Счастливая Женька. Начало

– Нужно опять наслужебное удостоверение, у меня должны были остаться в нашем портфеле с документами. Женя заволновалась:

– У тебя все хорошо, сынок? А как Лиза? Выслушав неразборчивый ответ, Женя сказала:

– Я найду фотографии и завтра привезу.

– Не стоит, мам. Я сам заеду к тебе утром. Женя натужно засмеялась:

– А что такое? Лиза по-прежнему не желает видеть родственников мужа? Ну что ж поделаешь, любить нас она действительно не обязана. Дима вдруг резко прервал мать:

– Да она вообще не может любить, понимаешь? Ни-ко-го. Дима замолчал, и по его волнению чувствовалось, что он жалеет о своей нечаянной откровенности.

– Ладно, забудь, это я так, вырвалось. Найди фотки, ок? Я заеду до работы.

Женя в раздумье постояла с телефоном в руке. Она сразу же нашла фотографии, они были в Димкиной папке. У него, единственного в семье, был порядок с его бумагами. Женя долго вглядывалась в цветное фото сына. Серьезное, интеллигентное лицо подающего большие надежды аспиранта. Чудесные, и выразительные глаза. Женька подумала, что никогда не обращала особого внимания какой грустный взгляд у её сына. Наверное, поэтому так часто при взгляде на Диму, у неё мучительно щемило сердце. Порой такая бесконечная и необъяснимая жалость к сыну разливалась в груди, что Жене хотелось прижать его к себе навсегда и не отпускать ни на шаг.Ну почему у него такой взгляд? – думала она, гладя рукой фотографию. Глубоко несчастного и одинокого человека.

– Бедный мой сыночек, – шептала Женя. В своей комнате громко вскрикнула во сне и что-то быстро проговорила дочка. Женя вздрогнула всем телом и уронила портфель с документами. Какие-то бумаги выпали. Ближе всего к ней лежал зеленый картонный прямоугольник. – Чья-то визитка, – переворачивая её лицевой стороной, догадалась Женя. «Анонимные Алкоголики.г. Ставрополь». И номер телефона. А сверху, в углу, Володиной рукой было написано: «Жека, не будь дурой, позвони!» И смешная рожица, показывающая язык бутылке. Утирая слезы, Женя даже вспомнила, что эту визитку он положил ей на комод перед отъездом из Ставрополя. «Это опять случится, Женя – услышала она голос Володи, – И ты, и я это знаем. Позвони им, они классные ребята, честное слово!» Женя, включая в спальне ночник, посмотрела на их с Гариком фотографию на тумбочке. Это фото было сделано в день регистрации брака, незнакомым человеком, по их просьбе. Больше обратиться было не кому. Поскольку у них даже свидетелей не было.Стояла поздняя осень, с утра шел вялотекущий и нудный дождь. Но они радостно и смущенно улыбались, глядя в объектив итесно прижавшись друг к другу под зонтиком. Женя положила визитку на тумбочку, возле фотографии и, обращаясь к Гарику, торжественно сказала: «Ну вот мы и приплыли, мой дорогой…»

Спустя несколько месяцев, Женя много раз вспоминала и анализировала тот период. Без особого, впрочем, успеха. Все как-то так сразу навалилось. Яркими, болезненными вспышками мелькали в памяти отдельные фрагменты. Они никак не выстраивались, не упорядочивались и не приводили к логической развязке. В них не было логики. Вообще никакой. Сумбур и неразбериха, вот чем были заполнены те дни. Женя не сразу разобралась, что этим были наполнены не дни, а её голова.

Гарик приехал за три дня до Нового 2011 года. Разбитый и безучастный ко всему. С серым цветом лица и потухшим взглядом. Больше всего пугало именно такое его состояние. У него был вид человека, который разочаровался абсолютно во всем. И окончательно понял всю бесполезность и смехотворность любых действий и усилий. Он довольно легко согласился с Женей, что нужно идти на группу АА. В основном, из-за того, что ему было все равно. И, главное, сложнее было бы объяснять, почему не хочет. А он не хочет, не может, и не видит смысла!

А потом случились новогодние праздники и дни рождения (её и Ани). Женя доказала, что сорок лет, не повод отказываться от веселья. Отмечали с размахом. Да так, что с разницей в три дня пришлось капаться обоим. Была приглашена безотказная медсестра Катя, дабы остановить этот нескончаемый поток больших и малых радостей, которые сами по себе, без обильных, часто круглосуточных возлияний, представляли невеликую ценность.В частности, конкретно для этой, отдельно взятой семьи.

В начале длинной третьей четверти учебного года, одиннадцатилетняя Аня неудачно прыгнула на уроке физкультуры и сломала ногу. А Гарик снова оказался без работы. И опять Женя видела безмерно уставшего от жизни человека с печатью отрешенности и неприкаянности на лице. Как-то вечером она позвонила по номеру, указанному на визитке. В тот же вечер они пошли на собрание группы анонимных алкоголиков. Вернее поехали в Ставрополь. В Михайловске групп не было. Целый час с ошарашенным видом слушали людей. Ровным счетом ничего не поняли, но остались довольны. Главным образом, от того, что утром не мучились от похмелья, так как спать легли трезвыми. Им сказали, что ходить нужно каждый день. У Жени это не всегда получалось из-за работы. Гарик сосредоточенно и упрямо ходил ежедневно.

Как-то вечером застали Диму. Ребята были в Аниной комнате, и как в прежние времена очень уютно себя чувствовали, занимаясь каждый своим делом. Аня, у которой ещё не сняли гипс с ноги, рисовала, Димка был за компьютером. Нехотя объяснил матери, что пришел навестить сестру. Хотя Женя ни о чем не спрашивала. Прислонившись к дверному косяку, она с улыбкой смотрела на детей.

– О, мам, не шевелись, я сделаю твой набросок, в коридоре хорошее освещение, – сказала с кровати Аннушка. Женя махнула полотенцем в сторону дочери:

– Не сейчас, Аня… Сынок, поужинаешь с нами? – Женя заметно нервничала. После того, как они с Гариком стали жить вместе, сын не задерживался у неё больше пяти минут.

– И не только поужинает, но и позавтракает, – пообещала Аня, – Потому как будет ночевать здесь, Лизка его выгнала. Димка развернулся к ней и пообещал сломать вторую ногу, если она не замолчит. Затем глянул настороженным взглядом на мать. Опять неохотно, через силу проговорил:

– Все нормально, никто ни с кем не ссорился. Мелкая грела ухо во время телефонного разговора, и все неправильно поняла. Он снова грозно посмотрел на Аню:

– К завтрашнему дню, ухо, которым ты подслушивала, станет размером с лопух, – убедительно заверил он девочку. Аня, встревожено глянув на мать, инстинктивно поднесла руку к левому уху. Затем искусственно рассмеялась:

– Ну конечно, так я и поверила. Мне что, пять лет? Дима, не мигая, смотрел на неё в упор:

– А язык твой станет ярко фиолетовый, – мрачно продолжил он, – Это всегда бывает с мелкими трещотками, которые слышат звон, да не имеют понятия, где он. Небесно-голубая лазурь Аниных глаз перешла в свинцово-муаровый. Цвет грозового неба. Как и в природе, явление неизменно прекрасное и завораживающее, но не вполне безопасное. Запущенный девочкой тапок с грохотом стукнулся о дверь, за которую успел выскочитьеё брат.

Ночью в этой квартире безмятежно спала только младшая Аня. Димка ворочался в старом раскладном кресле уже третий час. Спать он не мог. Сигареты тоже не приносили облегчения. Хуже того, были противны. Но он курил, чтобы хоть чем-то занять руки и голову. Он чистый[2 - Чистый – (трезвый), зависимый человек, не употребляющий в настоящее время наркотические вещества.] уже шестнадцать недель. С тех пор, как узнал, что Лиза беременна. Так они решили. Вернее, так решила Лиза и довела до его сведения. Как что-то само собой разумеющееся. Он знал, что это разумно и правильно, и был согласен, с этим. Нохотелось, чтобы с ним советовались,чтоб к его мнению прислушивались. Дима наивно верил, что все решения, касающиеся их семьи, они будут принимать вместе. И, желательно, в ходе совместного обсуждения, а не готовых приказов, отдаваемых ультимативно, как бессловесному исполнителю.Но не это было самым трудным. И даже не то, что с тех пор, как они поженились, Лиза очень изменилась. А может, она и раньше была такой, а это он, влюбленный дурак, ничего не замечал? Обозленная, мелочно-придирчивая, всегда недовольная. Димка приходил к выводу, что она его не любит. И возможно, никогда не любила. Несомненно, дело именно в этом. Ведь с этой кодлой из своего тату-салона, она абсолютно другая. Димка несколько раз, приходя к ней на работу, заставал там этих чертовых волосатиков с козлиными бородками, тоннелями в ушах и маслянисто-похотливыми глазками. Он вспомнил, как Лиза звонко хохотала, слушая конопатого гнусавого типа с рыжими бакенбардами. В своейкожаной жилетке, одетой прямо на голое тело, он был недалеко от Лизы. Пожалуй, даже близко. Слишком близко. Впервые в жизни, Димка точно почувствовал,где находится его сердце. Так сильно оно колотилось. С ним его жена давнотак не смеялась. Он не ревновал, нет. Потому что точно знал, что Лиза ничего не будет делать исподтишка. Это противно её натуре и идет вразрез с её принципами. Но Димка снова почувствовал это муторное, до отвращения знакомое чувство собственной ненужности и отверженности. Он всегда лишний… Всегда мешает… Изгой и отщепенец. Дима окончательно понял это, когда смотрел в тот вечер на Лизу. На её дивные ноги, причудливо изогнутую линию бедра, запрокинутое, смеющееся лицо, обращенное к чужому мужчине… – Не мо-я, не мо-я, – бешено выстукивало Димкино сердце. Этот тип с дурацкими бакенами, хрипло рассказывая что-то, склонился над Лизой, упираясь кулаком в подлокотник её рабочего кресла. Димка видел его рыжие волосы, курчавившиеся на шее и подмышками. А потом Лиза заметила Диму… И все её краски потухли. И улыбка стекла с лица. Будто нерадивый ученик провел по классной доске грязной меловой тряпкой. – Ну и прекрасно, – решил для себя Дима. Все оказалось на своих местах. И стало легко и просто. Его уже было не очень-то и просто удивить. Тем более, накануне, жена ему выкрикнула прямо в лицо: «Мне не нужен ни ты, ни твой ребенок!» И что теперь делать? А можно ли вообще с этим что-нибудь сделать? У Димки не было ответа. Вернее, был, но он пока никак не мог додумать его до конца. Всегда что-то мешало. Но не Лиза, нет. Лиза больше не являлась проблемой. Да и их семейные взаимоотношения тоже. Самой большой проблемой в его жизни был он сам. Так всегда было. И так всегда будет, пока он не додумает то, что требуется до конца…Четыре месяца он воздерживался от любой дури. Потому что так решила Лиза. А он не мог, да и не хотел спорить. Она была сильная, а он нет. Она так и сказала:

«Это не для тебя, под кайфом ты делаешься ещё слабее. Стафф[3 - Стафф(сленг)– любой наркотик.] честно показывает, кто ты есть на самом деле, а тебя даже от мульки[4 - Мулька(сленг)– кустарный наркотик, основным содержанием которого являются компоненты эфедрина.] развозит. Противно». Так вот главное заключалось в том, что он был полностью согласен с этим. Поэтому даже обижаться на неё не мог. Он до сих пор удивлялся, как такая девушка, как Лиза могла его выбрать. Лично он бы себя не выбрал. Ни за что. У него не было ни малейших иллюзий насчет собственной персоны. Он от них избавился ещё в детстве. Вернее, ему помогли. И таких помощников хватало. Просто Лиза стала ещё одним доказательством его никчемности. В череде предыдущих других. Вот и все. Онаещё неплохо продержалась. По сравнению с остальными. И если бы не её беременность, возможно, так шло бы и дальше. Но узнав о ребенке, Лиза вдруг испугалась, что не сможет быть хорошей матерью. А будет во всем напоминать свою: в трезвом состоянии раздражительную и злобную мегеру, ав подпитии, вульгарно-омерзительную дрянь.Этот страх, агрессию и неуверенность Лиза, разумеется, обрушивала на Диму. Так как считала его непосредственным виновником создавшегося положения. – На что мы жить будем? – кричала Лиза, – Ты подумал? У меня только все наладилось, – стонала она, – Что же делать теперь? – Даже если ты останешься жить на своей нищебродской, тупой работе или в шесть раз чаще прыгать в свой кафельный прямоугольник, заполненный водой, мы лучше жить не станем!Дима поморщился. Отношение Лизы к его работе было давно известно, но в последнее время насмешки участились. И стали принимать более изощренную форму.

Дима устал. Он уже не искал способы примирения. Ибольше не мечтал о том времени, когда у них было все хорошо. И любви своей жены он уже тоже не искал. Невозможно отыскать то, чего не существует.Очень непросто найтичерную кошку в темном помещении, особенно если её там нет. Его жена, в принципе, не в состоянии была любить. И вины её в том нет. Это чувство ей было незнакомо. При всем желании, она не могла делиться тем, чего не имела сама. А у Димы уже не хватало на это жизненных ресурсов.Подобно забытому на даче растениюв кадке, любовь высохла и умерла. Ведь отношения – это движение навстречу. В одностороннем порядке дойти трудно. Не каждому по силам. Димка быстро выдохся и опустил руки.

На его состояние больше обратил внимание Гарик. Они тоже плохо спали в ту ночь. Женя лишь заметила, что Дима похудел исильно нервничает. Гарик с сомнением покачал головой:

– Парню двадцать лет, Женя…Я не знаю, конечно, но в этом возрасте, после ссоры с женой, не идут к родителям. Что хочешь мне говори, но это странно… Женя привстала на локте:

– А куда ему идти, ты видишь, какая она? Живут почти год, а мы ни разу у них не были…

– Да причем тут она, вообще, Женя?! Не о Лизе речь… Он какой-то потерянный… И… безразличный что ли, понимаешь, о чем я? Неживой какой-то, будто ему восемьдесят, а не двадцать… Женя села на кровати:

– Ты думаешь? А я так радовалась, что он женился, наркоту оставил… К нам пришел, хотя раньше, если ты был здесь, он этого не делал. Женя пыталась разглядеть в темноте лицо Гарика:

– Я понимаю, у тебя взгляд свежий, незамыленный, в отличие от моего. Но Дима всегда был замкнутым и необщительным ребенком. И проблемы с адаптацией у него были тоже всегда. Димка и в лагере не остался до конца смены ни разу. Не получалось. То заболеет немедленно по приезду какой-то страшной ангиной. То как-то раз, я справку по эпидокружению забыла, и он пролежал в изоляторе три дня. И его там всего обсыпало. Чесался, как сумасшедший. Меня попросили немедленно забрать его. А потом выяснилось, что это была крапивница на нервной почве. И дома все тут же прошло. Из спортивного лагеря вообще убежал с приятелем. Когда спрашивала почему, отвечал только: «Там ужасно».

Гарик долго молчал, затем произнес:

– Трудно ему будет в жизни. Слишком хрупкий он для нашего грубого реального мира.

– Ему уже очень трудно, разве ты не видишь? – тихо ответила Женя, – И всегда было трудно… Бедный мой ребенок. Знаешь, мне всегда было его так жалко, что и передать нельзя. Не знаю даже почему… Просто жалко и все. Без видимой причины. Иногда прямо до слез. С Аней не так. Дочь не вызывает такую щемящую жалость. Хотя, казалось бы, девочка же. Вроде должно быть наоборот.

Вскоре об этом событии и ночном разговоре забыли. А может и не совсем забыли, а просто их немного потеснили другие обстоятельства, более эмоционально насыщенные и яркие.Например, вторник 1 февраля 2011 года. В четыре утра позвонил Димка и каким-то ошалевшим от волнения голосом крикнул, что у него родился сын. Женя спросонья не могла ничего понять. По всем расчетам, в том числе и медицинским, ребенок должен был появиться на свет где-то в начале апреля. Как же так?

– Семимесячный, – радостно орал в трубку Димка. Ничего страшного, – заверил он мать, – Сейчас ещё и не таких выхаживают. Он пока в кувезе находится, в отделении для недоношенных, потому что вес у него килограмм шестьсот пятьдесят грамм.Представляешь?!

Димка все это произносил очень торжественно, явно гордясь сыном:

– Мам, не переживай! Альберт – мужик!

– Кто? – давясь от волнения и смеха, переспросила Женя, – Как вы его назвали?

– Моего сына зовут Альберт, – повторил Дима, – Это я его так назвал, Лиза сказала, что ей все равно…

– Как это все равно?! – возмутилась Женька, – Как это возможно, она мать или кто? Голос у Димки тут же стал чужим:

– Не знаю я, как это возможно, – устало выдохнул сын, – Просто так есть, и все.

Вечером собрались небольшим, но уютным кругом: Женя с Гариком, Алексей Игоревич с Людмилой, Туся с Сергеем, Зинаида Евгеньевнаи Дима с Аннушкой. Как правило, несанкционированные и стихийные мероприятия бывают самые веселые, душевные и запоминающиеся. Специально никого не приглашали. Ничего отмечать не собирались, пока Лиза с малышом в роддоме. Но тут приехала радостно-восторженная Зинаида Евгеньевна. Затем позвонил отец Гарика и сообщил, что они с Людмилой прикупили кое-что для новорожденного. И если Женя не против, хотели бы завезти, тем более, что они недалеко от её дома. «Кое-что» еле уместилось в четыре огромных пакета. А узнавшая одна из первых об этой новости Туся,сейчас же объявила, что пусть Женька с Гариком, как хотят, но вечером они непременно будут. Так и собралась разношерстная, оживленная компания, с цветами, шампанским и подарками.

Вспоминая тот день, Женька сожалела лишь об одном. О тех словах, что сказала тогда Гарику. Он в тот вечер, как обычно, собирался на группу. Женя, которая в запарке бегала от раковины к столу, а от плиты к холодильнику, удивленно на него глянула:

– Ты куда? Да ладно, какая группа… Ведь такое событие! Гарик, сегодня день рождения нашего внука! Я понимаю, у нас нет с тобой общих детей, но этопервый малыш, который родился в нашей семье с тех пор, как мы вместе, – Женя подошла, обняла Гарика и заглянула ему в глаза, – Не оставляй меня одну сегодня, прошу тебя…

Женя хорошо запомнила и тот день, и проведенный с друзьями и родственниками чудесный вечер. Но одиннадцать дней их с Гариком запоя, последовавших непосредственно за этим, сохранились в Женькиной памяти лишь бессвязными, мучительно-отвратными вспышками.

Наиболее мерзким было то, что она во избежание увольнения, преподнесла на работе чудовищную легенду о смерти брата Ярослава. Придуманную ею лично от начала и до конца. Женька в этот момент находилась в каком-то оглушенном состоянии, в условиях дичайшего алкогольного плена, распластанная в тисках зависимости и безысходности. С одной стороны, ей необходимо было выходить на работу, так как подаренные Ириной Анатольевной три дня мгновенно истекли. И невозможность осуществления этого по причине своего заболевания. Вот тогда и пришла ей в голову эта дикая мысль. Женя выслушивала сочувственные, но весьма заезженныефразы. Они начинались с сокрушенного прицокивания:«такой молодой…», «как же так…», и«еще жить бы да жить…». И ещё люди осторожно старались выяснить, что же все-таки произошло: «…а что же он, болел?» А заканчивалось все неизменным пожеланием царствия небесного. Женьку интересовал только отсроченный выход на работу и больше ничего. Из-за этого отвечала она печальным голосом, но короткими и весьма туманными фразами. На что-то большее её уже не хватало. Женя не знала, что приходящая уборщица у неё на работе знакома с её матерью. И сердобольная эта женщина, взяла да и позвонила Зинаиде Евгеньевне. Исключительно из добрых побуждений, чтобы выразить соболезнование по поводу безвременно ушедшего сына Ярослава. Который, между нами говоря, в это самое время, в полнейшем здравии и благополучии, как физическом, так и душевном, отдыхал с новой пассией в Черногории.

Если Гарик, ещё мог сохранять хотя бы какую-то видимость активности, то Женя вела уже полурастительное существование. Она в этот период напоминала героиню советского документального фильма «Женский алкоголизм: болезнь или распущенность». Женя ещё больше похудела, так как ничего не ела. Организм ничего уже не принимал. Даже алкоголь. Женька плохо ориентировалась во времени и пространстве, у неё непрерывно дрожали руки, и она с трудом разговаривала. За Аней, как мог, присматривал Гарик. Он готовил еду и даже помогал иногда с уроками. Зинаида Евгеньевна после инцидента с фиктивной смертью всякое общение с дочерью прекратила. Женина мать пришла,безоговорочно, хоть и к грустному, но логическому, в общем-то, выводу, который заключался в абсолютной невменяемости её дочери. И полной её несостоятельности, как матери. На этом основании она потребовала, чтобы Аня снова жила у неё. В чем ей было негромко, но категорически отказано. Женя по состоянию здоровья в переговорах не участвовала. Зинаида Евгеньевна, исполненная праведным гневом, стояла в дверях, намереваясь войти. Снег с её шарфа быстро таял и уже в виде жидкой консистенции истекал на половик. Гарик, бледный и нетрезвый, в квартиру тещу не пускал. Стоял намертво. За его спиной полыхнули иссиня-черные глаза её внучки. Женщина, увидев девочку, неожиданно заголосила так, что Гарик и Аня одновременно вздрогнули:

– Ой, Господи, дите, ты мое бедное, разнесчастное! – Зинаида Евгеньевна шмыгнула носом и сделала ещё одну безуспешную попытку войти. – Аннушка, внученька, собирайся, поедем до бабы. Гарик, удерживая дверь, процедил сквозь зубы:

– Зинаида Евгеньевна, прекратите немедленно, Аня останется здесь, с матерью. Зинаида Евгеньевна на минутку ослабила хватку и совершенно другим, насмешливым тоном проговорила:

– Да что ты говоришь! Это где же здесь? Там где моя чокнутая дочь с сожителемне просыхают уже неделю? И с какой же матерью это бедное дитеостанется? – интонация Зинаиды Евгеньевны ничего хорошего не обещала. – С матерью, которая хоронит живых родственников? – она неожиданно рванулась за дверь и крикнула: «Анечка, детка, одевайся! Я тебя жду». Гарик вверенную позицию удержал, ценой знатного дверного толчка в бедро: