следовало изучить на предмет виргинального состояния, побеседовать о связях с погубителем рода человеческого, однако Шани смотрел на перепуганную измученную девчонку и понимал, что не сделает ничего предписанного протоколом.

«Я словно опять стою на табуретке с петлей на шее, – подумал он вдруг, – а сиденье вырывается из-под ног, и я падаю». Не самое приятное ощущение. Непонятно даже, откуда и почему взялось.

– Понятно, – сказал наконец Шани, закрывая папку с протоколом. «Будем считать, что Заступник завещал быть милостивым к ближнему, и сегодня юная ведьма легко отделалась». – Коваш, снимайте ее и тащите в камеру. Тело старухи уже доставили на вскрытие?

Коваш утвердительно качнул головой и принялся снимать ведьму со станка. Вопросов по поводу несоблюдения процедуры допроса он не задавал, будучи искренне убежденным в том, что начальству лучше знать, какой подход избрать к ведьме. Дина безучастно смотрела в сторону, и Шани словно прочел ее скомканные усталые мысли: «Это все потому, что я рыжая. Никогда мне не везло».

В коридоре его встретил архивариус Картуш – маленький и жалкий, с перевязанной головой и свежим синяком под глазом. Когда-то дорогой, а теперь уже изрядно заношенный плащ был накинут поверх незатейливого домашнего одеяния. Архивариус кинулся к инквизитору и упал на колени, загораживая проход.

– Моя Дина! – причитал Картуш. – Моя девочка!.. Ваша неусыпность, всеми святыми клянусь: она не ведьма! Она ни в чем не виновата!.. Пожалуйста, помогите нам!..

Из рукава его плаща словно случайно вывалился тряпичный сверток. Светлая ткань развернулась, и Шани увидел «Семь юдолей скорби» – бесценное издание еще языческих времен, и в отличном состоянии: даже позолота на корешке не стерлась, а некоторые листы, судя по всему, так и не разрезали.

Настолько дорого жизнь ведьмы ни разу не выкупали.

Шани подхватил архивариуса под мышки и осторожно поставил на ноги.

– Картуш, успокойтесь, пожалуйста, – произнес он. – Что у вас с головой?

Архивариус слепо дотронулся до повязки, словно никак не мог взять в толк, что Шани имеет в виду, но потом вроде бы опомнился, и его заполошный взгляд относительно прояснился.

– А, это… Это меня Гнат приложил, когда я дочку закрывал. Ваша неусыпность, она ни в чем не виновата. Я жизнью клянусь, душой своей клянусь… – Архивариус дрожал от волнения и то сплетал пальцы в молитвенном жесте, то опускал руки. Он, похоже, даже не понимал, где находится и что говорит. – Дина у нас одна, мы бы знали, если что-то такое, если какое-то ведьмовство… Я бы не знал, так мать бы точно…