Свобода от возраста. Годовая программа восстановления энергии молодости и обретения новых смыслов

Роскошный каскад длинных черных волос контрастировал с белым трикотажным платьем, обтягивающим точеную фигуру и пышную грудь. Даже женщины не могли отвести глаз от их обладательницы, не говоря уж о сидящих в зале мужчинах.

– Ей лет двадцать пять. Даже если грудь сделана, то все равно главное ее достоинство – молодость, – продолжала безжалостная Нора. – Но и таких на более молодых меняют, особенно мужики вроде него.

– Хорош, – вздохнула я, разглядывая темноволосого спутника девушки, похожего на Киану Ривза, высокого, поджарого и холеного. – Наверное, итальянец, только итальянцы носят розовые рубашки и синие костюмы.

– Да уж, деньгами от него на километр пахнет, одни ботинки на тысячу долларов выглядят. Видно, что любит себя, – поставила диагноз Нора. – Сам от себя без ума.

– Тише, – остановила я Нору, заметив, что администратор ведет их к соседнему столику.

У мужчины зазвонил телефон. Вытаскивая его из кармана, он немного замешкался, налетев на стул рядом со мной.

– Извините, – бросил он, равнодушно скользнув по мне взглядом, как по пустому месту. Второй раз за день я поймала себя на мысли, что меня никто не замечает, даже натыкаясь на меня.

– Господи! – Я в отчаянии посмотрела на Нору. – Меня никто не видит, остается только напиться и удавиться.

– Насчет удавиться – пожалуйста, без меня, а вот напиться – готова составить компанию. Давай наконец отметим твой развод. – Нора подняла бокал.

«Что-то я перебрала», – подумала я, почти вползая в свою квартиру. Обычно я мало пила и с непривычки чувствовала себя ужасно. Мне хотелось заглушить боль, но вино лишь обострило ее. На глаза то и дело попадались вещи, оставленные мужем, – его книги, подарки, стеклянные фигурки, когда-то купленные в романтическом путешествии в Венецию. Муж не жил здесь уже год, но казалось, что он уехал в командировку и скоро вернется, и это было еще более несправедливо. Видимо, вино сняло мои внутренние запреты: я почувствовала, как нарастает подавляемая весь этот год злость. Злость на него, на нее, на себя, на жизнь. Злость, что меня выбросили, как использованную вещь, заменив на новую. И так же, как выбросили меня, мне захотелось выбросить все, что связано с ним. Не отдавая себе отчета, зачем я это делаю, я стала швырять его бумаги, вещи, подарки в одну кучу, сдирать с себя кольца, сережки, подаренные мужем, крестик – словно это поможет все забыть и избавиться от чувства бессилия.

Огромные черные мешки высились посреди комнаты, как надгробия прошлой жизни, и от этого зрелища становилось еще более невыносимо. «Это срочно нужно сжечь», – мелькнула безумная мысль. «А вдруг ему что-то понадобится», – заспорил голос верной любящей жены, привыкшей думать прежде всего о муже. «Все, что ему было надо, он забрал в новую жизнь, – возразила я сама себе. – Он даже не взял твои подарки». Я бросила взгляд на деревянную статуэтку индийского божка, которую привезла ему из Индии. Статуэтка полетела в мешок, поставив последнюю точку в моих внутренних спорах. Еще через десять минут все мешки были погружены в багажник, и вскоре я стояла на берегу залива. В час ночи там никого не было, лишь я и мои черные мешки. Жидкость для разжигания камина, спички – и погребальный костер моей прошлой жизни заполыхал.

Я смотрела на пламя и чувствовала, как внутри меня тоже полыхает огонь, выжигая всю любовь, всю нежность, всю веру в то, что рядом с тобой человек, на которого можно положиться и которому веришь.

Больше всего меня задевало не то, что он ушел к молодой, – это я могла оправдать, понять и принять, – а то, что он обесценил те 25 лет, которые мы прожили вместе. Меня словно стерли из памяти, обнулив все, что мы создавали, забрав большую часть того, что у нас было. Дом, где родились мои дети и где мне хотелось увидеть внуков. А может, я сама себя обесценила, в какой-то момент превратившись в свою бледную копию? Чего я ждала? Что мне выдадут орден идеальной жены «За верность и службу»? Как я могла предать свои мечты? Но страшнее всего, что я их уже не помнила. Мои мысли метались, как сполохи костра, в поисках того, чем бы я могла заниматься, где работать. Пламя завораживало и затягивало, и в какой-то момент я подумала, что нужно просто шагнуть в костер и самой превратиться в пепел прожитой жизни. Решить все вопросы, избавиться от мучений и освободить мир от потерянной в одиночестве тени. Я сделала шаг навстречу огню, уже чувствуя жар на ладонях, как вдруг раздался резкий звонок телефона. Очнувшись, я отскочила от костра и взяла трубку.

– Завтра у тебя собеседование в десять утра, – объявила Нора не терпящим возражений тоном. – Им нужен администратор. Думаю, с этим ты справишься.

– Кому – им? – пролепетала я.

– Не важно, моя приятельница открывает салон красоты. Адрес я тебе послала. Хватит страдать, срочно отправляйся спать! Тебя ждут великие дела!

Норины слова подействовали отрезвляюще. Я разбросала костер и, поеживаясь от холода, поспешила к машине.

Глава 2

16 сентября

Чем ближе я подходила к салону, тем стремительнее улетучивалась моя решимость. Двери из темного стекла, декорированные состаренным золотом, бесшумно распахнулись передо мной. Можно было даже не вглядываться в полумрак, чтобы оценить роскошь помещения. Запах ванили, музыка и мерцающий мягкий цвет подчеркивали мою неуместность в этом мире. Чувство собственной никчемности стало еще сильнее, когда я увидела точеную фигуру хозяйки, выходящей мне навстречу. Примерно моих лет, но при этом ухоженная, стильная, уверенная. «Таких женщин мужчины не бросают», – подумала я, съежившись под ее оценивающим пронзительным взглядом. Таким открывают салоны, вкладывая в них миллионы.

– Вы должны вдохновлять, а не разочаровывать, – приговор был безжалостным и быстрым. – Извините, не буду тратить ваше время.

Царственно кивнув, она растворилась в полумраке длинной анфилады.

– Она даже не стала с тобой говорить? – переспросила Нора, выслушав мой краткий отчет о встрече.

– Видимо, я так ужасно выгляжу, что все остальное уже не имеет значения, – вздохнула я. – Такое ощущение, что сотрудников подбирают под интерьер, исключительно как предмет декора.

– Трудно не согласиться. Иногда действительно так и есть, – поддержала меня Нора. – Мне повезло, что я журналистка, – никого не волнует мой возраст. Мы больше похожи на антиквариат: чем дольше служишь, тем больше ценность. Так что буду работать до последнего вздоха.

– Нельзя так много работать. Ты совсем не бережешь себя – пьешь виски, куришь, не отдыхаешь, не занимаешься спортом.

– И что? – возразила Нора. – Кто бы говорил! Что-то я тебя не видела в спортзале, жующей сельдерей. И правильно. Как говорила Фаина Раневская: «Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на диеты, жадных мужчин и плохое настроение». Черчилль был отцом пятерых детей, пил виски, курил сигары, работал двадцать четыре часа в сутки – и при этом дожил до девяносто одного года, выиграл две войны, написал семь книг по истории Великобритании и один роман.

– Завидую тебе и ему. – Мне казалось, я сейчас разревусь. – Он всегда знал, чего хотел, и ни о чем не жалел. А я до сих пор не знаю, что мне нужно, на что я способна и чем мне заняться. Да еще не умею зарабатывать деньги. И самое ужасное, что мне не двадцать, а сорок восемь.

– Возраст ни при чем, – пожала плечами Нора, – самое грустное, что ты потеряла свою уникальность. Уникальность – вне времени. Когда ты находишь себя, то возраст становится просто страницами ежедневника, полного восхитительных событий и открытий.

– У меня пока что пустые листы, полные слез и потерь.

– И что мешает тебе прямо сейчас начать писать новую страницу?

– То, что я не знаю, в чем моя уникальность, – простонала я.

– А что тебе нравилось делать в детстве?

– Как всем девочкам – рисовать платья и короны для кукол, – улыбнулась я, вспомнив коробки с бумажными куклами и нарядами, которые я вырезала из открыток, рисовала и клеила. Однажды моя тетя нарисовала мне куклу, и с этого момента мир наполнился красками, игрой и волшебством. Я могла часами придумывать им платья и устраивать королевские приемы. Я совсем про это забыла, да и сыновья не особо жаждали играть с бумажными куклами.

– Вот мне, например, не нравилось рисовать кукол – я предпочитала лазать по деревьям. – Норин голос выдернул меня из воспоминаний. – Так что не все девочки любят тратить время на наряды.

– Может, и не все, – согласилась я, – но у большинства женщин эта страсть не проходит до старости. А у меня почему-то прошла. – Я посмотрела на свой бесформенный балахон. – Неудивительно, что меня не взяли. Распугала бы всех клиентов салона. И кому я нужна – старая, страшная, никчемная и потерянная…

– Хватит себя жалеть. Пока ты предавалась воспоминаниям о куклах, я вспомнила, что одна знакомая искала няню для своей дочери. Будет тебе с кем рисовать куклы и наряды. И по-моему, она как раз просила найти кого-то поневзрачнее, чтобы мужа не увели.

– Ну, в этом она может быть уверена, – усмехнулась я, – на меня никто и не взглянет.

Я не могла обижаться на Нору; уж в чем в чем, а в подхалимаже ее нельзя было упрекнуть. Видимо, сказывался журналистский цинизм.

– Да, прежде чем к ней идти, возьми справку у врача. У нее пунктик на этот счет. Вдруг ты ей подойдешь, а без справки она не будет даже разговаривать.

– Я сто лет не была у врача, – запаниковала я. – Даже не представляю, к кому идти.

– Как ты вообще жила?

– Все решал мой муж, он все и всех знал.

– Так, – Нора задумчиво оглядела меня с головы до ног. – Может, тебя сразу к пластическому хирургу отправить? Выйдешь молодой и прекрасной.

– Ты забыла, что у меня скоро не будет денег на еду, не говоря уж о хирургах. И, кроме того, я их панически боюсь. Молодость не вернешь.

Глава 3

17 сентября

Высокий мужчина в белом халате, с забранными в хвост черными волосами, больше похожий на йога, чем на врача, поднялся мне навстречу. В современном врачебном кабинете он смотрелся вполне аутентично, символизируя собой адепта здорового образа жизни. За это я его сразу невзлюбила. Было видно, что ему за пятьдесят и он делает все, чтобы этого никто не заметил. Видимо, и волосы красит, решила я, присмотревшись. Он тоже внимательно разглядывал меня.

– Идеально, – пробормотал он.

– Что идеально? – не поняла я.