Четыре угла коварства

– Давай отвезем Огневу? – предложил он.

– Отвезем, – безнадежно вздохнул Феликс.

– Теперь стакан, – напомнил Павел. – Думай.

– Да где угодно я мог пить из бумажного стакана, – промямлил Феликс. – Хотя бы в кафетерии за углом! Кофе, чай, сок… или в кафе обедал и… Естественно, стакан оставлял на столе. Не знал, что надо забирать вилки, ложки, тарелки, впрочем, меня привлекли бы за воровство.

Павел сидел напротив, опустив голову и будто бы уткнувшись в протокол с места преступления, на самом деле он слушал Феликса, они же друзья, это ко многому обязывает. Не поднимая головы, он посмотрел на Феликса, на слух тот говорил тягуче, можно решить, что не придает значения уликам, однако это не так. Опыт всегда заставит крутиться мозги в одном направлении, что и подтвердил Феликс:

– Ты меня подозреваешь?

– Что за чушь! – ответил Павел в его же тягучей тональности. – Я думаю, случайно эти улики в доме или…

– Случайно брелок и стакан с моими отпечатками? На стакане свежие, на брелоке… Да, это было неделю назад, я имею в виду, когда обнаружил, что его нет. Уверен, что все это не случайно.

– Вот я и хочу понять, где нам соломку подстелить, – уныло произнес Павел. – Допустим, брелок ты потерял у Руслана, но стакан… Его нашли на видном месте.

– Ага, я такой дурак, оставил бы улику на виду? Две!

– Ты нет, а убийца оставил стакан с твоими отпечатками. Интересно, где он взял этот чертов стакан? Если еще и волосы окажутся твоими, то…

– Какие волосы? – встрепенулся Феликс.

– Огнев нашел небольшой клочок волос на груди Веры, ты просто не обратил внимания, а мы оформляли их при тебе.

– Не помню. И что?

– Нужно провести экспертизу как можно раньше. Результат экспертизы должны предоставить в течение тридцати дней, это уже время. Помнишь, раскрытие дела сладкой парочки, у нас на него ушло чуть больше половины месяца, а всем казалось оно безнадежным. Сейчас у нас тридцать дней, надо будет – затянем. Вспоминай, где пил воду и оставлял стакан за день-два до убийства.

– Нет-нет-нет! Это невозможно!

Феликс подскочил и заходил по кабинету, как раненый тигр. Ноги у него длинные, а кабинет небольшой, замелькал он перед носом Павла, как маятник в ускоренном режиме, и рычал по-тигриному:

– Я водохлеб. Пью воды много, делаю это машинально. А ты что, запоминаешь, когда и где пьешь воду? Никто не делает акцент на машинальных действиях. Это то, что наш мозг пропускает, говорю тебе как опер со стажем, я лучше психологов кое в чем разбираюсь.

– Тогда, психолог, не мелькай. У меня перед глазами рябит от твоего туда-сюда… – сказал Павел мирным тоном и дождался, когда Феликс буквально рухнет на свое место. – Вспоминай с точностью до минут, где был двадцать четвертого октября в ночь убийства.

– Тут и вспоминать нечего, дома был! – разорялся тот. – Я теперь все время дома. Мне нравится быть дома с женой и сыном. Как только освобождаюсь, бегу туда. У Вовки режутся зубки, Настя замучилась, я сменяю ее – хожу с ним на руках по квартире, а она управляется по дому или просто отдыхает. Кстати, зуб прорезался. Один.

– Это хорошо, что прорезался, – задумчиво и уныло произнес Павел. – Но ты же знаешь, Настя не может быть свидетелем, она заинтересованное лицо.

– Извини, других нет, только сын и жена.

– И никуда не выходил?

Тот лишь отрицательно покачал головой, это означало, что ни в многоквартирном доме, ни рядом с домом его никто не видел, пресловутого алиби у Феликса нет, а оно может понадобиться. Павел с минуту думал, потирая подбородок, кстати, небритый почему-то, что удивило Феликса. Терехов педант, он всегда в костюме и при галстуке, выбрит и пострижен, туфли как из магазина – начищены до блеска. От него за десять шагов несет положительностью, именно так воспринимают Павла окружающие, а Терехов, между прочим, бывает всяким, нетерпимым тоже, правда, грань никогда не переступает.

– Свежие отпечатки… не свежие… – заворчал Феликс. – Идиотизм. Паша, а не слишком ли много ты придаешь значения дурацкому, я повторю – дурацкому! – совпадению? Я бывал у Елагиных, иногда часто, иногда редко.

– Согласен, ситуация дурацкая, – проговорил Терехов, однако следом предоставил контраргумент: – Но все улики мы оформили, черт, как назло! А бывает с нарушениями… но не в этот раз.

– Ай, – отмахнулся Феликс, – не хуже тебя знаю, что теперь ничего не скрыть. Но я без понятия, как попал стакан туда! Никогда не видел у Веры бумажной посуды, стеклянные есть, фарфоровые чашки есть, кружки… фаянсовые. Глупо все выглядит.

– Не-ет, друг мой, нет, – протянул Павел, качая головой. – Твоих друзей, между прочим, одноклассников, находят мертвыми. Руслан застрелен, Вера с пистолетом без видимых признаков насилия на полу. Но не она стреляла. Раз стреляла не Вера, то по логике и она убита, Антоша Кориков скоро нам расскажет точно. Мы на самых видных местах находим улики, две уже указывают на тебя… Считаешь это глупой случайностью, совпадением? Я в совпадения не верю даже в единичном случае. Не хочу делать заранее прогнозов, но… Феликс, нам лучше подстраховаться.

– Не понимаю, ты про что?

– Все ты понимаешь, просто не хочешь верить в этот абсурд, как и я не хочу, но пытаюсь просчитать на несколько шагов вперед на тот случай, если абсурд окажется реальностью. Время есть, мало, но оно есть.

– Пашка, это же сговор, укрывательство, начальство узнает…

– Без лирики, – буркнул Павел. – У нас нехорошее начало, неизвестно, какими делами твои друзья занимались…

– Криминала за ними нет, я бы знал.

– Поживем – увидим. Друзья могли не говорить о своих связях, покопаемся в их жизни, а ты… Короче, а ты, Феликс, копайся в своей памяти, ищи врагов. Настоящих, сильных, жестоких и очень изощренных.

В это время распахнулась дверь, ворвались Вениамин и Женя, оба взмыленные и запыхавшиеся, первый побежал к графину и стал наливать воду, второй плюхнулся на стул и доложил:

– Мы опоздали. Извиняюсь. Каюсь. За нас двоих.

– Опять пробки? – усмехнулся Павел.

– Они, они, – закивал Женя. – Вот скажите, куда люди едут? Мы на работу, а остальные куда?

– Вопрос, конечно, интересный, на досуге и подумай, а сейчас… – поднимаясь с места, проворчал Павел. – Ребята, вы у нас самые молодые, нервы у вас стальные, в вашу задачу входит поговорить с родителями Руслана и Веры. Это срочно. Добыть список друзей, подруг, врагов, коллег.

– Павел Игоревич, а вы, значит, у нас глубокий старик? – спросил Сорин.

Ох этот Женя! Не упустит возможности поддеть непосредственного начальника, но к его фразе не придерешься, она сказана тем самым благодушно-ироничным тоном, который всех забавлял, а не раздражал.

– Довожу до вашего сведения, – повысил голос Павел. – На руках жены убитого нет пороховых частиц, значит… что?

– Не она стреляла, – почти в унисон сказали Сорин и Веня.

– Верно, экзамен сдан на отлично. – И Павел распахнул дверь. – Господа, прошу на выход.

Вениамин парень молчаливый, но…

…наблюдательный, обстоятельный, в противоположность Женьке он весьма серьезный субъект, так ведь в столь юном возрасте участковым работал в деревне, причем единственным. Веня плотный, набитый, как боксерская груша, похожи они круглыми физиономиями с Антоном Кориковым, а вот черты разные – у Антона нежно-подростковые и мужицко-деревенский фейс у Веника. Именно так охарактеризовал его Женя Сорин, однако кличку Веник припаял ему языкатый Феликс, а Жене – Сорняк.

Нелегкое дело склонить к показаниям убитых горем родителей, а сначала ребята приехали к родителям Веры, те не желали ни с кем общаться. Только мысль, что убийца будет найден и понесет наказание, заставила их собраться и поговорить с оперативниками. Поодиночке разговаривать отказались, в данном случае это и неважно, в конце концов, их показания не планировалось сверять, а требовалось всего лишь выудить полезную информацию о дочери и зяте.

Когда ребята работали вдвоем, вопросы задавал Женя, а протокол писал Вениамин, хотя на месте преступления Терехов просит работать писарем Сорина, он без ошибок пишет. Что в Женьке удивляло Вениамина, так это умение перерождаться из интеллектуала-сноба в симпатичного парня, способного слушать, сочувствовать, вызывать доверие. Откуда что берется! Главный вопрос к родителям Веры, точнее, необходимый:

– Скажите, у Руслана или у вашей дочери были враги? Кстати, враги могли быть у обоих одни и те же.

Родители еще не старые люди, им пятьдесят пять и пятьдесят семь, они в хорошей форме, мать Веры беззвучно плакала, вытирая слезы, отец отрицательно покачал головой.