Вкус жизни

– В садике – ребят, дома – твое, – честно ответил Антоша.

Я тогда поразилась его ответу. У мальчиков уже не проходит: «мама сказала», это девочки могут позволить себе так выразиться. Даже «мне папа сказал» в этом возрасте не всегда спасает. Они уже пытаются свое, пусть не всегда правильное (чаще всего навязанное детсадом) мнение высказать, да еще с таким апломбом! Хорошие ребятишки!..

Каждый день что-то открываешь в детях и складываешь в свою родительскую копилку.

…А вот еще малыш, которому никак не удается застегнуть пуговицу на брючках. Он сопит, испуганно поглядывает на сердитого отца – тот торопится на работу – и его пальчики нервно скользят по жесткой ткани в поисках как бы нарочно ускользающей петли.

Рядом с ним садится Алеша – плотный, круглолицый, белобрысый, очень подвижный. Он быстро раздевается и идет в игровую комнату. Алеша ходит напористо, «бычком», голову выставляет чуть вперед, будто бодаться собирается. Слышу визг. Оглядываюсь. Худенький, бледный Петя заливается слезами и рукой указывает на Алешу. Его мама удивленно и испуганно разглядывает четкий кровавый след двух рядов зубов на руке своего сына. Она резко поворачивается к матери Алеши и говорит возмущенно:

– Вы бы объяснили своему сыну, что он человек, а не собака. Я не верила, что он кусается, пока сама не увидела. Воспитывать ребенка надо. До чего он может докатиться, если уже в садике с ним сладу нет.

– Мы живем в зверином обществе. Нечего скулить. Пусть дети уже сейчас начинают учиться защищаться.

– И что же это будет, если все дети станут друг друга бить и кусать? Мы же вырастим жестоких людей! Не знаю, как вас, а меня в детстве учили добру и взаимопомощи. По-вашему, получается, что если мой ребенок слабенький, так пусть над ним издевается более сильный мальчик? – возмущалась мама Пети.

– Вы его тренируйте, закаляйте, – не сдавалась мама Алеши.

– Вам хорошо рассуждать, ваш сын родился крепким, и развитие у него нормальное, а моему при родах вывихнули ножки, так намаялась я с ним, пока лечила, да учила ходить. Мне его теперь лет до 18 по поликлиникам водить.

– Ваши проблемы, вы их и решайте, – резко ответила мама Алеши и, горделиво подняв голову, удалилась.

Знала себе цену жена большого начальника. В комнате воцарилась тишина. Даже детвора притихла, наверное, пыталась что-то понять из разговора двух мам.

Появился Илюша. Поразительно, как маме удается растить сына без обычных для детей болячек! Может, наследственность хорошая? Маленький, худенький (в родителей), серьезный и спокойный, он зимой ходил в ботиночках, в продуваемых ветром полушерстяных штанишках и легком пальто. Никогда я не слышала, чтобы он кашлял, или пользовался носовым платком. Мальчик ни с кем не ссорился, ни к кому не приставал, все делал самостоятельно, неторопливо, четко. Говорил, когда видел в этом необходимость. А мама у него обыкновенная, ничем не выдающаяся, дед заботливый, деньгами помогал молодой семье.

А вот рыженький Витя. Он уже два года ходит в музыкальную школу и при случае не забывает ввернуть в разговор какой-либо музыкальный термин. Видно, что гордится своими успехами. Очевидно, родители хвалят его. Очень деловой, собранный и ответственный мальчик! Весь в папу, даже веснушки на лице у них похожие. Маму один раз только видела. Очень милая. С маленькими дочками-близняшками дома возится. Витя их обожает. Он очень заботится о сестричках и всем с восторгом рассказывает об их проделках.

Вот Шурик – худенький, нервный, вялый, с черной родинкой на впалой бледной щеке. Плечи опущены. Сидит так, будто вот-вот сложится втрое. Когда к нему пристают, сердито отмахивается, уныло вскидывает голову, как двухдневный жеребенок, и опять «опадает» плечами вперед.

«Какие они будут лет через десять-пятнадцать?», – думала я тогда, вглядываясь в их милые личики.

Горький опыт

Инне было что вспомнить и из их взрослого прошлого с Леной: теплые встречи, откровенные и деловые разговоры.

…После университета, имея красный диплом, терпеливо сносила на заводе издевки и постоянное насмешливое презрение мужчин. Ты же помнишь, я была не бойкой провинциальной девчонкой, а цветочной феей из мира сказок. Отчаянно верила в справедливость, поэтому сразу не сумела вписаться в реальную взрослую жизнь.

Первые признаки недовольства коллег обнаружила сразу же, как только переступила порог лаборатории. Мое появление было встречено единодушным, настороженным молчанием. Мужчины не желали видеть в своем коллективе женщину и, наверное, надеялись в скором времени выжить меня. Сначала я в это не верила, пыталась обнаружить хоть что-нибудь, способное опровергнуть мое мнение. Но бесполезно.

Мужчины быстро оценили преимущество большинства и эффективное воздействие на женскую душу грубости и бестактности. Они подмечали мои малейшие промахи, чтобы использовать их для давления на меня. А я, воспитанная на идеалах Николая Островского, на «тонких и высоких материях», до этого понятия не имела о подобных отношениях в коллективе. Душой я жила в тургеневском времени, а грубая современная реальность меня унижала.

В своей студенческой подгруппе я тоже была единственной девушкой, но всегда ощущала уважительное внимание, какое-то легкое, приятное возбуждение и чарующую приподнятость в настроении сокурсников при общении со мной. А эти нет чтобы помочь в чем-то – постоянно топили. И я боялась сделать какую-нибудь оплошность, разоблачающую недостаток моего опыта. А он, естественно, был у молодого специалиста, делающего первые шаги в применении своих, пусть даже прекрасных, теоретических знаний.

Не заботясь о приличиях, с пугающей прямолинейностью коллеги унижали меня за то, что я будущая мать-одиночка, открыто демонстрировали мне гадкое злорадство, с наслаждением изводили пошлостью. Не умом брали, пакостливостью.

Приходилось терпеть: обязана была после учебы отработать два года по месту распределения. Мужчины прекрасно понимали, что происходило в моей душе, но это их только подстегивало. Добрых слов заслуживал лишь молодой инженер Евгений. Он единственный, кто попытался оградить меня от прямых посягательств. Но шквал насмешек не обошел и его. К тому же эта защита вышла ему «боком». Когда стал вопрос о его повышении, начальник выразился достаточно откровенно: «Вы не готовы стать руководителем группы. Мне безразлично, кто прав, а кто виноват. Мне не нужны склоки. Для меня главное, чтобы взаимоотношения в коллективе не влияло на производительность труда, на показатели».

Я вызывала в мужчинах патологически враждебное раздражение. Для них не было большей радости, чем нагло оборвать, не дав мне раскрыть рта, подвергнуть осмеянию, воображая, что ведут себя остроумно. Еще любили с пренебрежительным снисхождением объяснять мне прописные истины, не позволяя им возражать, а потом грубо утверждали, что я отняла у них массу времени. Эффектно, зрелищно обставляли свои нападки и, похоже, гордились своей изощренностью.

Как-то услышала доносившиеся из коридора достаточно громкие откровения одного сотрудника. Он хвалился товарищу из соседней лаборатории: «Ни на какие блага не променяю удовольствие травить новенькую. Это почище оргазма будет!» Не успела я понять, кому принадлежит этот голос, как услышала замечание еще более грубое и жестокое. Чуть не задохнулась от обиды. «Ну почему я служу для них излюбленной мишенью для издевок? Почему этим привожу их в прекрасное расположение духа?» – недоумевала я.

Мое мнение никогда не пользовалось уважением в их среде, даже в мелочах. Как-то придумала простейший способ продевания проводов через узкие трубки – необходимая процедура при ремонте аппаратуры – так они, прекрасно понимая удачность предложенного мною метода, категорично отвергли его, мучились, но продолжали работать по-старому.

Я не знала, как противостоять сплотившимся против меня людям и обстоятельствам. Мама считала, что эти мои пустые детские обиды яйца выеденного не стоят (ей-то повезло с коллективом), а подруга студенческих лет Вера в письмах настойчиво советовала не церемониться и никому не спускать обид. Учила выискивать всевозможные способы отмщения. Приводила в пример свой, поначалу горький опыт. Призывала следовать принципу: «Если столкнешься с неизбежностью, бей первая». Она даже предложила мне использовать убойную, безотказную фразу: «Мол, слышала я тут от одной дамы об одном из вас… Очень старался… только все бесполезно…». Не могла я опуститься до подобной грязи.

Но Вера вселила в меня уверенность, я поддалась на ее уговоры и пошла в «бой» с открытым забралом. «Наступил мой черед говорить», – думала я. И начала свою глупую атаку: «Вы не признаете за женщинами права на уважение и достоинство. Это не делает вам чести, а говорит о примитивном интеллекте. Я вывожу вас из себя тем, что часто попадаю в точку. Именно это вам не хочется признать. Понимаю, в вас говорит вечная борьба мужчин за первенство, за свое превосходство. Вы боитесь женщин, иначе бы не использовали унизительные способы общения с нами. Вы наша сильная, гордая, умная половина? Ха!.. и т.д. и т.п.»

Слова были правильные. Стратегия и тактика подкачали. Этой борьбе не суждено было оказаться такой легкой, как считала моя подруга. События развивались в полном несоответствии с намеченным ею планом. Уже одно то, что я стремилась защитить чувство собственного достоинства, производило на них такое же действие, как красная тряпка на быка – вызывало желание ударить меня еще сильнее. Их было много, и этим они были сильны. То был «террариум единомышленников». Я ненавидела их… Не помогли советы подруги. Видно, ситуация у нее была много проще. А может, «что позволено Юпитеру, то не позволено Быку»?

Потом я выработала иную позицию: стала сама подшучивать, подсмеиваться над своими слабостями и даже иногда весело позволяла издеваться над собой всем, кому сколько было угодно. Пряча за самоиронией смятение, я старалась хотя бы внешне не выказывать своей обиды. За год работы сближения так и не произошло. Постоянные унижения продолжались и после рождения сына, когда через два месяца после родов я вынуждена была выйти на работу. В любых недочетах и неудачах в лаборатории обвиняли – хоть и голословно – всегда только меня.

Моя гордость не могла больше мириться с таким положением вещей, я испытывала потребность вырваться из начинавших уже делаться цепкими объятий заводской рутины. Меня всегда тянуло к новому, неисследованному, я чувствовала, что амплуа ученого мне ближе. Дед учил меня стремиться к высокой мечте и выживать в любых условиях. Память о нем поддерживала, давала силы, а его глаза, струящиеся добротой и любовью, всё чаще грезились мне и во сне, и наяву. Так было всегда, когда мне было трудно. Тогда-то и возникла у меня идея пробиться «в дамки» и защитить себя от мужского превосходства, вернувшись в цех в ином качестве – кандидатом технических наук. И я тайком от всех стала готовиться к экзаменам, и уже через год поступила в аспирантуру. Утерла нос своим мучителям.

Сосед по лаборатории

Галине события 40-летней давности припомнились. Она тогда рассказывала Миле, как они с Леной иногда в обеденный перерыв ходили в «курилку», что в конце коридора под лестницей обсуждать общие текущие проблемы.

…В ведении Николая Ивановича, инженера из соседней лаборатории, был компьютер, и в тот день Лене необходимо было договориться с ним о получении дополнительного машинного времени. Помнит ли Лена эту неприятную беседу или вычеркнула из памяти?

Я остановилась неподалеку, среди инженеров своей лаборатории, но не очень вникала в суть их беседы, а старалась быть в курсе разговора Лены, чтобы вовремя прийти ей на помощь, если «главный по компьютеру» вдруг заартачится. Человек он пожилой, всесторонне положительный, но и от него можно было ожидать всякого. Вдруг проявит излишнюю принципиальность и откажет под предлогом необходимости строгого соблюдения намеченной очередности. Да и Лена может погорячиться и выдать неожиданный фортель. С нее станется. Работа, больной ребенок. Помощи ждать не откуда. Измотана до предела. Не позавидуешь.

Замечаю, что их разговор пошел не в то русло. Решила пока не вмешиваться. Ясное дело, неприлично сразу подступать с просьбами, не поговорив о том о сем. «Надо дать начальничку поупрашивать себя, выслушать его проблемы, может быть, даже где-то поддакнуть», – практично рассуждала я, как многоопытный человек. Сфокусировала я свое ухо на окно, у которого расположилась Лена, прислушиваюсь.

– … Давно я вас, Леночка, заприметил, – мягко сказал Николай Иванович.

– Жить, не привлекая ничьего внимания, невозможно, – в ответ недовольно пробурчала Лена.

К ним подскочил Иван. Он работал на втором этаже, в лаборатории спектроскопии. Заносчивый нервный тип. Не любила я его.

Иван с нескрываемым восхищением оглядел Лену с ног до головы и выразительно сказал:

– Знаешь о себе – хороша!

И громко добавил после длительной паузы:

– Вот и цену себе набиваешь.

Тонкие губы его расплылись в блаженной ехидной улыбке. На худом лице зашевелились ранние глубокие морщины, подчеркнув тем и без того его далеко не гладкую кожу. Зло, с удовольствием высказался, с явным ликованием. Он самодовольно обвел глазами присутствующих в «аппендиксе» коридора, надеясь, что его услышали многие. Но все были заняты своими разговорами, и ожидаемого эффекта не получилось. Только Николай Иванович покачал головой, выражая свое неодобрение его поведением.

Лену передернуло от возмущения. Ей сразу не понравилось присутствие этого неприятного молодого человека при ее разговоре с Николаем Ивановичем, да и наглое вступление в их беседу не предвещало ничего хорошего. Услышав презрительно-высокомерное восклицание «хороша», она подозрительно покосилась на Ивана. Болезненное раздражение отразилось на ее лице, но она не удостоила обидчика своим вниманием. И, уже будучи заведенной, повернулась к Николаю Ивановичу и заметила:

– Сейчас вы делаете мне осторожные комплименты, а потом этот разговор послужит для вас оружием против меня. Тоже, наверное, не упустите случая в самый неподходящий момент обронить несколько слов в мой адрес, чтобы уколоть, унизить? Такова психология большинства мужчин. Говорят, мужчины и женщины грешат этим в равной степени, только мы, женщины, более беззащитны перед клеветой и грубостью. И вы, при всей вашей добропорядочности, можете ненароком обмолвиться грязной шуткой в узком мужском кругу. В присутствии женщин не позволите. Я ошибаюсь?

«Боже, куда Ленку понесло, – испугалась я, ища ее взгляд, чтобы глазами обругать за неправильное ведение предварительной беседы, так сказать, прелюдии. – Достали ее мужчины своими издевками. Уже на невиновных бросается. Совсем контроль над словами потеряла».

– Обижаете. Глаз у вас ненаметанный. Не набрасывайтесь на меня как коршун. Вы слишком скептически относитесь к мужчинам. С чем это связано? Они вас часто обижали? Я никогда не позволяю себе таких вольностей. В хорошей компании это производит невыгодное впечатление. Я не поддаюсь соблазну грубо поострить. Предпочитаю другое – похвалы. Стараюсь о людях говорить только хорошее, чтобы не наживать врагов, или помалкиваю.

Не стоит упускать из виду следующее немаловажное обстоятельство: даже в не очень достойной компании иногда полезно своевременно и тактично вмешаться, увести разговор в положительное русло, чтобы предотвратить назревающий неприличный скандал и тем самым положить конец не начавшейся еще «войне», – строго, как учитель, но с обидой в голосе, отчеканил Николай Иванович.