Дневник «Кармен»

– Это не очень умный человек, – вставила мама Елена, – читаю:

«Завораживая, манежа,

Свищет женщина по манежу.

Краги – красные, как клешни,

Губы крашенные грешны».

– О, что-то я начинаю побаиваться, стоит ли знакомиться с такой знаменитой грешницей!

Михаил решил немного поиграть в эту игру: ревную, не ревную, боюсь, не боюсь:

– Подожди, подожди, вот ещё о ней, только не помню, кто написал, но здорово нацарапано, сейчас поищу у себя в дневнике. Тут нет, тут тоже, а вот, вот, это местечко. Ну, правильно я сказал, автора не записал, показалось, когда переписывал, это не столь важно. Читаю:

«Она была богиня, мотогонщица и амазонка. Все ребята с Арбата и из переулков знали её красный с никелем „Индиан – Скаут“, у каждого в душе, как сияющий образ горели неугасимо её нечеловечески красивое лицо и летящая фигурка в мужской ковбойке или в жакетике, прекрасные ноги в бриджах и крагах, нежно сжимающие ревущий звероподобный „Индиан – Скаут“. Она ездила по стене в Парке культуры каждый вечер, заездов по пятнадцать – двадцать… Это было страшно и прекрасно, лицо её бледнело, глаза расширялись, и длинные, длинные рыжеватые локоны её развевались сзади, оставляя за собой золотой след…».

– Да это же писатель Юрий Казаков, – вставила мама Елена, я читала эту его повесть. Давно, но помню.

– Мама, я же объяснил, подзабыл. В спешке переписывал мальчишкой, вот автора и не записал.

– Как интересно! А обо мне, как я исполняю свои концерты, кроме газетных борзописцев, никто не написал…

– О, ты ошибаешься! Когда ты давала у нас в Москве свой первый концерт, помнится, ты исполняла второй концерт Чайковского. Так вот, я сразу же пришла, после встречи с тобой, ты меня и провела. Сидела я в первом ряду. Гляжу, рядом парнишка что-то быстро-быстро заносит в блокнотик, потом мне показывает и спрашивает: «Прочитайте, верно, я охарактеризовал пианистку из Франции? Знаете, я слушал этот концерт в исполнении советской пианистки Татьяны Николаевой, мне очень нравилось, а в исполнении этой француженки, вообще прекрасно!». Читаю, обмерла, понравилось, попросила переписать для тебя и Миши. Слушайте:

«Второй концерт Чайковского трепещет

И бьётся, силой, негой изойдя,

И мощность звуков, громкость страсти хлещут,

Томленье, вызывая у меня.

А сердце вслед то-нежности, то боли

Уходит за положенный раздел,

Как будто молит, всё кого-то молит:

Ведь есть же и страданиям предел!…».

Так что, дочка, пишут уже и о тебе, поклонники твоего таланта!

– Спасибо, спасибо, спасибо Вам за всё, мои милые!

– Мама, а мне нравится, когда Лили исполняет фортепьянные сонаты Моцарта, Бетховена. Я весь куда-то улетаю. И хоть я не пишу стихов, но рисую. Один из твоих концертов (слушал по телевизору), вдохновил меня, и я кое-что нарисовал. Вернее нас с тобой. Сейчас покажу.

Он вышел из комнаты, что-то зашумело, посыпалось на пол, наконец, он вернулся, победоносно неся в руках небольшую картину, оформленную в замысловатую рамку. Он протянул её Лили. Она взяла её из его рук, всмотрелась и пролепетала, стараясь сдерживать слёзы, но они, упрямые, без позволения, текли из её красивых глаз… Там были нарисованы река, лодка, а в ней – он в соломенной шляпе, маячке, белых брюках за вёслами, и она, в шляпке и белом платьице, мечтательно устремлённые вдаль…

– Это тебе на память, чтоб помнила, твоя игра нравится публике и мне, в частности! Когда будешь себя чувствовать неуверенно, сомневаться в себе, смотри на неё, силы и уверенность будут вновь возвращаться к тебе!

– О, спасибо! Но как ты хорошо рисуешь! Чаще занимайся живописью в перерывах между великими открытиями!

– Тебе тоже спасибо! Буду помнить твой совет!

Лили всё смотрела на картину, подаренную ей Михаилом и шептала:

– Боже мой, Боже мой! Я взволнована, не могу успокоиться, как всё это тонко, Миша! Я не ошиблась, полюбив тебя! Спасибо Вам, Елена, за то, что воспитали такого чудесного сына! Спасибо, спасибо! Я буду стараться радовать Вас! А сейчас, чтоб не быть Вашей должницей, я Вам тоже прочитаю стихотворение Марины Цветаевой, наш писатель Труайя очень хорошо описал её биографию. И я полюбила её! Кстати, этот писатель, хотя он и француз, также имеет русские корни. Ну, без русских, никуда! Итак, слушайте, стихотворение это несколько шаловливое, но и очень глубокомысленное:

Легкомыслие, милый грех,

Милый друг мой и спутник милый.

Ты в глаза мне вбрызнуло смех

И мазурку вбрызнуло в жилы.

Научив не хранить кольца

С кем бы жизнь меня не венчала,

Начинать, наугад с конца,

И кончать ещё до начала…

Я без акцента читала стихи, Миша?

– Да, ты молодец! Но сама легкомысленной не будь!

– Ты ещё сомневаешься в моей серьёзности? Играю в поддавки. Ещё немного о Марине. Из некоторых источников узнала, Марина Цветаева не убивала себя, её убили те, кто расстрелял её мужа. Когда я прочитала, что она покончила собой, я испугалась держать у себя её стихи, передарила их в другие руки. Но, узнав противоположное, полюбила её беспредельно! Мне кажется, мой мятежный дух сродни её. Когда беру в руки её портрет, чувствую в ней родного человека. Теперь уже очень жалею – лишила себя по глупости её стихов…

– Да, нелёгкая была у нас после революции жизнь. Доносы, расстрелы. Недаром говорят: поэт в России больше чем поэт! Он – трибун! Поэту в России надо иметь мужество, дабы говорить на весь мир, а не испуганно вращать глазами и шептать несуразное, – произнесла с грустью мама Елена.

Стояла чудесная летняя погода. Михаила освободили от колхоза. Он был незанят. Лили тоже решила задержаться. Он надумал показать ей Подмосковье. Съездили в Абрамцево, в музей-усадьбу Кусково, восторгу не было предела. Посещали и Третьяковскую галерею. Он показывал ей картины русских художников и всё объяснял сам. Он поведал ей о несчастливой судьбе Васильева. (Девятнадцатый век). Незаконнорожденный сын дворянина, он стал художником, но очень бедствовал. Порой есть нечего было. Зато всегда выглядел, как денди. В костюме, жёлтых лайковых перчатках, дабы люди не догадывались о его беспросветной нужде и печали. Погиб он из-за своей картины «Оттепель». Решив подсмотреть, как сходит снег, оживает природа, он долгое время проводил на воздухе холодной весной за городом и заболел туберкулёзом…

Михаил рассказал ей о Кипренском. Закончив Академию художеств, он писал легко и смело. Современники говорили о его картинах: «Когда остаёшься наедине с его портретами, слышишь их голоса; его краски сильно действуют на людей, рождая резкие переходы от улыбки к печали…». Он жаждал славы, успеха, забыв, музы не терпят стремления к низкому житейскому успеху. Музы любят, когда творческая личность, забывая обо всём, отрывается от бренной земли с её мелочными заботами, летает в поднебесье, и творит, творит… Вскоре Кипренский покорил Петербург, портреты его кисти были психологичны, краски свежи, мазок смел. Он много работал, стал модным. Для усовершенствования художественного мастерства его премировали поездкой в Италию. Он влюбился в кисть Рафаэля, изучал его картины, но достичь его вершин не смог, стал изменять себе, терять индивидуальность. Мы, русские, не можем жить и творить, вдали от России. Мы, особенные, наше творчество питает только наша русская земля… Он рисовал в Италии, но краски жухли, сюжеты становились неинтересными. Он не понимал Италию она – его. Он пригласил красивую натурщицу для своих этюдов, потом поползли слухи – он её убил. Кипренский отрицал это. Началась травля. Художник уехал в Россию, затем вновь в Италию, женился на дочери погибшей натурщицы. Тосковал, понимал, что он теряет мастерство, стал пить, заболел и умер. И никто на Руси, кроме писателя Нестора Кукольника, не написал о его кончине, не сказал доброго слова о нём!.. Вот и благодарность, и блеск мгновенной славы! А ведь он, в своё время, был бесподобен… Смотри на его ранние полотна!

Лили, слушая Михаила, промолвила:

– Мишутка, как жаль его! Мне всегда хочется встать на колени перед потрясающе гениальными людьми! Я ещё не создала ничего достойного, но чувствую, что уже оторвалась от земли и летаю в просторах вселенной! Где взять мне такие созвучия, чтоб описать, увиденное, дабы это было настоящим?!

– Не переживай. Конечно, прекрасное вдохновляет, и если ты духом уже в поднебесье, то многое создашь!

– Не знаю, создам ли что-то сама, но я поползла бы за талантливым человеком на коленях до самого Северного полюса… сказать ему спасибо за то, что он есть!

– Главное ты поняла – искусство требует большой самоотдачи, не просто вертлявости… И надо быть очень стойким. Ты уже – требовательная к себе личность! Ну, как я могу не любить тебя такую, скажи?!

– Вот и ты у меня гениальный!.. А я ползу за тобой и ползу изо всех сил!.. Очень боюсь отстать!