Любовь к таинственности, или Плохая память

– И между прочим, Ирина, – спокойно заговорил Федор Михайлович, хотя желваки на его скулах ходуном ходили, – причину мы нашли. Это была недоработка твоего мужа, который стал слишком заносчив и не слушал коллег. Поэтому он так нервничал. Твой поступок явился последней каплей, вот у него и сдали нервы.

– Ну и что? – вспыхнула Ирина. – Нервы у него сдали, а не у меня. Да он постоянно в тот вечер повторял, что уничтожит вас обоих!

– А ведь у вас, Федор Михайлович, мотив действительно более существенный, чем у вдовы, – сказал молодой милиционер. – Как я понял, на работе у Бориса Михайловича не ладилось, причина была в нем. Чтобы обезопасить себя, он мог вину свалить на вас и на вас, Александр. Кстати, вы ведь воевали, с оружием умеете обращаться.

– Разумеется, умею, – нахмурился Саша.

– Бросьте эти ваши намеки! – взвился Федор Михайлович. – Саша не знал, где лежит револьвер.

– Но вы знали, – парировал молодой милициор. – Взяли оружие и дали ему. Его и ваше положение стало весьма опасным. А еще вашему другу грозило дополнительное наказание за совращение несовершеннолетней.

– Нет! – вскочила с места Лидочка. – Саша не убивал папу! И не совращал меня! Я сама с ним… сама…

– Ай, стыд-то какой, – запричитала нянька. – Ай, срамница…

– Девушка, остыньте! – прикрикнул на Лидочку молодой следователь. – Мотив – вещь упрямая. А алиби у мужчин нет.

– Ну и что? Ведь с таким же успехом можно и меня обвинить в убийстве папы, и Ваньку, и даже няньку…

– Свят, свят, свят, – закрестилась та.

– В ту ночь я была у Саши, мы спали с ним вместе! – выпалила раскрасневшаяся Лидочка. – И дядя не убивал. Не убивал, слышите? А она… – Лидочка повернула свирепое лицо к мачехе, – она могла убить. Я видела, как она выходила из комнаты.

– Что ты мелешь! – закричала Ирина. – Она лжет!

– Конечно, лгу так же, как и про то, что видела тебя с мужчиной в лесу, – парировала Лидочка. – Она изменяла папе, слышите? Он не мог этого стерпеть, потому что слишком много для нее сделал. Когда родителей Ирины арестовали, папа принял ее в свой дом, а она…

– Стоп, – поднял руку Давид Панкратович, затем обратился к Ирине. – Вы из комнаты выходили ночью?

– Ну, выходила, – призналась та, опасаясь, что ее еще кто-нибудь видел. – В туалет. Нельзя, что ли? Но выходила в два часа ночи. В два, а не в три!

– Заврались вы, гражданка, – покачал головой Давид Панкратович. – Приступим к обыску, авось найдем что-либо, какие-нибудь улики.

Пригласили из машины еще двоих милиционеров. Обыскивали весь дом – комнаты Саши, Федора Михайловича, Лидочки, Вани. Обыск длился так долго, что у всех наступило оцепенение, к тому же процесс был унизительным. Лидочка жалась к Ване, а тот почему-то дрожал. В комнате Ирины и Бориса Михайловича в чехле матраца обнаружили револьвер. Его аккуратно взял молодой милиционер, показал всем, спросил:

– Этот револьвер лежал в кабинете Бориса Михайловича?

Федор Михайлович подошел ближе, рассмотрел оружие, закивал:

– Да, этот. На нем гравировка на рукоятке.

– Как к вам попал револьвер, гражданка? – спросил он у Ирины.

Та вытаращила глаза, едва вымолвила:

– Я… я… не… знаю… Я его не брала! Клянусь, не брала!

– Гражданка, вы арестованы, – сурово произнес молодой милиционер.

Ирина поднялась со стула, пошатнулась, но ее предупредил Давид Панкратович:

– Только без фокусов, гражданка, не поможет. Пройдемте с нами.

Ирину увезли. Нянька все никак не могла успокоиться, да и кухарка время от времени повторяла:

– Вот тебе и образованные. Ай-яй-яй…

Лидочка прибежала к Саше, улеглась рядом, прижалась, как котенок.

– Зачем ты солгала, что была у меня в ту ночь?

– Как зачем? – приподнялась она на локте. – Тебя могли забрать вместе с дядей.

– А вдруг это я сделал? Не боишься?

– Застрелил отца? – насторожилась она, но тут же улыбнулась и вновь прильнула к нему. – Ой, перестань. Револьвер нашли у Ирины.

– М-да, правда, – вздохнул он. Потом обнял Лидочку…

3

Алексис Крамсу замолчал, погрузился в себя. Очевидно, его не отпускали события прошлого, по непонятным причинам волновавшие этого старого человека до сих пор. Зоя долго не решалась вернуть его в настоящее. Но сколько же можно… Эльзаман жестами спросил ее, заканчивать ли съемку. Она отрицательно мотнула головой, обвела глазами комнату, мол, снимай интерьер, затем мягко обратилась к Крамсу:

– А что было дальше?

– Дальше? – очнулся наконец тот. – На следующий день мы узнали, что началась война.

– Вы так хорошо рассказывали… будто были свидетелем событий.

– Так и есть. Тот летчик Саша… Им был я.

– О! – округлила глаза Зоя, слегка откинувшись назад. Теперь она по-другому смотрела на Крамсу – немного изумленно, немного с жалостью.

– Нелестное вы обо мне составили мнение, – усмехнулся он.

– Почему же… – стушевалась Зоя.

– Не смущайтесь, для журналиста это недостаток. Честно признаюсь, я сам о себе нелестного мнения. Но… Видите ли, Зоя, я был молодым мужчиной, жизнь тогда, мне казалось, закончилась, вот и отрывался напоследок, тем более что Ирина сама вешалась на меня. А Лидочка… Она была необыкновенная, взрослая не по годам и весьма горячая, мне с ней было хорошо, я немного влюбился… Разумеется, мы все вернулись по домам. Федор готовился спасать меня, но этого не понадобилось. Нужны были солдаты, и я в первых рядах ушел на фронт. Был два раза сбит, но, как видите, жив до сих пор, мне повезло. Лидочке я какое-то время писал, потом связь оборвалась. После войны я не вернулся в Советский Союз. Жить под вечным страхом, что тебе припомнят какую-нибудь шалость и посадят, а то и расстреляют… Ну уж нет! Уехал в Америку, там познакомился со своей женой-финкой. Взял ее фамилию, но частично оставил имя – Алексис. Так многие поступали.

– Ваш рассказ был больше о Лидочке, а не о мачехе, – заметила Зоя.

Крамсу потянулся за чашкой, но чай давно остыл, он поставил ее на место и возразил:

– Вы не правы. Ваш заказчик неплохо осведомлен, он точно определил тему: мачеха. Если бы вы попросили меня рассказать об этой семье, я ограничился бы скупым рассказом. Но мачеха… В этом слове изначально заложен конфликт, хотя далеко не все мачехи классические злодейки. Ирина злодейкой в общепринятом смысле тоже не была, просто она жила для себя, но конфликт возник из-за нее. А раскрыл я его вам через Лидочку, ее драму, если хотите – трагедию. Ирина и отец Лидочки были люди по сути своей одинаковые – каждый из них урывал от жизни потихоньку, а в результате они всех сделали несчастными. И себя в том числе, ведь ничто не проходит бесследно.

Крамсу вновь глубоко задумался, опечалившись.

– Скажите, вас что-то тяготит в связи с теми событиями? – спросила Зоя.