Канадские истории

Будь. Пока я есть. Дальше – не важно… Ни мне. Ни тебе. Ни нам. Остальное – за чертой. Жизни. Смерти. Снов. Остальное – там. Не тут. Будь…

***

Скамейка

Утренние презентации закончились, когда я прибыла на лингвистическую конференцию в университет Британской Колумбии с докладом по своему исследованию. Возбужденные и утомленные слушатели и докладчики высыпали в коридор, как горох из порванного пакета, и были приглашены на обед перекусить пиццей. Моя презентация по расписанию шла следом.

Я заглянула в конференц-зал и не нашла там ноутбука для докладчиков. Вернувшись к регистрационному столу, спросила, будут ли выступающие обеспечены необходимой техникой для своих презентаций. Молодой регистратор, какой-то весь растрёпанный и рассеянный, вяло заметил, что докладчики должны иметь свои собственные ноутбуки, и указал на лидера конференции, которая в этот момент высматривала для себя кусок пиццы на обеденных столах в комнате, отведенной для ланча. Я подошла к ней и осторожно поинтересовалась, может ли факультет выделить ноутбук для моей презентации, так как я прилетела издалека только с флэшкой. Она бросила на меня недоуменный взгляд и буквально рявкнула: “У меня ОБЕД сейчас!”

Я почувствовала себя неловко и извинилась.

“Дайте мне свою флэшку!” – она нервно швырнула в меня свое недовольство, погружая всю себя в предстоящее удовольствие обеда. – “Как называется файл?”

Я пожала плечами: “Там много папок и файлов…”

“Тина!” – крикнула она своей ассистентке. – “Найди ей компьютер!”

Затем довольно грубо подвела черту: “Тина даст вам свой личный!” – и рухнула на стул с облегчением, чтобы проглотить пиццу.

Я вышла на улицу. Аппетит пропал напрочь. Вошла в университетский сад, чтобы спрятаться в его осенней тишине. Ноги блуждали, шурша разноцветной листвой, пока на моем пути в никуда не появилась скамейка. Я села. Было грустно и пусто внутри от бессмысленной человеческой суеты. Смогла бы я уминать пиццу, будь у моих гостей проблемы?

В кармане я нащупала несколько изюмин и орехов и стала зажевывать ими свое расстройство. Желание покинуть конференцию тут же, без своей презентации, накрыло меня.

Вдруг я увидела табличку на спинке скамейки: имена двух женщин с той же фамилией, их годы жизни с разницей в возрасте в двадцать лет. Мать и дочь, подумала я. Ниже шла фраза: “Есть только одно счастье в жизни: любить и быть любимым”.

Мои глаза стали влажными. Я сфотографировала табличку и по электронной почте отправила дочери. “Правда”, – был ее ответ.

Я вернулась в здание, чтобы сделать отличную презентацию, закончив ее этими простыми словами, выгравированными на табличке скамейки: “Как бы ни были важны наши должности и достижения, какими бы интеллектуальными мы ни казались самим себе и нашим коллегам, в жизни есть только одно счастье – любить и быть любимым”.

Когда я вернулась на свое место в зале, несколько человек поблизости прошептали мне: “Ваша презентация была удивительной! Особенно последние слова …”

***

Кровь

Кто прилепил голубой цвет к крови “избранных”? Они сами.

Кто их избрал? Они сами.

Избранные среди кого именно? Среди миллиардов остальных.

Почему абстрактные выдумки-придумки столь сильны? Потому что голова правит телом.

Кому нужно ранжирование? Тем, кто в ранге. Тем немногим, за существование которых платят потом и кровью миллиарды. Перед этими же единицами миллиарды пресмыкаются, им поклоняются, платят им дань, стоят часами за заборами их резиденций, чтобы похлопать в такт их ленивому помахиванию ладошкой толпе.

Чему нас учили с детства? Кто не работает, тот не ест. Кто учил? Они. Почему они едят, не работая? Потому что работают остальные. Платят ли они налоги? Кому? Себе?

Толпа орет. Толпа в экстазе при виде их. Толпа их обожает. Красавица та. Красавец этот. Бэбички-красавцы. Они – на глазах у мира, который пашет на них и тащится от их “голубой” крови, бегущей под их кожей. Вскройте, взгляните на хирургическом или патанатомическом столе – их кровь того же цвета, как ваша, красного с сотнями оттенков.

Теории, утопии, революции, перевороты, диктатуры, соцсистемы тысячелетиями пытаются доказать, что нет голубой крови и что все едят, переваривают и испражняются одним путём. Но теории устаревают, утопии высмеиваются, революции, перевороты, диктатуры порицаются, системы загнивают, голубокровные послабее исчезают в пыли истории, посильнее – заскакивают на новые троны и машут оттуда холёными ладошками.

Новые волны тех, “кто был никем”, мечтающие о моменте, когда они “станут всем”, бьются о неприступные берега голубокровных, вскрывая чешуйки тайны истории смены цвета крови. Как на земле Адама и Евы появились первые особые? Что сделало их таковыми? Вначале характер и сила, потом власть, потом капитал. Но удержать два последних проще, будучи милым, красивым, гордым и статным. Таких любят массы. Таким несут подаяния беспрекословно, как под магические звуки дудочки. С их улыбающимися лицами на глянцевых обложках покупаются журналы во всех уголках мира. Им платят отовсюду за их красивую голубокровную жизнь, так как своя, питаемая обычной красной кровью, отчего-то не возбуждает. Притягивает та, что там – в золоте, шелках, папарацци и дворцах. Они – особые, потому что их древний предок вылез вперёд своего племени характером или силой, потом впереди города – своей страстью к власти и потом впереди страны и планеты всей – уже своим капиталом.

Цари, короли, принцы, князи, сэры, лорды, государи, господари. Каков их процент от обычных, кормящих, одевающих и обувающих их? Или малая доля процента, столь малая, что осязаема она только на глянце при помощи прислуживающих им журнальных сплетников?

Жизнь, говорят, одна. По крайней мере, та, что осознаваема именно таким тобою. Может, будет или была и другая, но с иным осознанием. Как прожить её без неявного, но присутствующего рабства перед голубокровными? Как сберечь своё “я” от их каблуков? Свои мысли от их мейнстрима? Свои идеи от их формата? Нет рецептов. Есть только твоё сердце, стучащее в твоём теле, качающем твою кровь, означающую твою жизнь, единственную, уникальную, ни на чью не похожую.

Идёт слон по дороге к водопою. Встречается ему лев, звериный “царь”. Требует дани за воду, за воздух, за жизнь. Устал слон. Встал на хвост царя, прилепил его к земле на секунду и пошёл дальше. Своей дорогой. Своей жизнью. Со своей кровью того же цвета, что и льва…

***

“Храбрый”полицейский

Моя ночная смена заканчивается, как обычно, в 9 вечера. Теплый октябрь все еще наполняет удовольствием мою десятиминутную велосипедную поездку домой. Мой город не любит велосипедистов. В центре лишь несколько дорог имеют надлежащие велосипедные дорожки, которые неожиданно заканчиваются, и тогда ваша жизнь подвергается риску, так как вас легко может раздавить любая машина с водителем, который в отличие от вас защищен от вашего мягкого тела пластиком и металлом своего автомобиля.

Мой район обычно насыщен пешеходами, но не в этот вечер, погруженный в моросящий дождик. Осторожно и медленно я перемещаюсь с дороги на тротуар, следя за тем, чтобы на моем пути не было пешеходов. До моего дома – одна минута. В этот момент вижу двух полицейских, идущих в мою сторону. Один из них сворачивает направо, а другой буквально бросается на меня. Он хватается за мой велосипед и рявкает: “СЛЕЗАЙ С БАЙКА! СИЮ МИНУТУ!”

Я останавливаюсь и мягко говорю: “Почему вы кричите на меня?”

“ЧТО?!!!”, еще более рассерженно лает служитель мирных жителей. “ЧТО ТЫ СКАЗАЛА?”

Он передразнивает мой акцент.

“Я сказал: “СЛЕЗАЙ… С БАЙКА… СИЮ МИНУТУ!”

“На этой дороге нет велосипедной дорожки. В моей жизни было три происшествия на дороге. Я не хочу, чтобы меня покалечили снова или убили”.

“ЧТО ТЫ СКАЗАЛА ОПЯТЬ?”

Он краснеет и свирепеет, приближая свое лицо к моему.

Тогда мои глаза превращаются в острые льдинки, и металлическим шепотом, подчеркивая каждое слово, я произношу: “НИ-КОГДА… НЕ ГОВОРИ… ТАК… С ЖЕНЩИНАМИ!”

Внезапно страх вспыхивает в его глазах. Он отступает, разворачивается и уходит к своему напарнику.

Я иду рядом с моим велосипедом, катя его к дому. Мое тело дрожит от обиды. В течение нескольких лет моей жизни в Канаде я видела, как полицейские разговаривали на улицах с бродягами или пьяницами, и не могу вспомнить такого дикого отношения к невинному прохожему, которое я только что испытала.

Дома я описываю все, что случилось со мной в письменном виде, и отправляю жалобу в полицию города. Через два дня поступает ответ с извинениями. Меня вежливо просят описать внешний вид этого “храброго” полицейского и вспомнить номер на его значке. К сожалению, ничего, кроме его злого лица, не всплывает в моей памяти, но в своем ответе я подчеркиваю, что полицейские не имеют права запугивать граждан и обращаться с ними таким образом. Я спрашиваю высокопоставленных стражей порядка, равнозначна ли жизнь еще одного велосипедиста этому идиотскому правилу – не ездить на велосипедах по тротуарам в городе без надлежащих велосипедных дорожек, городе опасных дорог, где велосипедисты абсолютно не защищены? Я спрашиваю их, сколько пешеходов погибло после столкновений с велосипедистами и сколько велосипедистов погибло при столкновении с машинами? Должны ли идиотские правила продолжать править при растущем числе смертей велосипедистов в городе, или пешеходы и велосипедисты могут начать разумно пользоваться тротуарами, до того как власти создадут велосипедные дорожки по всему городу, где машинам не разрешено будет ездить и парковаться? Если велосипедистам не разрешается ездить по тротуарам, почему автомобилям разрешается ездить по велосипедным дорожкам?

Я столкнулась с этим “храбрым” полицейским еще раз. В другой истории. Признал ли он меня? Думаю, что да. Осознал ли он трусость своей полицейской “храбрости”? Сомневаюсь. Слишком много злости было в его молодых глазах; слишком много власти, данной ему его должностью, звучало в его молодом голосе; слишком много неконтролируемого мужланства излучало его молодое тело передо мной, человеком субтильного телосложения, женского пола, велосипедиста (не водителя) и говорящего по-английски с акцентом, то есть иначе, чем он. Он выбрал физически слабую мишень для демонстрации своей “храбрости”, но ошибся в отношении моего сильного духа…

Легко кричать.

Трудно услышать другого и понять.

***

Дети