Хроники Аальхарна: Изгнанник. На границе чумы. Охота на льва

Что же еще до веры и знания, то ты понимаешь, что существуют еще и свидетельства. И если множество людей видело, как ведьма вылетает из трубы на метле, то почему надо в них сомневаться? Я и сам однажды стал свидетелем того, как ведьма выдаивала соседских коров. Вообрази, она воткнула заговоренный нож в косяк двери и стала делать движения, словно доит невидимую корову. И из ножа потекло молоко, а наутро вместо молока у соседских коров лилась кровь. Повторяю, я видел это своими глазами.

Шани хотел было сказать, что люди иногда видят больше, чем случается на самом деле, а иной раз не видят того, что лежит у них под носом (как судья не заметил, что на арестованном подростке живого места нет от побоев), но предпочел промолчать.

– А добрые ведьмы бывают? – спросил он.

– Конечно нет, – снисходительно произнес отец Гнасий. – Ведьмы по природе своей не могут делать добрых дел. Так волк не может не резать овец – такова его суть.

Понимающе кивнув, Шани хотел спрашивать еще, но впереди показались домишки поселка, и он решил отложить расспросы до вечера, а пока как следует изучить то место, куда его забросила судьба.

Поселок Кривушки словно сошел со страниц учебника истории. Шагая рядом с отцом Гнасием, Шани смотрел по сторонам. Маленькие низкие дома на окраине так и жались друг к другу, будто пытались укрыться от непогоды в объятиях соседей. Шани подумал, что здесь живет поселковая беднота, уж больно неказистыми были домики, некоторые чуть не тонули в осенней мокрой земле. У селян позажиточнее и жилье было получше. Чем ближе отец Гнасий и Шани подходили к площади, тем основательнее и солиднее становились дома: их крыши вместо соломы покрывала черепица, окна прикрывали расписные ставни, а палисадники охраняли резные заборчики.

Впервые увидев жителей поселка, Шани подумал, что они почти ничем не отличаются от тех ряженых крестьян, которых он видел, когда посещал вместе с отцом и матерью фестивали исторической реконструкции. Мужчины носили широкие штаны, белые рубашки с вышивкой, поверх которых набрасывали отороченные мехом плащи, и маленькие красные и зеленые шапочки. Женщины красовались в пышных клетчатых платьях и теплых жилетах с капюшонами. Разница с землянами была минимальной, и Шани снова ощутил укол горечи от понимания того, что никогда не попадет домой.

– Почему они такие веселые? – спросил Шани. – Радуются, что поймали ведьму?

Отец Гнасий одобрительно кивнул:

– Конечно. Как не радоваться, если теперь не будет болезней и горя? Вот мы и пришли, давай встанем здесь. Отсюда все будет видно.

В центре площади, напротив аккуратного домика, принадлежавшего поселковой управе, поставили столб, и двое поселян складывали вязанки хвороста к его основанию. Жители Кривушек собирались на площади, и Шани подумал, что все кругом кажется каким-то ненастоящим, словно он снимается в кино. Ведьму сожгут – понарошку, разумеется, – а потом актеры пойдут снимать грим и переодеваться.

На ступенях управы стоял немолодой человек в длинном темно-сиреневом плаще и, скрестив руки на груди, следил за приготовлениями к казни. Отец Гнасий негромко произнес:

– Это инквизитор Грегор. Именно он и разоблачил ведьму. Конечно, у псов Заступниковых хватает дел, и они редко приезжают в такую глушь, как наша. Если бы не он, то зло долго бы оставалось безнаказанным. Здешний народ, прости меня, Заступник, – и отец Гнасий обвел лицо кругом, – глуп да труслив донельзя.

С укладкой хвороста было покончено. Вязанок было столько, что хватило бы зажарить слона, а не одну ведьму.

«Интересно, какая она? – задумался Шани. – Наверняка старая, страшная, и нос крючком». Он потрогал собственный нос, который после общения со сковородкой мачехи тоже стал крючком всем на зависть, а потом увидел, как инквизитор Грегор спускается со ступеней и направляется к ним.

Этот человек не производил впечатления фанатика или умалишенного, который находит удовольствие в пытках. Серьезный господин с осанкой того, кто знает цену себе и своим делам, не выглядел страшным, но Шани почему-то протянул руку и поймал ладонь отца Гнасия.

Инквизитор с интересом посмотрел на Шани и сказал:

– Здравствуйте, Гнасий. Какой у вас парнишка глазастый.

– Здравствуйте, Грегор, – произнес отец Гнасий. – Поздравляю с поимкой ведьмы.

Инквизитор кивнул. Пристальный взгляд скользнул по лицу Шани, затем Грегор посмотрел на отца Гнасия и сказал:

– Бросайте пить, друг мой. Здешние настойки доведут ваш монастырь до беды. Вот уже и сияния разные мерещатся, и дети с неба падают. Сами понимаете, что это не дело – выдавать своих байстрюков за небесных духов. Ваше счастье, что я не вижу ереси там, где ее нет, а то гореть бы вам всем на костре за такие письма.

На щеках отца Гнасия появились густые мазки румянца, он стыдливо опустил взгляд и ничего не сказал.

«Вот оно что, – подумал Шани. – Вот откуда взялся инквизитор в нашем медвежьем углу. Расследовал мое неожиданное появление, заодно и ведьму поймал. Недаром съездил».

Ему вдруг стало жаль отца Гнасия – настолько, что Шани повернулся к инквизитору и сказал, четко проговаривая слова:

– Знаете что? Не смейте так говорить. Отец Гнасий – хороший человек и не пьет. Тоже, понаехали тут, грязью порядочных людей поливают.

Румянец отца Гнасия смыло обморочной бледностью. Казалось, он сейчас потеряет сознание. Опешивший Грегор некоторое время рассматривал наглого юнца, будто не мог понять, что ему с ним сделать, а потом вдруг расхохотался и потрепал Шани по голове.

– Право, Гнасий, мне нравится ваш парень! – произнес инквизитор с беззлобной улыбкой. – За словом в карман не полезет. Знаете что? Как подрастет, отдавайте его в столицу, в инквизиторский академиум. Нам нужны такие смелые люди, которые плевать хотели на чины и звания.

Шани хотел было сказать, что учиться у инквизиторов ему и даром не надо, но в это время собравшиеся на площади взорвались восторженными криками. На ступени управы выволокли ведьму, и Шани застыл на месте, взглянув в ее лицо.

Это была Марта. Та самая Марта, голову которой Шани располовинил топором месяц назад.

Он глядел и не мог отвести взгляд. Кровь прилила к голове, и в висках застучало; Шани смотрел, и все увиденное до мельчайших деталей отпечатывалось в его памяти. Ведьма была рыжей и кудрявой, с россыпью веснушек на бледных щеках. Взгляд ее зеленых глаз лихорадочно метался по толпе и ни на ком не мог остановиться. Сквозь прорехи в желтом балахоне виднелись ссадины на коже – следы пыток. Губы ведьмы дрожали, словно она хотела молиться, кричать, просить о милости и не могла этого сделать. Связанные руки со следами ожогов от запястья до локтя то сжимались в кулаки, то безвольно разжимались.

Конечно, перед ликующими односельчанами стояла не Марта: мачеха гнила в земле. Эта ведьма была лет на десять моложе, но сходство оказалось поразительным: такой же разрез глаз, тонкий аристократичный нос, острые скулы, даже рыжие линии бровей.

Шани смотрел и не мог понять, где находится, что с ним, что он чувствует, что было тогда, а что теперь, настолько силен был водопад ощущений, который обрушился на него. Его бросило в жар, потом в холод и снова в жар.

– Что она сделала? – спросил Шани и не услышал своего голоса.

Зато вопрос услышал Грегор и ответил:

– Наслала порчу на жену своего любовника, хотела освободить место в чужой постели. Со всем возможным пылом служила Змеедушцу, портила урожаи в поселке. Эта отвратительная погода тоже ее рук дело…

Грегор говорил еще что-то, но слова уже не долетали до Шани. Какое-то время он еще держался на ногах и успел увидеть, как вспыхнули факелы в руках палачей, а затем площадь качнулась, уплыла куда-то в сторону, и Шани рухнул в грязь без сознания.

* * *

Его качало на волнах, то поднимая вверх, к чужим незнакомым созвездиям, то сбрасывая вниз, к самому сердцу тьмы. Так продолжалось довольно долго, но наконец мир обрел стабильность, и Шани услышал неторопливое шлепанье копыт по грязи, тихое фырканье лошадей и негромкую беседу. Пахло знакомым табаком: это отец Гнасий курил свою трубочку.

– Спасибо, Грегор, что вы решили подвезти нас.

– Что вы, ничего особенного. У вас в монастыре есть нормальные лекарники? Похоже, у вашего парнишки горячка.

Чья-то рука легла на лоб Шани, потом пропала.

– Сожжение ведьмы всегда потрясает душу, особенно когда видишь его впервые, – сказал отец Гнасий.

«Значит, я его все-таки видел, – подумал Шани, – поэтому мне теперь настолько плохо. Видел, но не помню, как не помню момент убийства мачехи. Память убрала его куда-то на дальнюю полку, чтобы я не умер от шока или не лишился рассудка».

– Да, люди часто теряют сознание во время казни, – подтвердил Грегор. – А ваш Шани – смелый парень. Такую отповедь мне прочел – куда там высокому начальству. Подрастет – вы, и правда, подумайте о том, чтобы отдать его к нам. А то иногда такие приходят на обучение, – Грегор вздохнул и смачно сплюнул на обочину, – как есть дерево, прости Заступник, и ведьм боятся больше, чем какой-нибудь непромытый селянин.

– Посмотрим, – сказал отец Гнасий. – Ему только десять, пусть подрастет.

Инквизитор не стал спорить.

– Пусть. А вы, Гнасий, все-таки не пейте больше. Необязательно лично снимать пробу с каждой бутыли настойки, которую монастырь отправляет в столицу. А то письмо ваше наделало такого шума! Одни говорили, что надо благословлять народ на паломничество к святому месту. А другие – что надо сжечь Шаавхази как рассадник ереси. На ваше счастье, у нас не одни дураки и фанатики работают, мы умеем отличать алкогольные бредни от видений, насланных врагом рода человеческого.

Отец Гнасий молчал. Шани чувствовал, что ему очень стыдно. Впрочем, надо просто потерпеть. У ворот монастыря они распрощаются, и инквизитор останется со своей правдой, а отец Гнасий – со своей.

Тогда, лежа в повозке, Шани понял еще одну вещь, которая определила всю его дальнейшую жизнь. Неважно, что ты знаешь и можешь, во что веришь, а во что нет. Нетрудно найти или придумать то, за что тебя могут отправить на костер. Поэтому пока лучше молчать и не задавать неправильных вопросов, чтобы потом, со временем, подняться над теми, кто имеет здесь власть, и уже ничего не бояться. Так что вперед и вверх, другого пути не существует.

Повозка дрогнула и остановилась.