Надежда

Какие мы все разные! Кто толстый, а кто тощий. Ваня черный, как уголь, я беловолосая, будто сметаной облита. А Витька рыжий. И почему его дразнят? Ведь чубчик у него красивый, как костер, который мы тайно жжем в лесу. Огонь такой таинственный, волшебный! Разве можно дразнить за красоту? Золотой цвет самый привлекательный. Может, они завидуют Вите? А узкие черные глазки якута Вани такие веселые, хитренькие и добрые! Какой же он косой? Дураки. Если бы все люди вдруг сделались одинаковыми, вот скукотища была бы! Почему черных и белых не дразнят? Меня называют губатой. Зато у меня самые длинные ресницы. Девчонки укладывали всем на ресницы спички. И только у меня удержалось четыре. Вот! Даже у Витька меньше. Правда, у меня уши торчат. Зато я уже не реву по пустякам. Но сегодня впервые услышала обидную кличку – «обезьянка», волосатая обезьянка.

Руки и ноги мои покрыты мягкими, пушистыми, светлыми волосами. Летом они выгорают и становятся совсем белыми. Я взяла линейку, измерила длину волос. Побежала к Вите. Волосы на руках у него короткие и редкие. Плохо. Надо что-то делать. С трудом дождалась няню. Попросила ножницы, чтобы подрезать ногти. Няня удивилась, что я хочу заняться этим добровольно, но ножницы дала. Я села в коридоре на стул и принялась старательно срезать волосы на левой руке. Тут мимо пробежала девчонка, которая дала кличку, захохотала мне в лицо и прокричала с издевкой:

– Нельзя стричь! Теперь у тебя на руках вырастут такие волосы, что ты будешь их в косы заплетать.

От испуга я выронила ножницы. «Вот дуреха, сама себя сгубила», – разозлилась я на себя и горько заплакала. Подружки успокаивали меня:

– Не верь, она злюка.

Но сомнение уже закралось в душу. Еще много дней я бегала с линейкой, пока не успокоилась окончательно.

Может, клички дают злые люди? Но ведь я же сама зову Витька «Светильник-Кипятильник», потому что кличка очень подходит ему. Да и Витьку она нравится. А обезьянкой не хочу быть! Пусть называют «губатая», «скелет», только не «обезьяна»! Мне повезло, как ни старалась злюка, эта кличка ко мне не пристала. Чтобы меня не дразнили «скелет», я придумала называть себя «тощик». Витек заметил, что если не злиться на кличку, то часто у самих ребят пропадает желание дразниться. А есть приятные клички: «Атаман», «Профессор». Здорово! Получить бы такую.

ПЕРВЫЙ РАЗ НА РЕКЕ

К реке ведет крутой спуск. Как ни стараюсь идти аккуратно, все равно из-под ног выскакивают белые, желтые, серые камешки и, шурша, бегут впереди меня. Шуршание нравится моим друзьям, и они нарочно футболят гальку.

Тропинка привела к зеленой лужайке. Трава здесь низкая, плотная, как воротник на кожухе деда Панько. Только он рыжий и теплый, а трава прохладная, пахучая, изумрудная. Никогда такой красивой не видела! Она быстро остудила разгоряченные ступни моих босых ног. Валяюсь на бархатном ковре, ожидая отставших ребят. Небо голубое, бездонное. Облака – перья сказочной снежной птицы – полупрозрачные, легкие, матовые. Уткнулась носом в траву. Легко в ней дышится! Лежать бы здесь вечность! Благодать!

Наконец пришлепала Валентина Серафимовна. Теперь можно идти на песчаную полосу берега реки. Песок чистый, светло-желтый. Иногда под ногами потрескивают ракушки. Справа от пляжа гряда разноцветной гальки. Она обсыпана малышами. Тощая рыжая воспитательница первая разделась, удивив нас конопатой кожей и рыжими волосами на различных частях тела. Но долго разглядывать ее неинтересно, и мы шумной гурьбой ворвались в воду, обрызгав себя и всех вокруг. У берега мелко. Дно песчаное. После ребячьего вихря, буквально нескольких минут затишья, и у берега опять чистейшая вода. Видна каждая соринка на дне. Лучи солнца поблескивают в набегающей легкой волне. Волны не от ветра. (Стоит тишь.) Их «нагоняют» сумасбродно-восторженные дети. Немного остудив свой пыл, многие ребята пытаются учиться плавать, зайдя в воду до подбородка. Для малышей уметь плавать – гордость.

Потом мы трусами ловим рыбу. Серебристые спинки мелькают всюду, но удержать их в руках мне не удается. Выскальзывают. Я уже хотела бросить неудачную рыбалку, но тут Витек позвал меня. Оказывается, в реку втекает маленький ручей, который легко перегородить трусами. Рыбы в ручье хватает всем. Посолили ее и спрятали в кустах. (Соль взяли у кухарки заранее.) Затем возобновили купание.

Меня все время притягивает противоположный крутой берег. Большие мальчики по очереди прыгают с него вниз головой или ногами. Это чужие ребята. Они очень отличаются от нас своей уверенностью, самостоятельностью. А мы представляем стадо баранов или желторотых цыплят с наседкой. Хотя за все время купания Валентина Серафимовна не глянула ни на кого из нас. Как мы ей, наверно, надоели! Да и мы ее не трогаем. Нас это устраивает.

Неотступное желание побыть на противоположном берегу повело меня в глубь реки: до пояса, до подбородка, до макушки. Вода сомкнулась над головой, уже «с ручками». Медленно двигаюсь дальше. Начало давить в ушах. Воздуха не хватает. Вдруг мелькнула мысль:

– Берег крутой? Смогу ли выбраться без помощи? Если ребята ныряют с него вниз головой, значит там глубоко?

– Срочно возвращаться, – назойливо застучало в мозгу.

Я понимала, что надо так повернуться, чтобы назад пойти по той же дороге, иначе можно отклониться в сторону и попасть в какую-либо яму. Очень осторожно сделала поворот и двинулась к пологому берегу. Открыла глаза – ничего не видно. Дети взмутили воду. Закрыла их. То ли от страха, то ли от нехватки воздуха заболели уши, голова. Сжало виски. Думала только об одном: «Я не утону».

Подпрыгнула. Меня занесло вправо и перекувыркнуло. Нащупала дно. Попыталась вдохнуть. Хлебнула воды. Испугалась. Вокруг только плотная серо-голубая колеблющаяся стена. Стало жутко. Закружилась голова. Еще пара шагов. Подводная мгла исчезла. Рот и нос уже над водой. Идти больше не могу. Перед глазами дрожащие красно-оранжевые круги. Стою, кашляю, дышу и дрожу. Немного полегчало. Выбралась на берег, на солнышко. Никто ничего не заметил. Это уже хорошо. Почему-то вспомнилось услышанное где-то: «От пули не умрешь, судьба такая». Улыбнулась сама себе: «Не утону, судьба моя такая».

ГОСТИ

В детдоме оживление. Чистые все – от нянечек до малышей. Старшие дети намазали ботинки кусочками сала из вчерашнего борща. Оказывается, приедут бездетные тети и дяди выбирать себе сыновей и дочек. Я услышала об этом впервые, и общее волнение захватило меня. После завтрака всех собрали во дворе. Одна девочка от волнения, медленно, как тень, ходила кругами, боясь испачкать одежду и растрепать белые кудряшки на затылке. Младшие дети, сбившись в кучку, выясняли: хорошо или нет, если возьмут на воспитание? Старшие, кому шесть-семь лет, считали, что это хорошо, особенно, если отец будет военный. Из разговоров поняла, что интересуются только красивыми, любят беленьких кудрявых девочек. Мальчиков меньше берут. А больные или с дефектами – вообще никому не нужны. А я какая? Около кухни стояла полуторка. Залезла на подножку кабины и заглянула в зеркальце на длинной ручке. На меня смотрел белобрысый бесенок с грустными голубыми глазами и толстыми губами. Подвижная круглая мордочка, ямочки на щеках. На стриженой голове большие уши заметнее всего. Их называют варениками и частенько используют не по назначению. А вот кудряшек нет.

– Меня не возьмут, – решила я, уныло вздохнув.

Но от этого волнение не уменьшилось. Я не могла и минуты посидеть спокойно. Лезла на турник, качалась на качелях, громче всех орала: «Врагу не сдается наш гордый “Варяг”».

Незнакомые люди как-то незаметно влились в общую массу народа, заполнившего двор. Я слышала, как воспитатели говорили, что гости любят детей тихих, воспитанных, ласковых. Но меня как черти разбирали. Я волчком носилась по площадке, сшибая все, что попадалось под ноги, падала, обдирала колени. Мой громкий бас слышался отовсюду. Гости удивлялись: «Откуда в таком тщедушном ребенке столько энергии?!» Несмотря на сумасбродное поведение, я успевала замечать все, что происходило вокруг. Видела, как директриса лебезила перед чужими людьми, как с любопытством гости рассматривали детей. Мне очень понравилась одна пара, вернее – дядя-военный. Он был высокий, широкоплечий, не худой и, главное, с добрым лицом. И я всю энергию направила на то, чтобы он меня заметил. Но, увы! Его высокая худенькая жена подошла к девочке-кудряшке и повела с нею разговор.

Нет, я не заплакала. Мне только жаль было, что не попала к военному. Если бы он выбирал, то обязательно взял бы меня. Другой отец мне не нужен. Я медленно побрела с площадки.

На следующий день узнала, что еще выбрали Ваню-якута и что новые родители увезут его на Север, где нет яблок и груш. С Ваней отчего-то случилась истерика. Долго еще слышалось его надрывное:

– Не поеду, боюсь, оставьте меня здесь.

Может, на самом деле где-то там еще хуже?

ВЗРОСЛЕЮ

Меня всегда тянуло к нашим старшим ребятам. Говорили, что им будто уже по двенадцать – тринадцать лет. Они вели совсем другую, чем у нас, дошколят, жизнь. Как-то, указав мне рукой на сидящих вдалеке на лугу больших девочку и мальчика, Витек с каким-то грустным восхищением произнес шепотом, хотя рядом никого не было:

– У них любовь!

Не понимаю смысла этого слова. Разное оно какое-то. И глядя на парочку, спокойно сидящую на траве, я пыталась почувствовать, догадаться, что оно означает в данном случае. Но в голову ничего определенного не приходило. Витя тоже не сумел объяснить: «Любовь – и все. Не детское слово».

Мне не нравится, когда взрослые говорят на нашем языке. Они дразнят маленьких? Или считают глупыми? Сколько себя помню, всегда понимала разговоры взрослых. Конечно, некоторые слова ставили в тупик. Вот как-то говорит молодая бойкая кастелянша шоферу:

– Ты представляешь, он меня матом накрыл!

Я долго размышляю над непонятной фразой. Маты – это большие, очень большие матрацы. Если дядя рассердился на тетю, то, может быть, в наказание и навалил на нее тяжелый матрац. Но где он его мог взять на улице! Ребенок я приставучий и пока не выясню непонятный вопрос, не могу успокоиться. Такой уж характер! За что и влетает часто. Но что такое «любовь» мне никто как следует так и не смог объяснить. Тогда я решила расспросить старших ребят. Но как к ним подступиться? Помог случай.

Старшие часто не ночевали в спальне или рано утром куда-то пропадали. И тогда их постели оставались неприбранными. В этот день неожиданный обход застал всех врасплох. Я быстро заправила постели старших ребят и помчалась на их поиски, лихорадочно размышляя на бегу, где они могут сегодня находиться. Повезло. Нашла одного. А они друг друга вмиг отыскали. В общем, на линейке все стояли на своих местах. Обошлось. Ребята вели себя вольно, но в пределах нормы, так как директриса пригрозила сдать их в другой детдом, а они почему-то этого очень не хотели. В благодарность за мою помощь ребята обещали взять меня с собой ночью в лес. Заснуть я, конечно, не могла. Скрип коек стал мне сигналом. Осторожно вылезли в окно.

Ночь была черная, но глаза быстро привыкли к темноте, и я хорошо видела тропинку, которая вела в глубь леса. Ветви деревьев тянулись ко мне, как ведьмины руки, цеплялись за майку, но я не боялась, а гордилась, что заслужила такое путешествие. Никто из детей, только я!

Добрались до поляны. Оказывается – ночью травы пахнут еще сильнее. А деревья не страшные, а задумчивые и загадочные.

– Не трусишь? – спросил меня старший из ребят – Иван.

– Нет, – с готовностью ответила я.

Это была чистая правда. Мне очень хотелось чем-нибудь доказать свою смелость. Зажгли костер. Красные блики трепетали на лицах. Я не узнавала ребят. Где бесшабашная удаль, где спокойное, даже нагловатое безразличие? Передо мной сидели грустные, молчаливые, беззащитные, какие-то усталые и слабые дети. Да, слабые.

Я была шокирована, когда поняла, что в лес они ходят не играть в разбойников, а обсуждать жизненные проблемы. Иван с грустью произнес:

– Скоро меня сдадут в ремесленное, а я даже как читать-писать позабыл. Ничего не умею. Я был глуп, когда соглашался остаться здесь. Хорошо жить на всем готовом. Здесь мы козыри. Но такое не может продолжаться вечно. В четырнадцать лет человек уже взрослый. В городе я буду выглядеть дураком.

Наступила гнетущая тишина. Казалось, что вместе с темнотой она еще больше придавила ребят. Я не выдержала и всхлипнула:

– Я умею читать, хочешь, научу? Это легко.

– Хорошо, – коротко ответил Иван.

– Завтра утром жду вашего решения, – сказал он друзьям.

– А ты знай, у нас не плачут, – строго обратился ко мне Иван.

Я мгновенно высушила слезы руками.

Свои вопросы задать не решилась, тем более что ребята залезли на деревья и продолжали на ветвях начатый разговор. Слышался смех, грубые слова. Видно, мнения разделились. Глядя на них, я тоже решила подобрать себе дерево, на котором было бы много веток снизу. Я еще слишком мала, чтобы ползти по голому стволу. Нашла густую, уютную липу и с удовольствием полезла. Это оказалось не просто. Слабые руки с трудом удерживали меня. Прежде чем залезть на следующую ветку, я пробовала ее на прочность и становилась на нее, только убедившись, что опора надежная. Но чем выше поднималась, тем больший восторг у меня вызывало ощущение высоты. Я не трусиха, я могу! Ребята заметили меня и окружили липу. Это придало мне сил. Иван предупредил, что ветки липы вверху хрупкие и что пора слезать. Но мне захотелось взобраться на самую верхушку. Я уже сама слышала потрескивания под ногами, но какие-то чертики внутри меня гнали разумные советы прочь.

И все же ветка подо мной обломилась и я, как с горки, покатилась вниз. Только успела подумать на лету, что надо бы хвататься за ветки, чтобы смягчить удар. Не знаю, чем бы закончилось падение, если бы ребята меня не подхватили. Тело горело от кровавых ссадин и царапин. Но я не заревела. Не могла плакать перед новыми друзьями. Осмотрев меня, Иван засмеялся: