Отъезда и не случилось. В обведенный красным кружочком день женщина с собакой снова оказались у вывески «Почта» – Анна внутри, собака у окна, шевелит ушами, ловит каждое слово. Счастливый голос Анны вылетает на улицу серебристым колокольчиком:
– Пила, стамески, шпатлевки, набор молотков, зажимные скобы, стальная вата для полировки, жидкие гвозди. А это что? А… в подарок набор тряпок. Ладно, и на том спасибо, хотя тряпок у меня полон дом. Так, с инструментами все, теперь материалы. Дайте мне накладную. Лаки ретуширующий и светостойкий, морилка, пчелиный воск, растворитель, витражная пленка, мебельные фломастеры, набор красок, очиститель, освежитель цвета, клеи. А где клеи, девушка? Я не вижу. Тут нет. Должна быть еще коробка.
– Сейчас посмотрю.
Колокольчик стихает. Теперь собака только слышит нервный дробный стук. Это Анна, нервничая, барабанит костяшками пальцев по прилавку.
– Вот, нашла. – Что-то тяжелое выпускают из рук.
– Я открою? – Колокольчик слегка дрожит.
– Конечно. – Звук рвущегося картона. – Это все клей? А зачем столько?
Девушке на почте скучно. Почему бы не разнообразить праздное безделье получением знаний?
– Тут обычный ПВА, еще резорциновый и смола.
– Смола?
– Да, желтый клей, или алифатическая смола. Он сильнее и влагоустойчивее, к тому же более вязок и менее текуч. В общем, хорошая штука.
– А это?
– Это анимальный клей.
– Какой?
– Анимальный. Из животных сделан.
– Как из животных?
– Из кожи, нервных тканей или костей, – спокойно объясняет колокольчик. Собака нервно сглатывает слюну, а девушка за прилавком ужасается:
– Какая жестокость!
– Какая жестокость! – сокрушался старшекурсник, слушая сбивчивый рассказ семнадцатилетней Ани о несправедливости членов приемной комиссии. – Так и сказали?
– Да, – девушка размазывала по щекам слезы и поплывшую тушь. – Природа на вас отдохнула. Поищите себя на другом поприще.
– Ну… Может, это дельный совет?
– Что?! – Анна вскочила и рванулась в сторону. «Да уж, хороша! Развела нюни перед чужаком. А он-то просто смеется. Она думала, он пожалеть хочет, а он… Они, старшекурсники, небось все такие, приходят в дни экзамена поглумиться над несчастными абитуриентами да похвастаться своей удачей».
– Да погоди ты! Я, между прочим, тут тоже три года пороги обивал, прежде чем пропустили, и тоже всякого наслушался, но я верил, что они не правы, и у тебя, раз ты в это веришь, тоже все получится.
– Я не знаю, верю или нет. Они все-таки мастера, а я кто? Девчонка.
– А режиссеру ты поверишь?
– А ты что, режиссер?
– Ну, почти.
– А что ты снял?
– Потому-то и почти, что не снял еще ничего. Ничего стоящего. Так парочку курсовых.
– Типа «Убийц»?[1 - Курсовая работа 1956 г. студентов ВГИКа, снятая Александром Гордоном и Андреем Тарковским по одноименному рассказу Эрнеста Хемингуэя.] – Аня улыбнулась сквозь слезы.
Во взгляде молодого человека мелькнуло уважение:
– Сечешь в кино?
– Люблю Хемингуэя.
– Ну, до старика Эрнеста мне далеко. Разве что иногда тоже застрелиться хочется, а так ничего общего.
Девушка засмеялась.
– Значит, ты будущий режиссер?
– Ага. Почему бы будущему режиссеру не прослушать будущую актрису?
– Будущему режиссеру полезно прослушивать актрис настоящих, а будущим актрисам надо учиться у настоящих режиссеров, так что я, пожалуй, пойду. – Аня сделала несколько шагов в сторону, обернулась: – Значит, три года, говоришь, стучался в закрытые двери?
– Было дело.
– Значит, у меня еще полно времени. Ну пока.
– Пока. Подожди, а звать-то тебя как? Мне же надо знать, кого приглашать сниматься в своих шедеврах.
– Аня. Анна Кедрова.
– Кедрова… Кедрова… Кого-то ты мне напоминаешь, Кедрова, а кого, понять не могу.
Девушка лишь пожала плечами:
– Откуда мне знать?
Она лукавила. Кому, как не ей, знать. «Перелетные птицы», «Рассвет у порога», «Письма издалека» и еще несколько десятков названий известных картин, в которых он мог лицезреть улучшенную копию ее лица.
– Прикольная ты, Кедрова. И Хемингуэя знаешь. Мне почему-то тебе помочь хочется.
Девушка скривилась:
– Спасибо. Не нуждаюсь.
– Спрячь ты гордость. Я по-дружески. Метры и койку предлагать не собираюсь, а на руку и сердце не рассчитывай.