Захолустье. Мой путь

– Ты не говорила.

– Ну… А чего говорить? – Тай пожимает плечами. – Включай давай. Сейчас чайник согреем заодно.

Мы идём в большую комнату, туда, где стулья рядами и белый экран. Он немного светится синеватым. Мигает. Там у нас, у меня дома, похоже, может мигать табличка с номером дома, если в ней лампочка испортилась. Но экран не испорчен. Просто в нём почти нет энергии. Это плохо. Сейчас осень, всем нужно много тепла и света!

В комнате мы одни. Уже поздно, книгоубежище закрыто. Тут тихо, хорошо. Пахнет осенними цветами из вазы. Можно говорить о самых разных вещах. О снах, после которых хочется плакать и домой. О делах Тай. О Юре, который до сих пор…

– Юра-Юра, я такая дура! – тихонько пою я.

– Что? – Тай снова рассекает воздух волосами. И правда – как крыло.

– Это такая песня у нас там есть. Я не рассказывала?

– Нет. Смешная.

– Хочешь, ещё спою?

– Нет, спасибо. Лучше покажи… того…

– Жерома!

Я смотрю на экран и вспоминаю французский мюзикл. Тот, который люблюнимагу. Я столько раз его смотрела, что могу показать наизусть весь целиком. Но я выбираю арию про выбор пути. Этого хватит, чтобы экран загорелся ровным белым светом и стало теплее. И чтобы зарядился ключ для плиты, который Тай вынула из кармана.

Всего одна песня. Её хватит, чтобы согреться и приготовить ужин. Хотя дорогой Ж понятия об этом не имеет. Да никто у нас… у них там не имеет понятия, что энергия бывает такой. Из эмоций.

Я смотрю на экран. Вспоминаю своё личное счастье. Ария такая красивая, что, когда она звучит, не может быть плохо. Никому и никогда. Только я сейчас всё равно не могу улыбаться. Потому что я слушала эту арию дома и в школе, и в больнице, и на даче, и в поликлинике, и на улице, когда гуляла с Мелочью. Это часть той моей жизни.

Именно часть. Как осколок любимой чашки. Можно восстановить узор, но не всю чашку целиком. Уже разбилась, больше её не будет никогда. Мне кажется, когда я вернусь, меня всё равно больше не будет никогда целиком. Я даже не знаю, вернусь я вообще или нет.

Экран мигает, изображение замирает. Так, стоп! Мне надо согреть чайник. И я запускаю песню с начала. Смотрю, какой же он красивый – мой Жером. Я надеюсь, что у него всё в порядке. Пока я в Захолустье, я не могу читать его блог, лайкать фото его кота Монаха, смотреть видосы с репетиций и прогонов. Когда такие мелочи с тобой всю жизнь, ты на них просто не обращаешь внимания. А вот сейчас холодно и нет сети. И всё – гуманитарная катастрофа.

Хотя на самом деле уже нет. От экрана становится теплее и ярче.

Ключ для плиты зарядился. Можно пойти в дальнюю комнату – ту, что с видом на деревянные скульптуры, включить маленькую плиту. Это как поднести плашку к домофону. Чайник тяжёлый, пузатый, греется медленно. Может, меня мама Толли уже дома ждёт. А я даже позвонить не могу. Здесь вообще нет никаких телефонов.

– Пойдёшь со мной завтра за Залив? Есть одно дело. – Тай приподнимает крышку чайника, проверяет, когда закипит.

– Пойду, конечно. А что за дело?

Тай вынимает из-под ворота платья ключик. Им ничего не открыть. Это знак, такой же опознавательный, как зелёная капелька на моём платье. Тай из клана Ключа. Я из Ордена Милосердия. Мы должны быть соперницами, но мы дружим. У меня в кармане всегда лежит такой же маленький ключик – подарок Тай. Я его стискиваю, когда нервничаю. Перекладываю из платья в платье.

– Пойду! – Я вынимаю свой ключик и сразу прячу его в кулаке. Этому меня тоже Тай научила.

Она улыбается и говорит почти шёпотом:

– Ты моя сестра-овечка,
Мы с тобой друзья навечно.

– Что это?

– Это мы так в доме милосердия дружили. Если помирился, надо вот это сказать.

– А если с мальчиком мириться? Он же не сестра. А кто? Брат-барашек?

– Не скажу! – Тай улыбается.

– А если я тебя пощекочу?

– Всё равно не скажу.

Тай смеётся. Смех у неё тёплый, как глоток чая. Чайник, наконец, закипел! Можно пить разноцветную горячую бурду и говорить глупости.

Тепло так. Здорово. И тут вдруг – стук.

Кто-то дёргает ручку двери со стороны сада. Дверь белая, двустворчатая, наполовину стеклянная, такая красивая, с деревянным кружевом. Летом через неё можно пройти всё книгоубежище насквозь до самого входа с табличкой. А сейчас белую дверь закрыли на зиму. И из неё довольно сильно дует.

Обычно со стороны сада никто не приходит. Некому. Если только деревянный мальчик с котёнком и деревянные дед с бабкой и зайцем решили заскочить к нам погреться? Я хочу про это сказать, но Тай прижимает палец к губам.

Стук повторяется. Кажется, это не просто удары, там стучат по какой-то схеме. «Тук-тук-тук, я твой друг». Ну вроде того.

Тай осторожно ставит кружку на стол, подходит к двери. Протирает запотевшее стекло, смотрит в мокрую темноту. Приоткрывает форточку, говорит негромко и непонятно. Одно слово повторяется три или четыре раза как минимум. Что-то вроде «Магеллан», но другое. Это на здешнем языке, я его не всегда хорошо понимаю, особенно если слово незнакомое. Но Тай ответили тем же словом и ушли. Голос вроде бы был мужской.

Тай возвращается за стол. Молчит.

– Это кто приходил?

– Потом скажу.

– Ты с кем-то встречаешься?

– Ну-у-у-у… Потом скажу. Так что, пойдёшь со мной завтра?

– Конечно! – обещаю я. – Конечно и навечно!

Мне кажется, что сейчас будет дежа-вю. Что Тай скажет: «Приходи, если ничего не произойдёт». А потом встанет из-за стола и сделает что-то очень странное.

Но Тай молчит. Смотрит в белую кружку с цветным невкусным чаем.

Снова стучат.

Теперь во внешнюю дверь, со стороны улицы. Прямо в табличку «Закрыто до утра».

Вообще Тай не должна ночевать на работе. Но кроме неё в книгоубежище сейчас никто не работает, она сама себе хозяйка. Никто не будет ругаться.

Мы замираем. Хотя с улицы наверняка видели свет от экрана.

Сейчас попросят, чтобы пустили погреться. Тай скажет, чтобы утром приходили. Здесь такое бывает. Не у всех есть тепло и горячая вода. Но мне всё равно неловко.

– Дым! Дым здесь?