Кодумаа

что еще живое плещет, не исчезло до конца,
где еще остались вещи, кости с толикой мясца?

где же вольная поляна, где победный гулкий зов?
почему сплошная рана посреди былых лесов?
что за страшная победа, кто тут прав, кто виноват?
и зачем повсюду следом неотрывный чей-то взгляд?

«еще блестит начищенная пряжка…»

еще блестит начищенная пряжка
и мотыльки садятся на мундир
складные словно книжки наградные
еще горит румянец под фуражкой
от залпов салютующих мортир

Война закончится и спишет все долги.
Мы заживем как други, не враги,
Обнимемся по-братски крепко-крепко,
Единым камнем станем, или слепком,
Единым, чтоб ни трещин, ни следа,
Как памятник погибшим в те года.

«Нас объединяют мертвые, мы…»

Нас объединяют мертвые, мы
разрозненные, мерзнем на этой земле,
а они все вместе – в облет зимы
на своем единственном корабле.
Мы все думаем, что они вверху
или внизу, а они везде —
время, изъеденное в труху,
черным и жирным лежит в борозде.

Наши мертвые снятся нам
телами, сплетающимися в пыли,
как травы, подобные письменам,
каждый год выползающие из земли.
Мы их, не читая, закапываем назад.
Что там было написано: вы не одни?
Любите друг друга? Посмотрите в глаза?
Нет, чтобы просто сказать, что за.
Или против.
Но они немы.
И мы – не они.

«ночью вдруг поняла…»

ночью вдруг поняла
что давно не интересовалась папиной жизнью
ничего о нем не знаю
что у него за дела
как он там

проснулась и вспомнила
что папа умер много лет назад

лучше вечно быть неблагодарной
чем заново проснуться сиротой

«я люблю любимую страну…»

я люблю любимую страну
я ее и славлю и кляну
там береза бьется и бормочет
отщепенца знать давно не хочет
бестолку отрезаный ломоть
наша кровь а это ваша плоть
тот не тот не сосчитать укоры
вот твои вселенские заборы
хороните там где я умру
все чужое в памяти сотру

«Все пропитано ибупрофеном…»

Все пропитано ибупрофеном,
Черной дрожью проходит насквозь,
Растекается густо по венам —
С белым телом и разумом врозь.
Заклинаний бессонные знаки —
Исходящее эхо земли:
Только ты не боли у собаки,
И у кошки моей не боли.

«Микроскоп человеческих судеб…»

Микроскоп человеческих судеб,
телескоп планетарных идей —
что там в фокусе, граждане судьи,
не считая слезинок детей?

Все ли видно в прицел окуляра?
Не пропустит ли глаз пустяка?
Невеликого вроде пожара,
не заметного сверху стрелка?

Или вдруг желторотый солдатик
в неподшитом подворотничке
за такую небрежность заплатит
на расстрелянном грузовике?