Петля Афродиты

– Что ты все ходишь, ходишь? – отложив газету, спросил друг семьи Богдан Петрович. – Ищешь что или так?..

Он солидный дядя, юным друг ее семьи быть не может, разменял Богдаша пятый десяток, как и муж. Невольно Надежду Алексеевну уколола мерзкая мысль: какие же они все безнадежно старые.

– Да, ищу, – рассеянно вымолвила она. – Вчерашний день.

– Вчерашний искать бесполезно. Лучше, Нюша, завари чайку, а? Я, честно сказать, в сонливом состоянии – не погода, а снотворное.

– Может, кофе?

– Не-не-не, – отказался Богдаша. – Чай дает более длительный эффект бодрости. Хороший чай, разумеется.

Надежда Алексеевна вспомнила, что ее проблемы не должны портить жизнь людям, тем более Богдану. Он всегда относился к ней с предельным вниманием и пониманием, всегда принимал ее сторону во время ссор с мужем, давал дельные советы, лечил все их семейство. Очень хороший человек Богдаша. И смешной. Торчащие во все стороны волосы, торчащие усы, круглые голубоватые глаза, обиженно оттопыренные губы (на самом деле Богдан обижался крайне редко) и большие уши – разве не смешно? Если б не крупная фактура, он был бы похож на добряка-гнома из диснеевской сказки, способного превратить жизнь в праздничный фейерверк. Когда Надежда Алексеевна смотрела на него, ее губы сами собой растягивались в улыбке, но не сегодня, не сейчас.

– Божественно, – вскоре причмокивал он, пережевывая шедевр из слоеного теста с дивным кремом. – Ты лучшая в мире хозяйка.

– Думаешь, комплимент кинул? – надулась она. – Хозяйка! Хм! Современную женщину устроит сравнение только с королевой.

– Амбиции, Нюша, яд. Они сводят в могилу всех без разбору: слабых и сильных, бедных и богатых, молодых и старых, сводят раньше срока. А жизнь так прекрасна… и быстро проходит. Так на фиг ее сокращать? Ну-ка давай по чесноку: чего тебя плющит?

– Фу, Богдан! – сморщила она нос. – Выражаешься, как молодняк на пятаке… как наш Артемка! Толковый словарь нужен, когда его слушаешь.

– Стараюсь не отстать от жизни. Так что там у тебя? Колись.

– Ты серьезно… считаешь, со мной что-то не так?

Если честно, не хотелось бы Надюше услышать, что именно с ней не так, а Богдан, казалось, легко считывает ее тревоги вместе с мыслями. Это, извините, никому не нравится. К счастью, щелкнул замок в прихожей. Надежда Алексеевна подхватилась, обрадовавшись, что диалог с Богдашей прерван. Иначе она не удержалась бы и вывалила на него свои подозрения, досаду, негодование, упреки и… в запале можно такого наговорить, что потом стыдно будет даже в зеркало смотреть, не то что в глаза Богдану.

– Это Валера, – бросила она ему, идя к выходу, но телефонный звонок заставил ее вернуться к столику у дивана и взять трубку, данная мелодия стояла на номере матери. – Наконец-то! Мама, куда ты пропала?..

– Извините, – послышался в трубке незнакомый мужской голос, – я врач «Скорой помощи». Мы нашли вашу мать в парке. Она лежала на дне оврага, который находится за деревянной беседкой…

– Что-что? Лежала? – не могла с ходу включиться Надежда Алексеевна, встревожившись. – Почему лежала? Как это?..

– Видимо, упала…

– У деревянной беседки? А что она делала в парке в такую погоду?

– Наверное, гуляла. Нам позвонили, мы приехали и…

– Она жива?!

– Жива, жива, но… в стабильно тяжелом состоянии. В сумочке мы обнаружили телефон и позвонили вам, чтобы сообщить, где искать ее.

– Я сейчас приеду…

Вошел муж. В кои-то веки Надя не обратила на него внимания, не кинулась встречать – нет, она вообще отвернулась, будто один его вид мешал вести диалог по телефону. А Болотов сразу же надул губы, потому что… искал повод! Хотя бы косвенный. Надо же как-то начать, за что-то зацепиться?

– Обязательно приезжайте, но не в парк, – говорил тем временем доктор в трубке. – Мы отвезли ее в четвертую больницу, там вы сможете навестить свою мать и поговорить с врачом.

– Я… да… я приеду… конечно. Спасибо.

Когда она убежала, ничего не объяснив мужу, Болотов повернулся к жующему другу, представляя собой один большущий вопрос. Богдаша, научившийся без слов понимать его, пожал плечами:

– Не знаю. Ей позвонили только что, о чем шла речь, я не вслушивался.

– Странно… – разгуливая по гостиной, словно это чужой дом, произнес Болотов. К чему он бросил это слово «странно»? Что странного в том, если жена получила плохие новости? Плохие? Валерий Витальевич насторожился: – Боня, речь обо мне шла?

– Нет, – беспечно ответил тот, беря очередной кусок торта. Во всяком случае, половину кто-то съел, а утром торта на столе Болотов не видел, значит, Надя приготовила его днем. – Точно нет. А чего это ты так всполошился, м? Боишься стукачей, да?

Разумеется, он знал о подпольной жизни друга, не одобрял, но и не считал своей обязанностью доносить Надюше. Фактически Богдаша являлся тормозом, мешавшим осуществить перемены, он отговаривал Валерия Витальевича от неосмотрительного поступка, но кто же слушает голос разума?

– Перестань жрать сладости килограммами, ты безобразно толст, – не нашел ничего лучшего Болотов, кроме как наехать на обжору.

– Мы не в духе? – хохотнул Богдан. – Что, опять? Опять тебя крутит?

– На что ты намекаешь?

– Я разве намекаю? Хм! Я всегда говорю в лоб.

Стремительно вошла Надюша при полном параде, на ходу застегивая сумочку, и невольно Валерий Витальевич посмотрел на жену взглядом постороннего. Ей пятьдесят один, но слова «состарилась, старая» Нюше не подходят. Она до сих пор фигуристая, яркая, эффектная, до сих пор у нее аквамариновые глаза, а губы не потеряли естественного цвета. Но Надя… Надя уже не та, она другая.

– Богдан, не отвезешь меня в четвертую больницу? – спросила Надежда Алексеевна. – Я не смогу вести машину.

Она обожает одеваться в один цвет, по ее мнению, это изысканный стиль, Болотову пристрастие к однотонности не нравилось. Сейчас на ней темно-бордовый костюм, такая же по цвету водолазка – скучновато. Только одна-две мелких детали могли быть другого цвета – маленький шарфик, брошь, платок. Про детали Нюша забыла, к тому же и сумку схватила из другой оперы – коричневую, а это нонсенс. Значит, дело серьезное. И она действительно была перевозбуждена. Однако Болотова задело, что жена игнорирует его. А вдруг узнала об Инночке и приняла оборонительную стойку, для начала исключая мужа из поля зрения?

– Тебе не кажется, что с подобными просьбами обращаются к мужу? – заметил он слегка раздраженно. – То есть ко мне?

– Ты устал, а мы с Богдашей бездельничали…

– Ничего, я справлюсь, – перебил он. – А что, собственно, случилось?

– Мама… она… – У Надюши дрогнул голос. – Ее нашли без сознания в парке и повезли в четвертую больницу. Меня просили приехать.

У Болотова появился мощный повод… отложить перемены! Да, да, да! Отложить на неопределенный срок! Это его безумно обрадовало. Как гора с плеч!

* * *

Дождь лил полдня, к вечеру поутих. Инна вышла на балкон, выставила руку – капли все же срывались, но были редкими и теплыми. Она решила пройтись. Ну хотя бы в магазин сходить, что ли, а то сама по себе прогулка не вдохновляла, как-то не до того. Поставленная цель сокращает время ожидания, пока туда-сюда сходишь, глядишь – час пролетел. А если сходить подальше, то и два часа пролетят.

Инна переоделась, не забыла телефон, посмотрела – хватит ли зарядки… Хватит, хватит. Только он все равно не звонит и вряд ли позвонит, догадывалась девушка и огорчалась с каждым часом все больше и больше. Так не пойдет, нужна какая-то перемена, смена места, развлечение. И вот она вышла из подъезда, накинула на голову капюшон плаща и не торопясь отправилась в дальний супермаркет, обходя лужи, в которых отражались печальные огни фонарей. Переходя по диагонали сквер, заросший густой травой, загадала: если будет нечетное количество шагов, он позвонит в течение пяти минут… Количество оказалось четным, Инна усмехнулась:

– Фу, какая глупость.

В супермаркете она обошла все отделы, изучила, наверное, каждое наименование товаров, накупила всякой ерунды (половина покупок точно не пригодится в ближайшее время) и пустилась в обратный путь. Не торопилась. А куда, собственно, торопиться? На улице хотя бы пространство, воздух, которого не хватает в квартире, и время не ползет с черепашьей скоростью.

Бульвар пустовал, прохожие встречались редко, с неба лениво капало. Небо плакало, и Инне хотелось плакать. О, как хотелось плакать, потому что ужасно жалко себя. Чтобы отвлечься, она вполголоса бубнила в такт шагам:

– Мне… нужно… ра-ботать… Завтра… пойду… искать… А что я умею? Ни-че-го. Я ничего не умею, но хочу ра-бо-тать.