Аномалия №26

– Расскажите нам ещё что-нибудь! – Упросили мы рассказчика-водителя, а самих нас трясло, как грушу. – Вот наши соседи, например…

– Вы не думайте, что только ваши соседи – монстры. – Опять уклонился водитель, когда речь зашла о тех, кто непосредственно нас окружал. – Мои вот соседи сделали следующее: они плеснули мне под дверь водой от покойника, и спустя время у меня умерло трое.

– Как это – водой от покойника? – Поразились мы.

– Когда человека провожают в последний путь – как правило, труп моют в воде. Вот этой-то водой мою дверь и окатили, бессовестные – видать, физиономией не вышел, ибо причин для такой ненависти не вижу.

Он закурил очередную сигарету и посмотрел на нас.

– Или берут фото всякие колдуньи, и бросают в могилу. Или дохлого ворона в почтовый ящик, или горсть земли с той же могилы… Свечку за упокой ставят, даже если ты жив – и всё для того, чтобы сжить со свету. Такие вот люди у нас гнилые. Даже если изначально хорошие – со временем этот посёлок навсегда накладывает опечаток гнильцы. И ничего с этим поделать нельзя.

– Как? Совсем ничего? – Переспросили мы.

– Уже и священников приглашали – православного и католического; муллу привозили – всё без толку, хотя молились денно и нощно (в том числе и на кладбище).

– Мы когда ехали сюда, видели его.

– Это не то; к нашему селу то кладбище никакого отношения не имеет. У нас их два, и оба – в посёлке. Одно – старое, за шестиэтажкой (единственной шестиэтажкой среди всех прочих пятиэтажных благоустроенных домов). А новое – подле ныне осушенного озера. Кстати об озере: их у нас тоже два! Одно – бездонное, и названия не имеет; другое – названия не скажу, но оно почти идеально круглое, и когда-то там плавали лебеди. И там, и там люди, купаясь, часто тонули – не потому, что не умели плавать, а ввиду того, что их либо засасывал ил (точно это болото), либо по невнимательности под плиту попадали, и уже не выныривали обратно.

– Под какую плиту? – Не поняли мы.

– Одно из озёр – искусственного происхождения, и дно вымощено железобетонными плитами. Некоторые из этих плит со временем «провалились» вглубь, и мутно там… В общем, как говорится, это уже совсем другая история.

– Понятно. – Протянули мы, содрогаясь от страха.

– Жила в посёлке ещё одна женщина, Чуланова. Может, вы даже видели её? Высокая, крупная; всегда ходит в старом сером пальто. Одинокая. Так вот: когда-то, когда она и её возлюбленный были молоды, она зачала. Но или она боялась рассказать ему, или он был против: в итоге она, тайком родив, отправила младенца в печь…

– Это всё? – С нетерпением перебили мы: пожалуй, на сегодня с нас уже хватит – и так теперь не уснём.

– Я бы мог ещё добавить про то, как двое любовников сгорело в машине, в гараже, и было это не так давно – лет двадцать пять назад. Ну да ладно. В другой раз…

Этот «другой раз» мы ждали, как Бога: да, чувства наши были противоречивы. С одной стороны, нам хотелось забыть всё это, как страшный сон; с другой – выяснить уже до конца всю подноготную места, где живём. Живём, или существуем? Вопрос на засыпку…

Мы – любители природы, и решили однажды прогуляться вокруг села. И позвали мы в сопровождающие нашего шофёра – кто, как не он, будет идеальным гидом? Как раз, за одним, помимо показа достопримечательностей он расскажет нам ещё пару-тройку баек. Или не баек? Или и вовсе затея наша опасна? Что-то чаще сомневаться мы стали в последнее время.

И выбрали мы день, и пошли вокруг села. И лицезрели мы ландшафт в виде совершенно убитых, абсолютно никаких дорог – трассы без твёрдого покрытия; там же, где лежало подобие асфальта, всё было в трещинах и ямах. Мы видели самопроизвольно дымящиеся камни, мы видели арыки и котлованы; мы видели болото, мы видели камыш. Мы видели лица, на которых не лежал отпечаток счастья; мы видели дома, которые вот-вот развалятся. И всюду, где мы бывали сегодня, наш провожатый останавливался ненадолго, и пояснял, какие события связаны с тем или иным местом – так, например, он поведал жуткую историю о котлованах, где тоже погибло много людей – по случайности ли, по невнимательности ли, либо кто-то намеренно сыграл с ними злую шутку. Над деревней витал тяжёлый рок безжалостной судьбы…

– Здание, что перед вами – районная поликлиника, но ещё лет пять назад здесь не было ничего; жалкий, заброшенный пустырь, Богом забытое место, куда никто и носа не казал. Теперь тут людно, это так – но очень много лет назад тут стояли бараки, в которых содержались заключённые – своего рода небольшая колония-поселение. За ними зорко наблюдали надзиратели. На том пустыре однажды копали (рядом было картофельное поле), и вырыли однажды женский парик с биркой – вру, даже не парик, а самый настоящий, натуральный скальп; и зубы там валялись… Всё это не просто часть прошлого, не просто чьё-то воспоминание и/или выдумка: и сейчас, на чердаке этой больницы медперсонал часто слышит крики; крики детей. Не те крики, которые типичны для детей, когда они маленькие, когда их просто что-то беспокоит и они хотят кушать – нет; это те крики, которые преисполнены мучений, страданий и страха. Более того, прошлое переходит на настоящее и будущее: здесь работает молодая особа, врач общей практики. И как-то так получается, что в районе высокая детская смертность. Все или почти все догадываются, кто за этим стоит, но ничего доказать не могут, ибо эта тварь всех купила и продолжает убивать. Ей всё сходит с рук…

Мы пошли дальше в полном недоумении, и остановились у другого здания, в виде буквы «Т». Когда же мы его обошли, то поняли, что это не буква «Т», но, скорее всего, плюс или крест. В груди что-то ёкнуло.

– Многие годы это сооружение являлось детским садиком, позднее – больницей. Теперь это снова детсад. Видите вон там, в углу, внизу, на стыке стен полуоткрытую дверь с выцветшей багровой краской на ней? Это вход вниз, в подвал. Туда не заходит никто; боятся до сих пор. Когда-то там было нечто вроде склада всякого хлама – старые вещи, матрацы, и так далее. Их просто складывали, как в чулан. Но ходят не беспочвенные слухи, что подвал этот ведёт очень далеко и очень глубоко – и дети, играющие на площадке данного учреждения среди горок, беседок и качелей – те из них, кто вошёл туда, не вернулись назад. Говорят и то, что их поджидает там людоед-отшельник: старый бомж и/или бич; бездомный, безработный маньяк, бомжарская бомжара по прозвищу Магог, который пьёт детскую (и не только) кровь, расчленяет трупы и варит из них суп… Он живёт там и зимой, поскольку в подвале проходят трубы центрального отопления, всякие там краны и всё такое. Он там греется и чувствует себя вольготно; одинокий серый волк. Работающие здесь стараются обходить это место стороной, остерегаются, не подходят близко.

– Он до сих пор жив? Не умер? – Ахнули и выпали мы, не веря своим ушам.

– Говорят, детская кровь продлевает жизнь. Помните Елизавету Батори? Ей наполняли ванну не водой, но свежей кровью убиенных молодых девственниц. «Кровавая Элизабет»… Загуглите в Википедии, если не верите; сущая правда. Истинно говорю вам.

Мы внимательно слушали, следуя за своим предводителем всё дальше и дальше.

– Вот и микрорайон. Вон там – знаменитая шестиэтажка, а за ней – то самое старое кладбище…

– Мы пойдём на кладбище???

– А вы хотите?

Ноги сами повели нас туда, ведь мы уже плоховато соображали. Мы шли за своим гидом, как послушные агнцы за своим добрым пастырем.

– Вот и ресторан. – Спокойно произнёс шофёр, остановившись.

– Ресторан? Сзади дома, прямо возле кладбища?

– Ну, как ресторан… Для деревни это, конечно же, ресторан; для вас, городских, искушённых и видавших виды это, несомненно, всего лишь кафе – так, забегаловка.

– И что, люди идут сюда и едят? Несмотря на фон? Неужели их ничего смущает?

– Вы видели овощной ларёк-киоск возле мусорки, который мы уже прошли? Видели толпу, как в мавзолей? То-то же! Люди ничем не погнушаются. Хоть говно лежать будет. Так и живём. Ничего, скоро вы перестанете чему-либо удивляться – как и я, впрочем.

– Это жестяная жесть просто!

– Может быть; я уже привык. Но вообще, в этот ресторан подле кладбища ходят справлять поминки – это чаще всего. Но иногда и свадьбы отмечают – хотя, долго эти пары не существуют…

И пошли мы на кладбище, в этот сельский склеп. И обходили осторожно каждую могилу, и многие из них были без памятников и даже без оградки. И терзал наш слух водитель труповозки, рассказывая историю того или иного мертвеца.

– Вот эту женщину зарубил насмерть топором её муж на глазах у детей – не из-за её измены, а потому что муж болел эпилепсией; так уж случилось, а дети с тех пор заики. Вот этот тип пытался показать мастер-класс, вообразив себя обезьянкой, которая скачет по балконам – но то ли кто-то столкнул его, то ли сил не рассчитал: так и шваркнулся на голый асфальт, убившись. Вон того мужчину забили насмерть в подъезде какие-то недоброжелатели – самое странное то, что у него был чёрный пояс по каратэ; или подошли сзади незаметно, или он не был трезв… Вот здесь покоится психически больная женщина, которую задушили, польстившись на старую рухлядь в её серванте, как то: сервис, морские раковины, прочее. Вон та могила – могила человека, которого нашёл однажды на лыжне мой кореш, ныне тоже покойный: катался по молодости на лыжах где-то на отшибе, и наткнулся на истлевший труп с номерком – много десятков лет назад этот человек сбежал из-под стражи в этих своих полосатых лохмотьях. А вот этот холм – последнее пристанище для ещё одного людоеда, который прятал в диване (знаете, раскладные такие) части тел, изувеченных им людей, а также кости и черепа – внутренности же их он хранил в морозильной камере своего холодильника. Ну, а здесь покоится девочка… Там странная история: одна семейная пара однажды то ли попала в долговую яму, то ли они пообещали какое-то там донорство: в общем, в одно не самое прекрасное утро раздаётся стук в дверь. Смотрят в глазок – никого нет. Открывают, а там… Их дочь за дверью, мёртвая, изнасилованная (проводили экспертизу) и с выколотыми глазами, а в сжатом кулаке записка «спасибо за глаза». Кто так жестоко пошутил, кто надругался – неизвестно; дело – глухарь, висяк… Да, и ещё: если со дня смерти человека не проходит сорока дней, как кто-то умирает ещё, то дурное это предзнаменование – сразу будет девять трупов подряд в разных местах. Оттого и воют собаки, что дня не проходит, как кто-то подыхает.

Удивительно, но этот человек знал историю почти каждого, кто лежал здесь!

– А там что за магазин? – Кивнули мы на один домик, когда кладбище было уже далеко позади.

– Этот магазин зовётся местными «Просрочка», ибо там всегда всё несвежее. Но, поскольку он ближайший, а бабулькам ходить далеко – тяжело (а иным людям – попросту лень), то они довольствуются тем, что есть, и особо не жалуются.

Мы прошли гаражи, и заприметили на крыше одного из них останки сгоревшей легковушки, а идя к озеру, видели обгоревший остов автобуса, без стёкол и колёс. Но, хотя случилось это уже давно (со слов нашего «гида»), в воздухе, которым мы сейчас дышали, витали и гарь, и пепел, и копоть, и злосмрадие. Вдалеке мы заприметили и второе, новое кладбище, о котором говорил наш знакомый – но туда мы идти не отважились: говорят, там ходит-бродит один гробокопатель по прозвищу Блуждающий нерв… Который, ритуально и пафосно свершив омовение рук, чресл и других членов, прочистив носовые проходы, приступает к осквернению могил, выкапывая свежие трупы, глумясь над ними и сношаясь с ними. Там же он проводит важные, по его мнению, заседания – дефекации.

И он, согласно рассказам нашего помощника, далеко не единственный больной среди живущих здесь.

– Почему их не закроют? В психдиспансер какой-нибудь, например. Или в места, не столь отдалённые.

– Куда? Где? В Алексеевке или Гранитном уже мест нет; да и кому это надо? Никто не станет возиться…

Водил, водил нас кругами шофёр, и вывел нас к птицефабрике.

– Ещё одно гиблое место, ибо из-за аммиака многие, многие работники попортили себе тут здоровье. Но и это ещё не самое страшное: там находится убойный цех (в котором работники с особой жестокостью, остервенением разрубают курам шеи, и головы падают на вонючий, окровавленный пол, ибо та кура не первая и не последняя). Там, в лапсе перемалываются кости птиц – и не только: в печи сжигали и людей. Этим промышляла одна семейная пара. Вышел кто-то в смену – и всё, пропал человек. Забили тревогу, когда в хлебе, в мясе стали находить человеческие ногти и даже один раз палец (в селе имеется и своя пекарня). Этих подонков, было, поймали, но жена, дабы муж не проболтался, не заговорил, сбросила его в колодец (в котором несколькими годами ранее нашли чью-то человеческую голову). Вы не поверите, но та женщина выкрутилась; она по-прежнему живёт и здравствует. И как земля её только носит…

В деревне, как выяснилось, когда-то работали лимонадный и колбасный цеха – своё собственное производство, не импорт. И на мясокомбинате также убивали людей. А в ДК однажды старшеклассники на дискотеке сначала грохнули одного гастарбайтера, а после – и участкового, который приехал разбираться. И они отмазались: им нашли адвокатов. Им дали условное (!) за эти два убийства (!). Оба живы и здоровы, и прекрасно чувствуют себя, хоть и имеют судимость – один даже работает в школе физруком: вот что значат связи и деньги.

И тут мы вспомнили, о каком «физруке» идёт речь: ба, да этот отморозок – закадычный друг наших соседей сверху! На вид – весь такой маленький и щуплый дрищ, но дерётся, как Ван Дамм… Мы слышали однажды возню на лестничной площадке – так он с одного удара ушатал одного из своих приятелей (видимо, тот по пьяни что-то не то ляпнул). Мы ещё на 102 позвонили, на свою голову, ибо реально думали, что произошло убийство: слышали удар и падение, там же везде железобетон).

И пошли мы дальше, вместе со своим направляющим вектором, и показал он нам и третье кладбище! Бог с вами, не пугайтесь: то – кладбище списанных, сломанных тракторов и комбайнов. Вот только на ум отчего-то сразу пришло произведение Герберта нашего Уэллса «Война миров»; жутчайшее, убогое зрелище, надо заметить – будто эти проржавевшие насквозь машины-роботы не мертвы, но спят, и восстанут сию секунду…